"Моим стихам настанет свой черед...". Поэтическая гостиная по творчеству М. Цветаевой

Варыгина С.Ю.

МБОУ «СОШ № 50», г. Чита

ПОЭТИЧЕСКАЯ ГОСТИНАЯ

«Моим стихам настанет свой черёд…»

Ведущий 1.                (Слайд 1)

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -

Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Эти строки принадлежат яркому и самобытному поэту – Марине Ивановне Цветаевой.                  Звучит музыка  Е. Доги из к/ф  «Гонки по вертикали». Видеоролик о М. Цветаевой (2.29 – стоп на фотографии Цветаевой).

Ведущий 2. «Моим стихам настанет свой черёд…». Поэтическое пророчество Цветаевой сбылось. После более чем полувекового молчания настало время её стихов. Они вошли в культурную жизнь России, заняв высокое место в истории русской поэзии. Сегодня мы собрались, чтобы почтить её память. В этом году исполнилось 120 лет со дня её рождения.         

Звучит «Октябрь» из цикла «Времена года» Чайковского. Видеоролик «Красною кистью…».

       Чтец 1.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

Ведущий 2. Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года в уютном особняке одного их старинных московских переулков. День рождения Марины Цветаевой озарён светом рябины – такого же традиционного символа России, как есенинская берёзка.  (стоп на фотографии из видео)

Отец, Иван Владимирович Цветаев, сын бедного сельского попа, уроженец села Талицы Владимирской губернии – вырос в таких «достатках», что до 12 лет сапог в глаза не видел. Трудом и талантом Иван Владимирович достиг многого: стал филологом, искусствоведом, в 29 лет – профессором Московского университета, директор Румянцевского музея, основатель Музея изящных искусств.

Мать, Мария Александровна Мейн, происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи. Это была натура художественно одарённая, изумительная пианистка. Дом Цветаевых был буквально заполнен музыкой. Но жизнь Марии Александровны оборвалась преждевременно и трагично: она умерла, когда Марине Цветаевой было 13 лет. Образ матери в представлении Марины навеки слился с музыкой. Всем самым лучшим в себе Марина обязана матери. Мать научила спартанскому презрению к сладкой жизни, настороженному отношению к понятиям «деньги» и «слава», научила чувствовать боль – свою и чужую, сумела отвратить от лжи, фальши внешних проявлений, даровав дочери раннюю мудрость.                                  Звучит «Лунная соната» Бетховена

Чтец 2.        

В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.

С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

Ведущий 1. Была картина в спальне матери – «Дуэль». Первое, что я узнала о Пушкине, это, что его убили. Потом я узнала, что Пушкин – поэт, мой первый поэт, и моего поэта убили. Стремительно и властно в жизнь будущей поэтессы вошёл Пушкин и стал постоянной духовной опорой этой гордой, тонкой и мятежной души.

Чтец 3.

Нет, бил барабан перед смутным полком,

Когда мы вождя хоронили:

То зубы царёвы над мертвым певцом

Почетную дробь выводили.

Такой уж почет, что ближайшим друзьям —

Нет места. В изглавьи, в изножьи,

И справа, и слева — ручищи по швам —

Жандармские груди и рожи.

Не диво ли — и на тишайшем из лож

Пребыть поднадзорным мальчишкой?

На что-то, на что-то, на что-то похож

Почет сей, почетно — да слишком!

Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,

Монарх о поэте печется!

Почетно — почетно — почетно — архи-

почетно, — почетно — до черту!

Кого ж это так — точно воры вора

Пристреленного — выносили?

Изменника? Нет. С проходного двора —

Умнейшего мужа России.

Ведущий 2. Из воспоминаний Марины Цветаевой: «Мне было 6 лет, был рождественский вечер. В музыкальной школе давали сцену из «Онегина». Скамейка. На скамейке – Татьяна. Потом приходит Онегин, но не садится, а она встаёт. Оба стоят. И говорит только он, всё время, долго, а она не говорит ни слова.                                                                                                                                        

Мать: «Что же, Муся, тебе больше всего понравилось?»

Марина: «Татьяна и Онегин».

Мать: «Но как же это может быть. Ну, что ты там могла понять?»

Марина: «Молчу». Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну, в них обоих вместе, в любовь. Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви.

Звучит песня из к/ф «Ирония судьбы» «Мне нравится, что вы больны не мной…»

Ведущий 2. «Но ещё многое предопределил во мне Пушкин. Если я потом всю жизнь первая писала, первая протягивала руку, не страшась суда, то только потому, что на заре моих дней Татьяна это на моих глазах сделала. Если я потом, когда уходили, не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда в саду, Татьяна застыла статуей». Это был урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества

Ведущий 1. В 1910 году, ещё не сняв гимназической формы, тайком от семьи, выпустила Марина Цветаева первый поэтический сборник «Вечерний альбом». Его заметили. Вот восторженный отзыв поэта Максимилиана Волошина, ставшего верным старшим другом.

Чтец 4.

К Вам душа так радостно влекома!
О, какая веет благодать
От страниц "Вечернего альбома"!
(Почему "альбом", а не "тетрадь"?)
Почему скрывает чепчик черный
Чистый лоб, а на глазах очки?
Я заметил только взгляд покорный
И младенческий овал щеки,
Детский рот и простоту движений,
Связанность спокойно-скромных поз...
В Вашей книге столько достижений...

Кто же Вы? Простите мой вопрос.
Я лежу сегодня — невралгия,
Боль, как тихая виолончель...
Ваших слов касания благие
И в стихах крылатый взмах качель
Убаюкивают боль... Скитальцы,
Мы живем для трепета тоски...
(Чьи прохладно-ласковые пальцы
В темноте мне трогают виски?)

Ваша книга странно взволновала —
В ней сокрытое обнажено,
В ней страна, где всех путей начало,
Но куда возврата не дано.
Помню все: рассвет, сиявший строго,
Жажду сразу всех земных дорог,
Всех путей... И было все... так много!
Как давно я перешел порог!
Кто Вам дал такую ясность красок?
Кто Вам дал такую точность слов?
Смелость все сказать: от детских ласок
До весенних новолунных снов?
Ваша книга — это весть "оттуда",
Утренняя благостная весть.
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать: "Чудо — есть!»

Ведущий 2. А позднее, другой поэт Борис Пастернак напишет следующее: «Марина, золотой мой друг, изумительное, сверхъестественное, родное предназначение, утренняя дымящаяся моя душа, Марина. Какие удивительные стихи Вы пишите! Как больно, что сейчас вы больше меня! Вообще Вы возмутительно большой поэт!».                                                                 

Кто создан из камня, кто создан из глины,-

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти -

Тем гроб и нагробные плиты...

- В купели морской крещена - и в полете

Своем - непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети

Пробьется мое своеволье.

Меня - видишь кудри беспутные эти? -

Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной - воскресаю!

Да здравствует пена - веселая пена -

Высокая пена морская!

Звучит вальс Е. Доги из к/ф «Мой ласковый и нежный зверь»  (0.15)

Ведущий 1. Пятого мая 1911 года на пустынном морском берегу в Крыму встретились ОН и ОНА. Она собирала камешки, он, Сергей Эфрон, стал помогать ей – красивый юноша с поразительными, огромными глазами.

Есть такие голоса,                                                                                                                            

Что смолкаешь, им не вторя,      

Что предвидишь чудеса.

Есть огромные глаза цвета моря.

Заглянув в них и всё прочтя наперёд, Марина загадала, если он подойдёт ко мне и подарит сердолик, я выйду за него замуж. Конечно, сердолик этот он нашёл тот же час, наощупь, не отрывая своих серых глаз от её зелёных. Этот камень она хранила всю жизнь.

Чтец 1.

Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час,
И звериные берлоги,
И старинные чертоги...
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!

Всюду дома мы на свете,
Все, зовя, своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете...
Милый, милый, мы, как дети:
Целый мир двоим!

Солнце жжет, — на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга...
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!                              (1.16. – 1.48. – пауза)

Ведущий 2. Обвенчались Сергей Эфрон и Марина Цветаева в январе 1912 года. Короткий промежуток между встречей и началом Первой мировой войны был единственным в их жизни периодом бестревожного счастья.       

Ведущий 1.  1913 год. Крым. Рядом с Мариной Цветаевой её друзья, любимый человек и крохотная дочурка Аля. Сестра поэтессы рассказывает: «Это было время расцвета Марининой красоты. Цветком, поднятым над плечами, её золотоволосая голова, пушистая, с вьющимися у висков струйками лёгких кудрей, с густым блеском над бровями подрезанных, как у детей, волос. Ясная зелень её глаз, затуманенная близоруким взглядом, имеет в себе что-то колдовское. Это не та застенчивость, что мучила её в отрочестве, когда она стеснялась своей ею не любимой наружности. Она знает себе цену и во внешнем очаровании, как с детства знала её  – во внутреннем».           

(Продолжает звучать вальс)

Ведущий 2. Тихо плещется море. Тёмно-синее небо, мерцание звёзд и стихи…                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                         

Быть нежной, бешеной и шумной,
- Так жаждать жить! -
Очаровательной и умной, -
Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины...
- О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,
- О, стать как лед! -
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.

Браслет из бирюзы старинной -
На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке...

Как зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,

Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.

Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи...
- Все шалости свои, все бури
И все стихи!

Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.

И не раскроются - так надо -
- О, пожалей! -
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей -

Мои опущенные веки.
- Ни для цветка! -
Моя земля, прости навеки,
На все века.

И так же будут таять луны,
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.

Ведущий 1. 1914 год. Первая мировая война. Сергей Эфрон отправляется на фронт с санитарным поездом в качестве брата милосердия. Война, кругом война, и ей не виделось конца. Трагично, горестно звучат стихи Марины Цветаевой.

Видео на ст. М. Цветаевой «Генералам двенадцатого года»

Ведущий 2.  А потом грянула революция 1917 года. Муж с белыми, она – в красной столице, где духовное одиночество становится невыносимым.

Чтец 2. 

Пригвождена к позорному столбу

Славянской совести старинной,

С змеею в сердце и с клеймом на лбу,

Я утверждаю, что — невинна.



Я утверждаю, что во мне покой

Причастницы перед причастьем.

Что не моя вина, что я с рукой

По площадям стою — за счастьем.



Пересмотрите всё мое добро,

Скажите — или я ослепла?

Где золото мое? Где серебро?

В моей руке — лишь горстка пепла!



И это всё, что лестью и мольбой

Я выпросила у счастливых.

И это всё, что я возьму с собой

В край целований молчаливых.

Ведущий 1. Наиболее трудным оказался 1919 год – «самый чёрный, самый шумный, самый смертный». Из дневника М. Цветаевой: «Живу с Алей и Ириной (Але 6 лет, Ирине 2 года) в Борисоглебском переулке, в чердачной комнате. Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картошки, весь запас».

Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!

Взойдите. Гора рукописных бумаг…

Так. — Руку! — Держите направо, —

Здесь лужа от крыши дырявой.



Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,

Какую мне Фландрию вывел паук.

Не слушайте толков досужих,

Что женщина — может без кружев!



Ну-с, перечень наших чердачных чудес:

Здесь нас посещают и ангел, и бес,

И тот, кто обоих превыше.

Недолго ведь с неба — на крышу!



Вам дети мои — два чердачных царька,

С весёлою музой моею, — пока

Вам призрачный ужин согрею, —

Покажут мою эмпирею.



— А что с Вами будет, как выйдут дрова?

— Дрова? Но на то у поэта — слова

Всегда — огневые — в запасе!

Нам нынешний год не опасен…

От века поэтовы корки черствы,

И дела нам нету до красной Москвы!

Глядите: от края — до края —

Вот наша Москва — голубая!



А если уж слишком поэта доймёт

Московский, чумной, девятнадцатый год, —

Что ж, — мы проживём и без хлеба!

Недолго ведь с крыши — на небо.

Ведущий 2. Из дневника М. Цветаевой: «Моя вторая дочь умерла 2 марта 1920 года от голода».

Две руки, легко опущенные

На младенческую голову!

Были — по одной на каждую —

Две головки мне дарованы.

Но обеими — зажатыми —

Яростными — как могла! —

Старшую у тьмы выхватывая —

Младшей не уберегла.

Две руки — ласкать — разглаживать

Нежные головки пышные.

Две руки — и вот одна из них

За ночь оказалась лишняя.

Светлая — на шейке тоненькой —

Одуванчик на стебле!

Мной еще совсем непонято,

Что дитя мое в земле.

Ведущий 1. В годы гражданской войны связь между Сергеем Эфроном и Мариной Цветаевой прервалась полностью. Из письма М. Цветаевой: «Если Вы живы, если мне суждено ещё раз с Вами увидеться, - слушайте…Когда я Вам пишу, Вы – есть, раз я вам пишу…Если Бог сделает чудо – оставит вас в живых, я буду ходить за вами, как собака…Горло сжало, точно пальцами. Всё время оттягиваю, растягиваю ворот. Серёженька, я написала Ваше имя и не могу писать дальше».

Ведущий 2. Из письма Сергея Эфрона: «Мариночка, знайте, что Ваше имя я крепко ношу в сердце. Моя последняя и самая большая просьба к Вам – живите. Целую вас, Алю и Ириночку».

Ведущий 1. До марта 1919 года Марина Цветаева не знала, что муж жив. И как подтверждение этой великой женской любви и поклонения любимому звучат её стихи, посвящённые Сергею Эфрону.

Чтец 3.

Как правая и левая рука -
Твоя душа моей душе близка.

Мы смежны, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.

Но вихрь встаёт - и бездна пролегла
От правого - до левого крыла!

Чтец 4.

Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,
Вы надо мною, как большая тень,
Как древний дым полярных деревень.

Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.
Но мне не надо Ваших губ и глаз.
Все началось — и кончилось — без Вас.

Я что-то помню: звонкая дуга,
Огромный ворот, чистые снега,
Унизанные звездами рога…

И от рогов — в полнебосвода — тень…
И древний дым полярных деревень…
- Я поняла: Вы северный олень.

Звучит песня на стихи М. Цветаевой «Я тебя отвоюю…»

Ведущий 2. Узнав, что муж жив и находится за границей, Марина Цветаева воспрянула духом и начала хлопотать о заграничном паспорте. Это была не эмиграция, а поступок любящей женщины.

Ведущий 1. Из дневника Марины Цветаевой: «Последний день в Москве. Царил унылый предотъездный хаос…Багаж наш – сундучок с рукописями, чемодан. Когда проезжали белую церковку Бориса и Глеба, перекрестилась. Так и крестилась всю дорогу на каждую церковь, прощаясь с Москвой. Наша платформа – немноголюдно и как-то немногословно: ни звука, ни шума. Третий звонок. Поезд трогается. Так мы и уехали из Москвы: быстро, словно вдруг сойдя на нет».

Ведущий 2. Из дневника Марины Цветаевой: «17 лет эмиграции. Берлин – недолго. Прага – 3 года. Прагу любила первой после Москвы. Франция. За 7 лет Франции я бесконечно остыла сердцем».

Ведущий 1. В 1928 году появился последний прижизненный сборник Цветаевой, включивший стихи 1922 – 1928 годов. Больше книг не было. 

Ведущий 2. В эмиграции Марина Цветаева не прижилась. Из дневника поэтессы: «Надо мною здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моём бесправии. Нищета, в которой я живу, вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой тапочек зарабатывает 5 франков в день, на них вчетвером и живём, т.е. медленно подыхаем с голоду…»

Звучит ст. «Тоска по Родине…» (видеоролик)

Ведущий 1. Марина Цветаева продолжала трудиться каждый день и каждый свободный час. Ежедневно шла к письменному столу. Как рабочий идёт к своему станку. Цветаева твёрдо была убеждена, что её читатель остался в России. 

Чтец 1. 

Русской ржи от меня поклон,

Ниве, где баба застится.

Друг! Дожди за моим окном,

Беды и блажи на сердце…

Ты, в погудке дождей и бед

То ж, что Гомер — в гекзаметре,

Дай мне руку — на весь тот свет!

Здесь — мои обе заняты.

Ведущий 2. В эмиграции Цветаева не прижилась. Перед нею один за другим закрывались журналы, издательства, газеты. Тоска сушила душу.

Идешь, на меня похожий, 

Глаза устремляя вниз. 

Я их опускала – тоже! 

Прохожий, остановись! 



Прочти – слепоты куриной 

И маков набрав букет, 

Что звали меня Мариной 

И сколько мне было лет. 



Не думай, что здесь – могила, 

Что я появлюсь, грозя… 

Я слишком сама любила 

Смеяться, когда нельзя! 



И кровь приливала к коже, 

И кудри мои вились… 

Я тоже была, прохожий! 

Прохожий, остановись! 



Сорви себе стебель дикий 

И ягоду ему вслед: 

Кладбищенской земляники 

Крупнее и слаще нет. 



Но только не стой угрюмо, 

Главу опустив на грудь. 

Легко обо мне подумай, 

Легко обо мне забудь. 



Как луч тебя освещает! 

Ты весь в золотой пыли… 

- И пусть тебя не смущает 

Мой голос из-под земли.

Ведущий 1. В 1937 году муж и дочь вернулись в Россию, но были репрессированы и осуждены. Марина Цветаева восстанавливает советское гражданство в 1939 году и возвращается на Родину. Тяжёлые удары судьбы обрушились на неё. Арест мужа, дочери. Начало Второй Мировой войны. Безвестность. Высылка. Полная духовная изоляция. Ни весточки от друзей. И думы, думы…Испепеляющие душу, сердце.

О слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О, Чехия в слезах!
Испания в крови!

О, черная гора,
Затмившая весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей

Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.

Звучит «Реквием» М. Цветаевой «Уж сколько их упало в эту бездну…»