Сценарий спектакля "В списках не значился..."

«В списках не значился»

 

Плужников – Долгушин Алексей

Генерал – Власов Даниил

Торговка – Леликова Юлия

Сальников (он же боец) – Козлов Максим

Пограничник – Левченко Илья

Сержант – Будебза Кирилл

Степан Матвеевич – Воробьев Михаил

Валя – Бондаренко Ирина

Вера – Шарова Тамила

Мама – Катаева Дисана

Тетя Христя – Данилова Лиза

Мирра – Захарова Алена

 

На сцене в одной стороне генерал за столом, изучает бумаги. С другой стороны – Плужников.

 

Плужников. Товарищ генерал! По вашему приказанию курсант…. лейтенант Плужников явился!

 

(Генерал слушает  и указывает  на стул перед столом. Коля садится, положив руки на колени и неестественно выпрямившись. Генерал внимательно глядит на него, надевает  очки и начинает читать личное дело Плужникова).

 

Генерал. Все пятерки - и одна тройка? Отчего же тройка?

Коля. Тройка по матобеспечению. Я пересдам, товарищ генерал.

Генерал. Нет, товарищ лейтенант, поздно уже. Так, отличные характеристики со стороны комсомола и со стороны товарищей. (Углубляется в чтение). А вы, оказывается, отлично стреляете? Призовой, можно сказать, стрелок. Честь училища защищали? Прекрасно. (Генерал закрывает красную папку, отодвигает ее и снимает очки).  У меня есть к вам предложение, товарищ лейтенант. Я предлагаю вам остаться при училище командиром учебного взвода. Должность ответственная. Вы какого года?

Коля. Я родился двенадцатого апреля тысяча девятьсот двадцать второго года!

Генерал. Через три года вы будете иметь право поступать в академию. А судя по всему, вам следует учиться дальше.

Коля. Товарищ генерал, я благодарю вас, конечно, и большое спасибо за доверие. Я понимаю, что это - большая честь для меня, но все-таки разрешите отказаться, товарищ генерал. Я считаю, что каждый командир должен сначала послужить в войсках, товарищ генерал. Ведь только в войсковой части можно стать настоящим командиром.  И поэтому - большое вам, конечно, спасибо, товарищ генерал, - поэтому я очень вас прошу: пожалуйста, направьте меня в часть. В любую часть и на любую должность.

Генерал. Молодчага ты, лейтенант, ей-богу, молодчага! Значит, в часть?

Коля.  В часть, товарищ генерал.

Генерал.  Не передумаешь?

Коля.  Нет.

Генерал. Особый Западный устроит, лейтенант? Командиром взвода согласен?

Коля. Товарищ генерал!.. ( Коля вскакивает  и сразу садится, вспомнив о дисциплине). Большое, большое спасибо, товарищ генерал!..

Генерал. Но с одним условием. Даю тебе, лейтенант, год войсковой практики. А ровно через год я тебя назад затребую, в училище, на должность командира учебного взвода. Согласен?

Коля. Согласен, товарищ генерал. Если прикажете…

Генерал. Только есть тут одна неприятность, лейтенант: отпуска у тебя не получается. Максимум в воскресенье 22 июня ты должен быть в части (встает, протягивает Коле руку).  Ну, счастливо служить, лейтенант. Через год жду, запомни!

 Коля. Спасибо, товарищ генерал. До свидания! (Строевым шагом выходит).

 

Картина 2.

 

С чемоданом в руке Коля выходит с одной стороны, с другой – две девушки. Одна  мельком глядит на лейтенанта с чемоданом, идет вслед за подругой, но вдруг замедляет  шаг и еще раз оглядывается.

 

Коля. Вера?.. Верка, чертенок, это ты?..

Вера. Коля! Колечка! Колька!.. (Сестра с разбегу бросается на шею).

Коля. Какая же ты большая стала, Вера.

Вера.  Шестнадцать лет! А ты думал, ты один растешь, да?.. Ой, да ты уже лейтенант! Валюшка, поздравь товарища лейтенанта.

Валя. Здравствуй, Коля.

Коля.  Ну, девочки, вас не узнать…

Вера.  Ой, нам в школу!

Коля. Мама дома?

Вера. Дома!.. (убегают)

Мама (выходит с полотенцем, видит Колю, всплескивает руками). Боже, как ты похож на отца!.. (Усаживает за стол, начинает кормить).

Коля. Да, мама, я Верочку у ворот встретил. Она с этой была… Ну, как ее?.. С Валей…

Мама. Да, они в школу пошли. Хочешь еще кофе?

Коля. Нет, мам, спасибо. А что, Валя все еще учится, да?

Мама. Да ты что, Колюшка, Вали не помнишь? Она же не вылезала от нас. Верочка говорила, что Валюша была в тебя влюблена.

Коля. Глупости это! Глупости!..

Мама. Конечно, глупости. Тогда она еще девчонкой была, а теперь - настоящая красавица. Наша Верочка тоже хороша, но Валя - просто красавица.

Коля. Ну, уж и красавица. Обыкновенная девчонка, каких тысячи в нашей стране…

 

Музыка. Появляются Вера и Валя. Вера начинает хлопотать за столом.

 

Вера. А комнату тебе дадут?

Коля.  Дадут, дадут.

Вера. Отдельную?

Коля. Конечно. Я ведь строевой командир.

Валя. Ты никак не можешь задержаться в Москве? (Коля отрицательно качает головой). На границе неспокойно, да?  (Коля осторожно кивает) Папа говорит, что Гитлер стягивает вокруг нас кольцо,

Коля. У нас с Германией договор о ненападении. Слухи о концентрации немецких войск у наших границ ни на чем не основаны и являются результатом происков англо-французских империалистов.

Валя. Но ведь фашизм - это же ужасно! Как ты думаешь, будет война?

Коля.  Конечно. Зря, что ли, открыли столько училищ с ускоренной программой? Но это будет быстрая война.

Валя. Ты в этом уверен?

Коля. Уверен. Не понимаю, какие тут могут быть сомнения.

Валя. Если ты считаешь, что сомнений не может быть, значит, их просто нет,

Мама. Знаешь, Коля, Верочка хочет быть киноартисткой.

Вера.  Ну и что? Это запрещено, да? Наоборот, это прекрасно, и возле сельскохозяйственной выставки есть такой специальный институт…

Мама. Ну, хорошо, хорошо. Закончишь десятый класс на пятерки - иди куда хочешь. Было бы желание.

Валя. И талант. Папа говорил, что там много аистов. Ты видел когда-нибудь аистов?

Коля. Нет.

Валя. Там они живут прямо на крышах домов. Как ласточки. И никто их не обижает, потому что они приносят счастье. Белые, белые аисты… Ты обязательно должен их увидеть.

Коля. Я увижу.

Валя. Напиши, какие они. Хорошо?

Коля. Напишу.

Валя. Белые, белые аисты… (Коля берет Валю за руку). Если бы ты ехал на юг, на север или даже на восток…

Коля. Я счастливый. Мне достался Особый округ. Знаешь, какая это удача?

Валя.  Я буду ждать. Я очень, очень буду ждать.

 

Коля гладит ее руку, а потом вдруг быстро прижимает к щеке. Потом резко отпускает. Встает.

 

Коля. Мне пора.

Мама. Пиши, сынок. Пожалуйста, пиши аккуратно.

Коля. Ладно, мам. Как приеду, сразу же напишу.

Мама. Не забывай…

 

Коля прикасается  губами к ее виску, уходит.

 

Картина 3.

 

На сцене Коля с чемоданом. К нему подходит торговка.

 

Торговка. Здравствуйте, товарищ лейтенант. С приездом.

Коля. Спасибо. Как мне добраться до Бреста?

Торговка. Сейчас. Миррочка, деточка, познакомься с товарищем командиром. (Выходит Мирра).

Коля. Лейтенант Плужников. Николай.

Торговка. Товарищ командир впервые в нашем городе. Будь доброй хозяйкой, девочка, и покажи что-нибудь гостю. Ну, а что можно показать гостю в нашем, я извиняюсь, городе Брест-Литовске? Крепость? Так он в нее едет. Канал? Так он его увидит завтра при свете. А что еще есть в городе Брест-Литовске?

Коля. Он, наверно, старинный?

Торговка. Ну, если судить по количеству евреев, то он-таки ровесник Иерусалима  (Мирра смеется). Вот Миррочке весело, и она смеется. А когда мне весело, я почему-то просто перестаю плакать. Так, может быть, люди делятся не на русских, евреев, поляков, германцев, а на тех, кому очень весело, просто весело и не очень весело, а? Что вы скажете на эту мысль, пан офицер?

Коля. Никакой я не пан. Я - товарищ, понимаете? Товарищ лейтенант, а совсем не пан. Вот. Куда тут?

Мирра. Здесь КПП. Надо показать документы.

Коля. А разве это уже крепость?

Мирра. Да. Перейдем мост через обводной канал, и будут Северные ворота.

Коля. Крепость! Я ведь думал - стены да башни. А она, оказывается, вон какая, эта самая Брестская крепость… Тихо. И нет никого.

Мирра. Так ночь. И потом, почти все уже переехали в лагеря. Видите огоньки? Это дома комсостава. А что в Москве о войне слышно?

Коля. О войне? О какой войне?

Мирра. У нас все говорят, что скоро начнется война. Люди покупают соль и спички, и вообще всякие товары, и в лавках почти пусто. А западники… Ну, те, которые к нам с запада пришли, от немцев бежали… Они говорят, что и в тридцать девятом так было.

Коля. Как так - тоже?

Мирра. Пропали соль и спички.

Коля. Чепуха какая-то! Ну, при чем здесь соль, скажите, пожалуйста? Ну, при чем?

Мирра. Не знаю. Только без соли вы супа не сварите.

Коля. Суп! Это пусть немцы запасаются солью для своих супов. А мы… Мы будем бить врага на его территории.

Мирра. А враги об этом знают?

Коля. Узнают! Сказать вам, как это называется? Провокационные разговоры, вот как.

Мирра.  Господи. Пусть они как угодно называются, лишь бы войны не было.

Коля.  Не бойтесь. Во-первых, у нас с Германией заключен Пакт о ненападении. А во-вторых, вы явно недооцениваете нашу мощь. Знаете, какая у нас техника? Я, конечно, не могу выдавать военных тайн, но вы, наверно, сами видели наши танки…

Мирра. А здесь нет никаких танков. Есть несколько броневичков, и все.

Коля.  Ну, зачем же вы мне это говорите? Вы же меня не знаете и все-таки сообщаете совершенно секретные сведения о наличии…

Мирра.  Да про это наличие весь город знает.

Коля.  И очень жаль!

Мирра. И немцы тоже.

Коля. А почему вы думаете, что они знают?

Мирра.  А потому что!.. Вам приятно считать других дураками? Ну, считайте себе. Но если вы хоть раз подумаете, что за кордоном не такие уж дураки, так лучше сразу бегите в лавочку и покупайте спички на всю зарплату.

Коля.  Ну, знаете…Куда идти?

Мирра. Приготовьте документы: перед мостом еще один КПП.

 

Вдруг сильные взрывы.

 

Мирра. Война! Война это, война!

 

Коля пытается бежать. Его держит Мирра.

 

Мирра. Стой, лейтенант! Куда?

Коля. Пустите! (Вырывается). Пустите меня! Пустите! Я в полк должен! В полк! Я же в списках еще не значусь! В списках не значусь, понимаете?!

 

Картина 4.

 

Звуки снарядов, разрывающихся бомб, всполохи огня. Пригибаясь, выбегает Коля, сталкивается с бойцом. На нем майка, солдатские брюки, пилотка. По щеке у него течет кровь; он все время вытирает ее, удивленно глядя на ладонь, и вытирает снова. В руках у него лопата. 

 

Боец. Немцы в клубе.

Коля. Немцы?

Боец. Точно. По мне жахнули. С автомата.

Коля. Много их?

Боец. А кто считал? По мне один жахнул, и то я щеку побил.

Коля. Пулей?

Боец. Не. Упал я. Кондакова убило. Он сперва бежал и упал сразу. Задергался и ногами забил, как припадочный. И киргиза того, что дневалил вчера, тоже убили. Того раньше.

Коля. Мне в полк надо. Как туда добраться?

Боец.  Подстрелят. Раз они в клубе - это в церкви бывшей, значит, - так обязательно жахнут. Из автоматов. Оттуда им все - как на ладошке.

Коля.  А вы куда бежали?

Боец. За боеприпасом. Нас с Кондаковым в склад боепитания послали, а его убило.

Коля.  Кто послал?

Боец. Командир какой-то. Все перепуталось, не поймешь, где твой командир, где чужой. Бегали мы сперва много.

Коля. Куда приказано было доставить боеприпасы?

Боец. Так ведь в клубе немцы. В клубе. Куда ни приказывали, а не пробежать. Как жахнут…

Коля. Где склад боепитания?

Боец. Кондаков знал.

Плужников.  Черт! Ну, где он может быть, этот склад? Слева от нас или справа? Где? Ведь если немцы проникли в крепость, они же на нас могут наткнуться, это вы соображаете? Из пистолета не отстреляешься.

Боец. Вроде слева. Как бежали, так он справа был. Или - нет: Кондаков-то слева бежал. Погодите, гляну, где он лежит.  Вон Кондаков. Не дергается больше, все. А до склада мы чуток только не добежали: вижу его. И вроде он не разбомбленный. Вот тебе и Кондаков. Конфеты любил, ириски.

Плужников. Так. Где склад?

Боец. А вон бугорок вроде. Видите? Только вход где в него, этого не знаю.

 

Взрывы, выстрелы, они, пригибаясь, перебегают. Выбегает сержант.

 

Коля. Патроны! Где патроны?

Сержант. Надо бы из подвала раненых вынести. Огонь вход отрежет. А куда? Кругом горит.

Коля.  Ну, не знаю. Куда-нибудь…

Сержант.  А вы какого полка, товарищ лейтенант?

Коля. Я в списках не значусь. Нам необходимо ворваться в клуб и ликвидировать автоматчиков врага. Задача ясна?

Сержант. Ясна! Только ликвидировать чем? Винтовки без штыков, а у меня так и вовсе нету.

Коля. Кирпич вон захвати: зачем глупые вопросы? Главное - всем вместе, дружно, с громким «ура!». И не ложиться! Бежать и бежать прямо в клуб.

Боец. Я ее на камне наточил, может, автомат добуду.

Сержант. Без штанов, а тоже – автомат. Голову сбереги, и то ладно. Как окна поделим? Мое первое или ваше?

Плужников. Первое – мое. Готовы? Как только наши откроют огонь, я дам команду.

 

Тишина. Потом взрывы, выстрелы.

 

Коля. Вперед! За родину!..

Сержант и боец. Вперед!

 

Убегают. Опять выстрелы. Выходит, держась за голову, Коля. За ним – боец.

 

Коля. Пистолет мой…

Боец. Найдем! А меня и не зацепил никто. Я верткий. Я, знаешь…

Коля. Мой пистолет. Он в удостоверении записан. Личное оружие.

Боец. А я автомат раздобыл! А пограничник говорил: без штанов, мол. А сам - убитый, а я - с автоматом (уходит).

 

Голос сержанта из-за кулис.

 

Лейтенант! Лейтенант живой, никто не видал? (выходит сержант)

Плужников. Живой я (садится на пол). Голова только. Сейчас пройдет.

 

Боец подходит с фляжками

 

Боец. Вроде две с водой. (Протягивает  фляжку. Плужников пьет. Отдает потом бойцу).

Коля. Как ваша фамилия?

Боец. Сальников я. Сальников Петр. У нас вся деревня - Сальниковы.

Коля. Я доложу о вас командованию, товарищ Сальников.

Сержант. Досталось вам, товарищ лейтенант?

Плужников. На то и бой.

Сержант. Бой - для победы. А досталось тем, кто без цели бежал. Я в финской участвовал и знаю, что говорю. В рукопашной нельзя кого ни попадя, кто под руку подвернулся. Тут, когда еще на сближение идешь, надо цель выбрать. Того, с кем сцепишься. Ну, по силам, конечно. Приглядел и рвись прямо к нему, не отвлекайся. Тогда и шишек будет поменьше.

Плужников. Пустые разговоры. Надо оружие собрать…

Сержант. Собрано уже. Долго отдыхали…

Боец. Воздух! Штук двадцать бомбовозов!

Сержант. Ховайтесь, хлопцы. Сейчас дадут нам жизни.

Плужников. Наблюдателю остаться! Они могут снова… В укрытие! Сержант!.. Сержант, в укрытие!..

Сержант. Пулемет!.. Пулемет бросили! От дурни!.. (Бросается в сторону. Звуки бомбежки).

Сальников. Накрыло!  По нем жахнуло! Одни пуговицы остались!..

 

Новая серия бомб, а потом тишина.

 

Сальников. Повзрывали все, что ли?

Плужников. Все взорвать не могли. (Трясет  головой, чтобы унять застрявший в ушах звон).  Долго бомбили, не знаешь?

Сальников. Долго. Бомбят всегда долго. Глядите: сержант!

Плужников.  Целы?

Сержант. Мы-то целы. А одного дурня убило. Разве ж можно - под бомбами…Немцы в подвалах. Надо бы подвалы осмотреть, а?

Плужников.  Правильно.

Сержант. Ступайте.

Плужников.  Ага. Остаетесь тут за меня.

Сержант. Вы в темноту-то не очень суйтесь. Шуруйте гранатами.

Плужников.  За мной. (Уходят).

 

Взрывы. Возвращаются.

 

Сержант.  Живы? (Сидит у стены, вытянув ноги).  Это хорошо. А патронов больше нет.

Плужников. Сколько людей? (Тяжело опускается  рядом).

Сержант.  Целехоньких - пятеро, раненых - двое. Один вроде в грудь.

Плужников. А пограничник?

Сержант. Дружка, сказал, пойдет хоронить.

 

Сальников садится  рядом с Плужниковым. Подошел пограничник. Молча сел у стены.

 

Сержант. Схоронил?

Пограничник. Схоронил.

 

Молчание.

 

Плужников. Патроны… Где можно достать патронов? Кто знает склад?

Сержант. В казарме знаю. Все равно туда идти надо: говорят, в восемьдесят четвертом полку есть комиссар.

Плужников. Спросите у него указаний. И насчет патронов, конечно.

Сержант. Это - само собой.

 

Грохнул где-то взрыв, ударила автоматная очередь. Сержант уходит.

 

Сальников. Воды надо. Ну, позвольте попробовать к Бугу пробраться, товарищ лейтенант. Или - к Мухавцу.

Плужников. Далеко это?

Пограничник.  По прямой – рядом. Только по прямой теперь не побегаешь. А вода нужна.

Плужников. Ну, попробуйте. Только, пожалуйста, осторожнее.

Сальников. Есть! Ну, пошел я, а? Пить больно хочется. (Уходит)

 

Возвращается сержант.

 

Сержант. Наши бабы в казармы триста тридцать третьего полка перебежали.

Плужников. Нам конкретно что приказано?

Сержант. Наше дело ясное: костел. Обещали людей прислать. После поверки.

Пограничник. Из города ничего не слышно? Будет помощь?

Сержант. Ждут. (Плужников  садится, где стоял: на пол, рядом с сержантом). Пожуй хлебца.  (Достает ломоть).  Хлебец мысли оттягивает, товарищ лейтенант.

 

Возвращается  Сальников, увешанный фляжками, как новогодняя елка.

 

Сальников. Напился вволюшку! Налетайте, ребята.

Сержант. Сперва пулемету.

Сальников.  Жахают там, страшное дело! Ракету пустят и - жах! жах! Многих поубивало.

 

Опять взрывы.

Из-за кулис.

Немецкое командование предлагает прекратить бессмысленное сопротивление. Крепость окружена, Красная Армия разгромлена, доблестные немецкие войска штурмуют столицу Белоруссии город Минск. Ваше сопротивление потеряло всякий тактический смысл. Даем час на размышление. В случае отказа все вы будете уничтожены, а крепость сметена с лица земли.

Плужников. Наша задача - отбить клуб. По всей видимости, через час немцы начнут обстрел: мы прорвемся к клубу во время обстрела и любой ценой выбьем оттуда немцев. Любой ценой!

Сальников. Гранат-то у нас - всего две.

Плужников.  Атаковать днем невозможно. Но немцы тоже считают, что это невозможно, и ждут атаки ночью. Вот почему мы будем атаковать днем. Главное, не ложиться, каким бы сильным ни казался огонь. Автоматы бьют рассеянно.

Голос.  Осталось пять минут на размышление!

Плужников. Значит, мы пойдем через четыре минуты. Атака по моей команде и без всякой стрельбы. Тихо и внезапно: это - наше оружие. Вперед, ребята, вперед!

 

Звуки, взрывов, всполохи света.

 

Плужников. Сколько нас?

Сальников.  Мы с вами да пограничник.

Плужников.  Цел пограничник? Цел, значит? Цел?

Сальников. Кирпичом бровь рассекло, а так и не ранило: везучий. Тепленьких обшаривает. Ну, немцев: много их тут, во дворе.

Плужников. Сержанта схоронили?

Сальников. Засыпало его. Один каблук торчит.

Плужников. А все-таки мы сегодня тоже не отдали. Значит, мы тоже можем не отдавать, да, Сальников?

Сальников. Конечно, можем.

Входит пограничник. Запомни мой адрес, лейтенант: Гомель, улица Карла Маркса, сто двенадцать, квартира девять. Денищик Владимир.

Сальников. А я смоленский. Из-под Духовщины.

Пограничник. Уходить отсюда придется. Втроем не отобьемся.

Плужников. Не уйду.                              

Пограничник. Глупо, лейтенант.

Плужников. Не уйду. Пока приказа не получу, никуда не уйду.

Сальников. Через часок-полтора начнут утюжить. Хорошо, еще немец передых дает. (Уходит).

Плужников. Он ночей боится.

Пограничник. Ничего он не боится. С комфортом воюют, гады: восемь часов рабочий день. Колечко у нас тесное, лейтенант. Может, рванем отсюда следующей ночью?

Плужников. А приказ? Есть такой приказ, чтобы оставить крепость? Мне дали приказ держаться. А приказа бежать мне никто не давал. И тебе тоже.

Пограничник.  А ты объясни мне этот приказ! Я не пешка, я понимать должен, для какой стратегии я тут по кирпичам ползаю. Кому они нужны? Фронта уж сутки как не слыхать. Где наши сейчас, знаешь?

Плужников. Знаю. Там, где надо.

Пограничник. Ох, пешки! Вот потому-то нас и бьют, лейтенант. И бить будут, пока…

Плужников. Мы бьем! Это мы бьем их, понятно? Это они по кирпичам ползают, понятно? А мы… Мы… Это наши кирпичи, наши! Под ними советские люди лежат. Товарищи наши лежат, а ты… Паникер ты!

Пограничник. А ну поосторожнее, лейтенант! За такое слово я и на звание не посмотрю: как дам между глаз…

Сальников. (Входит). Немцы! Вокруг нас везде немцы!

Плужников. Надо пробиваться!

Голос. Доблестные защитники Брестской крепости! Немецкое командование призывает вас прекратить бессмысленное сопротивление. Красная Армия разбита…

Пограничник.  Врешь, сволочь!

Голос. Всем, кто в течение получаса выйдет из подвалов без оружия, немецкое командование гарантирует жизнь и свободу по окончании войны. Вспомните о своих семьях, о невестах, женах, матерях. Они ждут вас, солдаты!

Сальников.  Не могу-у!.. (падает на пол, вздрагивает, бьет кулаками по кирпичам).  Не могу! Мама!

Плужников. Молчать! Они же на это и бьют, сволочи! На это, на слезы наши!.. Это есть наш последний и решительный бой…

 

Все встают и подпевают.

 

 

Картина 5.

 

Звуки боя. На сцену, поддерживая пограничника, выходит Плужников. 

 

Плужников. Наши придут. Наши обязательно придут и пойдут дальше. И в Берлин придут и повесят Гитлера на самом высоком столбе.

Пограничник. Коля. Я ни о чем не прошу: патроны дороги. Только выведи меня отсюда, Коля. Ты не думай, я сам дойду, я чувствую, что дойду. Я завтра помру, сил хватит. Только помоги мне маленько, а? Я солнышко хочу увидеть, Коля.

Плужников. Нет. Там бомбят все время. Да и не дойдешь ты.

Пограничник. Дойду. Ты должен мне, Коля. Не хотел говорить, а сейчас скажу. В тебя пули шли, лейтенант, в тебя, Коля, твой это свинец. Так что сведи меня к свету. И все. Даже воды не попрошу. А сил у меня хватит. Сил хватит, ты не думай. Дойду. Увидеть хочу, понимаешь? День свой увидеть. Сальников живой?

Плужников. Живой.

Пограничник. Он везучий.

 

Вбегает Сальников.

 

Сальников. Подорвали, гады! Стену подорвали!

Пограничник. Иди, лейтенант, я здесь сам как-нибудь.

 

Взрывы. Всполохи.

 

Картина 6.

Подвал.

 

Плужников (падая на сцену). Пистолет. Мой пистолет.

Мирра. Вот он. Не узнаете, товарищ лейтенант? Помните, в субботу - ту, перед войной, - мы в крепость пришли. Я - Мирра, помните? А мы здесь, в подвале прячемся.

Плужников. Да, да. (Его укладывают).

 

На столе тетя Христя пытается собрать поесть.

 

Степан Матвеевич. Убирай, Яновна. Нельзя вам, товарищ лейтенант. Помрете. Понемногу надо. Живот надо заново приучать.

 

Плужников сдержался. Проглотил судорожный ком, увидел круглые, полные слез глаза Мирры, попробовал улыбнуться, понял, что улыбаться разучился, и отвернулся.

 

Плужников. Я  облазал все воронки, проверил каждый завал, ощупал каждый труп. Сальникова не нашел. Значит, живой. В плен увели: наших убитых они не закапывают. (Обращаясь к женщинам). Завтра днем - у немцев с четырнадцати до шестнадцати обед, самое тихое время, - завтра выйдете наверх с белыми тряпками. И сдадитесь в плен.

Мирра. В плен?

Тетя Христя.  Еще чего выдумал! В плен - еще чего выдумал! Да кому я, старуха, в плену-то этом нужна? А девочка? Да будет тебе, товарищ лейтенант, выдумывать, будет!

Мирра. Не дойду я.

Плужников. Нельзя вам тут оставаться. И был приказ командования, все женщины ушли…

Тетя Христя. Так они вам обузой были, потому и ушли! И я уйду, коли почувствую, что в тягость. А сейчас-то, сейчас, сынок, кому мы тут с Миррочкой помешаем в норе-то нашей? Да никому, воюйте себе на здоровье! А у нас и место есть и еда, и никому мы не в обузу, и отсидимся тут, пока наши не вернутся. Решено уж: дождемся.

Степан Матвеевич. Да, много побито нашего брата. Ой, много!

Плужников. Я знать должен. Все о них знать.

 

Картина 7

 

Взрывы.

 

Степан Матвеевич. Значит, засекли они нас. Как ни береглись, как ни хоронились.

Плужников. Я виноват!  (вскочил, заметался по каземату).  Я, один я! Я вчера…

Мирра. В чем же ты виноват?

Плужников. Я пришел, и начались несчастья. Жили же вы до меня спокойно.

Степан Матвеевич. Спокойно и крысы живут. Вон сколько их в спокойствии нашем развелось. Не с того ты конца виноватых ищешь, лейтенант. А я вот, например, тебе благодарен. Если бы не ты - немца бы ни одного так и не убил. А так вроде убил. Убил, а? Там, у Холмских ворот? Завтра пойдем. Завтра сил у меня еще хватит. Значит, через Тереспольские ворота они в крепость входят?

Плужников. Через Тереспольские. А что?

Степан Матвеевич. Так. Для сведения. Ты Мирру не обижай. Она маленькая еще. И больная, это тоже понимать надо. И одну не оставляй: если уходить надумаешь, так о ней сперва вспомни. Вместе из крепости выбирайтесь: пропадет девчонка одна.

Коля. А вы… Вы что?

Степан Матвеевич.  Пока силы есть, пока ноги держат, наверх выберусь. Помирать, так с музыкой.

Коля. Степан Матвеевич…

Степан Матвеевич.  Все, товарищ лейтенант, отвоевался старшина. И приказания твои теперь недействительны: теперь мои приказания главней. И вот тебе мой последний приказ: девочку сбереги и сам уцелей. Выживи. Назло им - выживи. За всех нас. Так, говоришь, через Тереспольские они в крепость входят? Ну, прощай, сынок. Живите!

 

Встает тетя Христя.

 

Мирра.  Куда вы, тетя Христя?

Тетя Христя. А к дыре, к дыре. Подышать хочу.

Мирра. Может, проводить вас?

Тетя Христя. Что ты, не надо.

Плужников. Тетя Христя, назад!

 

Гулко ухнуло в дыре. Всполох. Плужников задохнулся, упал, мучительно хватая воздух разинутым ртом. Тетя Христя кричит и впадает в кулисы.

 

Коля. Сгорела… Заживо сгорела…

 

Картина 6.

 

Коля. Завтра я разведаю дорогу и отведу тебя в город.

Мирра. А сам?

Коля.  А сам вернусь. Здесь - оружие, патроны. Есть чем воевать.

Мирра. Воевать… Один против всех? Ну, и что ты можешь сделать один?

Коля. Победить. Потому что человека нельзя победить, если он этого не хочет. Убить можно, а победить нельзя. А фашисты - не люди, значит, я должен победить. Ведь это правда, что человека нельзя победить. Разве они победили Степана Матвеевича? Или Володьку Денищика? Нет, они их только убили. Они их только убили, понимаешь? Всего-навсего убили.

Мирра.  Этого достаточно.

Коля. Нет, я не о том. А человека победить невозможно, даже убив. Человек выше смерти. Выше.

Мирра. Ты застыл от войны, от горя, от крови. Старшина говорил, что мужчины стынут на войне, стынут внутри, понимаешь? Он говорил, что в них стынет кровь, и только женщина может тогда отогреть… А я не знала, что я - женщина и тоже могу кого-то отогреть. Я отогрела тебя? Хоть немножечко?

Коля. Я боюсь растаять.

Мирра. Ну, ты смеешься.

Коля. Нет, я говорю правду: я боюсь растаять возле тебя. А поверху ходят немцы, по нашей с тобой крепости. Знаешь, они что-то замышляют: начали расчищать площадку возле Тереспольских ворот. И сейчас мы встанем, и я пойду наверх.

Мирра. Коля, милый, не надо. Еще день, один только денечек без страха за тебя.

Коля. Нет, Миррочка, надо. Надо, а то они и вправду решат, что стали хозяевами в нашей крепости.

Мирра. Значит, мне опять считать секунды и гадать, вернешься ты или…

Коля. Я вернусь. Я просто ухожу на работу. Ведь уходят же мужья на работу, правда? Вот и я тоже. Просто у меня такая работа. А ты должна идти наверх,  должна добраться до своей мамы и вырастить сына. И если только я останусь в живых…

Мирра. Коля!

Коля.  Если я останусь в живых, я найду вас… А если нет… Ты расскажешь ему о нас. О всех нас, кто остался тут под камнями.

Мирра. Он будет молиться на эти камни.

Коля. Молиться не надо. Надо просто помнить.

Мирра. (Одна в кругу света). Мы вышли в темноте и благополучно добрались до развалин Белого дворца, хотя мне это было трудно. Я очень ослабела, отвыкла ходить, да и дорога была нелегкой. Местами Коля нес меня на руках. И там, в подвале, когда он уже разведал выход и показал мне, откуда он будет смотреть на меня в последний раз, он усадил меня на колени, укутал и не отпускал уже до конца. Здесь мы в последний раз попрощались, и я осторожно вышла из подвала. Стараясь хромать как можно незаметнее, я отошла, куда велели, и стала укладывать целые кирпичи друг на друга. Вечером подошли немцы, и женщины стали строиться. Я старалась забраться в середину колонны, но женщины, выстраиваясь по четверкам, невольно выталкивали меня, и вскоре я оказалась на левом фланге. Я с отчаянием вновь полезла в толпу, а мне устало и ворчливо говорили, что я не из этой четверки, и снова отодвигали туда, где никаких четверок не было, а была я одна.

Мое сердце забилось стремительно и отчаянно. Конвоир шел вдоль строя, приближался ко мне. Он вдруг схватил меня за ватник, рванул на себя: я едва устояла на ногах.

И даже когда меня ударили - ударили прикладом, с размаху, со всей мужской злобой, - я не почувствовала боли. Я почувствовала толчок в спину, от которого странно дернулась голова, и рот сразу наполнился чем-то густым и соленым. А удары все сыпались и сыпались на мои плечи, я все ниже и ниже сгибалась под этими ударами, инстинктивно защищая живот, но, думая уже не о том, кто жил во мне, а о том, кто навсегда оставался сзади, и из последних сил стремясь уберечь его. А когда меня все-таки свалили, я, уже теряя сознание, еще упорно ползла вперед, неудобно волоча закрепленную в протезе ногу. Я еще ползла, когда меня дважды проткнули штыком, и эта двойная пронзительная боль была первой и последней болью, которую я почувствовала и приняла всем своим хрупким и таким еще теплым телом. Яркий свет полыхнул перед моими крепко зажмуренными глазами, и в этом беспощадном свете я увидела вдруг, что у меня уже никогда не будет ни сына, ни мужа, ни самой жизни. Я хотела закричать, напрягаясь в последнем животном усилии, но вместо крика из горла хлынула густая и вязкая кровь.

Уже теряя сознание, уже плывя в липком и холодном предсмертном ужасе, я еще слышала удары, что сыпались на мои плечи, голову, спину. Но меня не били, а - еще живую, торопясь, - заваливали кирпичом в неглубокой воронке за оградой Белого дворца.

 

Уходит в темноту.

 

Коля. Смерти нет. И все-таки смерти нет, ребята.

  Я еще боролся до апреля следующего 1942 года.  Голодный, обессиленный, делал вылазки, искал оставшееся оружие и боролся. Немцы пытались меня найти.

12 апреля мне исполнилось двадцать лет. В подвал спустился бывший скрипач. Он вывел меня наверх.  С трудом мы поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь я выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.

У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Это был я. Я стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.

И все молчали. Молчали немецкие солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал негромко спросил про мое звание и фамилию.

-  Я - русский солдат.

Это были последние мои слова. Я развернулся и пошел. Я шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и я шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.

И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.

А я, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших мне сейчас высшие воинские почести. Но я не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Я был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.

Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли мне, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.

А я брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но я шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел.

Возле машины.

Я упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ.