Удмуртские сказки и мифы

Лопшо Педунь и его Тень (сказочка)

Жил-был в Удмуртии в стародавние времена один старый шаман. И было у этого шамана трое сыновей – Адями, Шамаш и Лопшо Педунь. Адями был самый старший и самый умный, Шамаш – средний, но самый сильный, а Лопшо Педунь – самый глупый. А ещё люди говорили, что Лопшо Педунь когда-то был гораздо мудрее своих старших братьев, да только потом сдурел после одной неприятной истории. Вот об этой истории далее и пойдёт речь.
Деревня, где жили братья, стояла на болоте, неподалёку от Большой реки. Болото было огромное, и водились в том болоте громадные звери и гады. И жители деревни любили ловить и кушать их (особенно, когда есть им, было больше нечего)… 
И вот однажды зимой отправились братья на охоту. Адями взял с собой лук и стрелы, Шамаш – копьё да дубинку, а Лопшо Педунь – маленькую верёвочку. Кого он хотел поймать этой верёвочкой, никто не ведает и теперь уже никогда не узнает, потому что сам её хозяин в тот день никого не поймал, а только ум свой потерял и теперь уже точно ничего не расскажет…
Итак, пошли братья на охоту до ближайшего болота. Идут, идут и вдруг видят – стоит посреди болота огромный зелёный заплесневевший камень-валун, прямую тропу перекрывает, и болото на три части делит. Остановились Адями и Шамаш возле этого камня и стали решать, в какую сторону пойти, чтоб зверей побольше поймать да всю семью накормить. Решали, решали, думали, думали, да так ничего и не придумали. А Лопшо тем временем осмотрел валун со всех сторон и увидел на самой его верхушке такие слова: «Кто направо пойдёт – тот обратно придёт, кто налево пойдёт – ничего не найдёт, а кто камень сдвинет да прямо пойдёт – большого зверя поймает и свой ум потеряет». Прочитав эту надпись, рассказал он о ней своим братьям, и решили тогда сыновья шамана, что Адями направо пойдёт, Шамаш – налево, а Лопшо Педунь – прямо. 
И отправились братья в путь каждый по своей тропинке. Адями всё болото кругом обошёл, по пути трёх лягух для забавы пристрелил и обратно вернулся, Шамаш в топкое место попал, еле оттуда выбрался, ничего не нашёл и ни с чем пришёл, а Лопшо Педунь в это время всё пытался камень сдвинуть, да так и не смог – сил не хватило. И стал он тогда Инмару молиться. Услышал Инмар его молитвы и разломал камень, а потом утопил его в трясине. Обрадовался тогда Лопшо Педунь и пошёл вперёд. Долго ли, коротко ли шёл Лопшо Педунь, да только тропа всё не кончалась, и никто по пути ему не попадался. И вот наступил вечер. Вышел на небо целый месяц, заслонил собою солнце и осветил всё болото. И тогда увидел оголодавший к тому времени Лопшо Педунь прямо на тропе огромного зверя. И решил поймать его и утащить с собой. Развернул верёвку свою, сделал петлю и попытался на зверя накинуть, да только поймать его не смог – зверь слишком большим оказался. И стал опять младший сын шамана Инмару молиться. Молился, молился, да так ничего и не добился – не услышал его Инмар. Присмотрелся тогда Лопшо Педунь к зверю, да и понял, что ошибочка вышла – принял он с голодухи за зверя свою тень. Потом оглянулся по сторонам и вдруг заметил, что вдали мелькает чей-то хвост, поднял с тропы верёвку и поймал ею огромного зайца, запихал его в мешок и домой пошёл. А когда добрёл к утру до деревни, то братьям своим обо всём рассказал, а те разболтали всем остальным, как Лопшо Педунь тень свою ловил, и решил тогда народ, что сдурел Лопшо Педунь, да только про огромного зайца забыл и поэтому так и не понял, что оглупел не Лопшо Педунь, а его братья… 

 

Как Лопшо Педунь рыжим стал (Пьеса-сказка по мотивам удмуртского фольклора)

 

Действующие лица:

ЛОПШО ПЕДУНЬ – мальчик 
БАБУШКА 
КОТ 
ЯГМУРТ – Хозяин Леса 
ВУКУЗЕ – Хозяин Воды 
ТОЛПЕРИ – Хозяин Ветра 
СОЛНЦЕ

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Перед домом Педуня. Лопшо Педунь сидит на скамейке и на самодельной дудочке наигрывает незатейливую мелодию. Бабушка выглядывает в окно, выколачивает подушку. Летит пыль.

БАБУШКА (чихает). Апчхи!.. Педунь, все бездельничаешь? Хоть бы подушки вытряхнул. Вчера такой ветер был, пыли нанесло – дышать нечем… (Педунь не слушая ее, продолжает играть на дудочке.) Ишь, даже ухом не ведет!.. И откуда ты такой взялся… Все ведь трудятся, работают, один ты целыми днями только и делаешь, что в дудку дудишь! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Я, бабушка, не дудю. То есть не дужу… Играю я, бабушка. Нравится? 
БАБУШКА. Ох, внучек, нравится не нравится. А кто делом заниматься будет? Надо подушки выхлопать. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Вот мелодию выучу, а потом подушками займусь. Никуда они не убегут. 
БАБУШКА. Они-то не убегут, да вот тебя потом днем с огнем не сыщешь. Уж лучше сама выхлопаю. (Принимается яростно колотить подушку. Педунь играет. Вдруг бабушка останавливается, прислушивается.) Ой, внучек, кажется, опять ветер поднимается. Не приведи бог, все белье унесет. Собери его поскорее! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А может, и не унесет. Вот доиграю и соберу. (Продолжает играть на дудочке.) 
БАБУШКА. Ну что за бездельник! Сама все сделаю!

Бабушка выходит из дому, собирает развешанное на веревке белье, закрывает окна и двери. Ветер шумит все сильнее, а Лопшо Педунь, не обращая на это внимания, продолжает играть. Ветер стихает. Бабушка снова появляется в окне.

БАБУШКА. Ой ты. Господи, что творится! Что за ветер такой? И откуда он взялся? Никогда такого не было! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ветер как ветер – ничего особенного. (Достает зеркальце, смотрится в него.) Ты мне лучше скажи, бабуля, на кого я похож? На папу или на маму? 
БАБУШКА. Ты похож на бездельника, вот что я тебе скажу! На дудочке играешь, в зеркальце смотришься, а что кругом творится, замечать не хочешь. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А что творится-то? 
БАБУШКА. Да ты слепой, что ли? Налетело горе неведомое. Ветер деревья ломает, дома рушит, страшные тучи на нас гонит. И в лесах ни птиц, ни зверья не осталось, в реках рыба пропала, родники пересохли. Скот из деревни неведомо куда пропадает… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Как это пропадает? 
БАБУШКА. А вот так! Может, крадет его кто. Наши мужики по следам в лес ушли – ни один не вернулся. Теперь во всех дворах только малышня вроде тебя и осталась. Кто нас от напасти такой защитит? В былые времена богатыри были – батыры. От любой беды людей спасали, а теперь, видно, перевелись. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Почему перевелись? А я на что? Вот возьму меч – любого врага одолею! 
БАБУШКА. Вот, вот, только хвастать и горазд! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Это я хвастаю? 
БАБУШКА. А то кто же? Ты, поди, и меч-то поднять не сможешь. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А ты попытай меня. 
БАБУШКА. Ну что ж, это можно. Видишь, у забора камень лежит. Попробуй его подними. Если камень одолеешь, то и с мечом управишься. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ (смотрит на камень). Этот, да?.. (Пытается поднять камень, не может.) 
БАБУШКА. Видишь, не под силу тебе. А наши батыры этот камень в небо как мячик подбрасывали. (Ставит на подоконник тарелку с пирожками.) На-ко, поешь, может, сил прибавится, а я пока за водой схожу. 
Берет ведра, уходит. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ (присаживается на камень). Подумаешь, камень своротить – ума не надо. А вот, чтобы людям покой вернуть, тут одной силы мало будет. Тут не сила, тут голова нужна. Вот пойду в лес и разузнаю, кто все эти пакости делает. А уж там что-нибудь придумаем. Если силенок для драки не хватит, то смекалку на помощь призову. (Берет котомку-пестерь, складывает туда пирожки.) В дороге все пригодится. (Кладет туда дудочку и зеркальце.) И дудочка, и зеркальце, ведь недаром мне его бабушка подарила. Вот вроде и собрался, а голова, голова она всегда при мне.

Идет и поет песню о походе в лес.

Картина вторая

Темный и мрачный лес. Между деревьями, сверкнув зелеными глазами, пробегает черный кот. Прячется. Боязливо озираясь, выходит Лопшо Педунь.

ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ух, и жутко тут!.. И ни одной живой души не видать. Кого же тут спросишь? (Из-за кустов выглядывает кот.) Ой, кто здесь?! 
КОТ. Это я. Ты меня не бойся. Я всего лишь обыкновенный несчастный кот. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. И, вправду, кот. С чего ты решил, что я боюсь? Да ты знаешь, кто я такой? Я знаменитый богатырь. Педунь-батыр! 
КОТ. Кто?.. Педунь-батыр? Ой, не смеши меня!.. Батыры не такие. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Вообще-то, я еще не совсем батыр. Я еще им не стал. Но стану обязательно. А ты что в лесу делаешь? 
КОТ. Я в лес ушел, потому что дома есть нечего стало. Коровы нет – ни молока, ни сметаны. Да и здесь поживиться нечем. Весь день ходил, ни одной, даже самой маленькой, птички не увидел. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Это все оттого, что беда в наши края пришла. Вот только кто ее на нас наслал, непонятно. Я затем в лес и пришел, чтобы про это узнать. 
КОТ. Ну, я тебе про то и сам рассказать могу. Знаю я, чьи это проделки. Здесь Хозяин Леса по имени Ягмурт живет. Всех зверей он куда-то в яму спрятал, всех птиц куда-то увел. И друзья у него такие же, как он сам. Один из них – Толпери – Хозяин Ветра. Это он деревья в лесу валит и дома рушит. Один раз даже медведя унес… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Как медведя? 
КОТ. А так. Поднял на воздух – только его и видели. Есть и еще один – Хозяин Воды Вукузе, страшный такой, всех, кого встретит, в свое болото тащит. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Так нужно же их остановить. 
КОТ. Ишь, какой шустрый! Тут и до тебя много охотников было, только где они? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Где? 
КОТ. А куда ты думаешь, все мужики делись? Тоже сражаться хотели. Только их Ягмурт всех в свои ямы побросал. Так что ты лучше о том не думай, домой ступай. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Нет, нельзя мне ни с чем возвращаться. Засмеют меня. Скажут горе-батыр. 
КОТ. А что же ты такой маленький сделать сможешь? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Не в росте дело. Если я с ними не справлюсь, то кто справится? Все в округе от голода помрут. 
КОТ. Ой!.. Ой-ой-ой! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Что с тобой? 
КОТ. Ой, сил нет! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да что случилось? 
КОТ. Как что? Я уже от голода помираю. Целую неделю ничего не ел. Никакой еды в лесу нет. Все, конец мне пришел… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Погоди, не помирай. Рано еще. (Развязывает котомку. Достает пирожок.) Вот, поешь лучше. 
Кот с жадностью ест пирожок. 
КОТ. Мяу! Вкуснотища! (Жует.) Ты меня от смерти спас. А за это я тебя отблагодарю. Скажу тебе у кого совета попросить, чтобы с нечистью справиться. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. У кого? 
КОТ. У Солнышка. Уж кто эту нечисть терпеть не может, так это Солнце. Оно и подскажет, как их одолеть. Только торопиться надо. День к вечеру клонится. Солнце скоро сядет. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Спасибо тебе, Кот. Что бы я без тебя делал?.. (Поворачивается к Солнцу, кричит.) Солнышко! Солнышко!..  Великое Солнце наше!..

Звучит музыка, Солнце опускается над лесом.

СОЛНЦЕ. Слушаю тебя, маленький батыр! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ого! (Коту.) Ты слышал? Батыр!.. (Солнцу.) Не скажешь ли ты, Солнышко, как можно победить Ягмурта, Толпери и Вукузе? 
СОЛНЦЕ. Скажу, Педунь… Знаю, как их победить. Мне тоже не по душе их проделки. Только справишься ли ты? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Все сделаю, чтобы справиться. 
КОТ. А я помогу! 
СОЛНЦЕ. И не испугаетесь? Ну, тогда слушайте меня внимательно. Иногда только ум может сделать человека богатырем. Если будете умными и сообразительными, вы их непременно победите. Я вам свою силу дам. Эту ночь я удлиню для вас. Всю землю накрою туманами, наполненными чистыми помыслами. На каждой травинке, в каждом дереве, в каждом ручейке, на любом пригорке вас будут ожидать сверкающие, как утренняя роса, мысли. Если победите страх, то вы их непременно услышите, они вам подскажут, как поступить. А теперь пора мне. До завтра, мои маленькие друзья. Может быть, с вашей помощью завтра совсем другим станет.

Солнце садится за горизонт, наступают сумерки.

ЛОПШО ПЕДУНЬ. Как сразу темно стало. 
КОТ. А ты темноты не бойся, мои глаза и в темноте видят. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. И я вроде видеть начинаю. Смотри, какой туман опустился. 
КОТ. А что это там сверкает в тумане? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Так это же мысли, о которых говорило Солнце. Они, как его лучи, сверкают. 
КОТ. Может, они нам подскажут, где Ягмурта искать. 
Г о л о с а. В эту сторону идите, в эту сторону… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Слышишь? В эту, говорят, сторону. 
КОТ. А по-моему, в ту. 
Г о л о с а. В эту сторону, в эту… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Я не понимаю. Они со всех сторон кричат. 
КОТ. Раз со всех сторон кричат, то и идти надо в разные стороны. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Как это? 
КОТ. А так. Куда ни пойдем, все равно Ягмурта встретим. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, пошли тогда.

Уходят. Появляется Ягмурт.

ЯГМУРТ. Идите, идите. Глупенькие. Куда бы вы ни пошли, сюда же вернетесь. Крути же их лес, закручивай. Пусть их силы иссякнут, пусть иссохнет их ум.                А потом я их в свою яму брошу. (Уходит. Снова появляются Лопшо Педунь и Кот.) 
Г о л о с а.  Сюда идите, сюда! 
КОТ. Снова на это место вернулись. Может быть, нас Ягмурт крутит. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Похоже на то. Слушай, мне бабушка говорила: «Если Хозяин Леса начнет тебя по лесу морочить, нужно остановиться и лапти переобуть». 
КОТ. Как это? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Правый лапоть надеть на левую ногу, а левый на правую. 
КОТ. И что получится? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Тогда Ягмурт не сможет уже тебя кругами водить. (Педунь садится и переобувает лапти. Появляется Ягмурт.) 
ЯГМУРТ. Думаешь, лапти поменял, так меня перехитрил? Так, что ли? 
КОТ. Ой! Караул! Погибли мы! Убегай быстрее, Педунь! Это же сам Лесной Хозяин! Мяу!!! (Убегает.) 
ЯГМУРТ. О, смотри-ка, как быстро твой приятель деру дал. А ты почему не бежишь? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А кто ты такой, чтобы я от тебя бегал? 
ЯГМУРТ. Кто я?.. Да ты в своем уме? Меня не узнал. Я Хозяин Леса. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А я думал пугало огородное. У моего деда точь-в-точь такое на огороде было. 
ЯГМУРТ. Ты что несешь? Какое такое пугало? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А ты как думал? Мой ведь дед ленивый был. Пугало ему делать было не охота. Так он, бывало, пойдет в лес, поймает Ягмурта, на палку насадит да и ставит в огород. Вороны очень пугались, и от других птиц помогало. А вот мыши Ягмуртов совсем не боялись, в штанах у них гнездились. Такая неприятность. 
ЯГМУРТ. Не верю я тебе. Врешь ты все. Где это видано, чтобы из Ягмуртов пугало делать. Да я сам из тебя сейчас пугало сделаю. Я тебя на самую высокую ель посажу – будешь на ветру ушами хлопать, птиц пугать. А ну, слуги мои верные, хватайте этого мальчишку!

Раздается скрип, деревья начинают медленно с угрозой надвигаться на Лопшо Педуня

ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ох, ты! Так я, пожалуй, и в самом деле пропаду. Что же делать? Эй, где ты, мысль светлая? 
Г о л о с. Дудку возьми, дудку! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Дудку? Зачем мне дудка?.. А, понял, понял, кажется! (Ягмурту.) Погоди, Ягмурт! Я тебе кое-что показать хочу. 
ЯГМУРТ (делает знак деревьям, те замирают). Что ты мне показать можешь? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ох, и бестолковый же ты, раз со мной сражаться решил. Смотри, помощники у тебя большие, а неуклюжие. Толку от них мало, даром что такие дубины вымахали. А вот у меня дерево маленькое, а проворное, любого заставит что угодно делать. 
ЯГМУРТ. Ох, опять врешь, хвастаешь. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А ты сам посмотри. (Достает из котомки деревянную дудочку.) Ну, слуга мой проворный, заставь-ка этого Ягмурта по лесу поскакать. (Лопшо Педунь начинает наигрывать плясовую. Ягмурт неожиданно для себя начинает приплясывать.) 
ЯГМУРТ. Ой!.. Ой!.. Что это?.. Что это со мной? Эх! Ох!.. Я не хочу танцевать! Не хочу! (Пляшет по поляне.) Останови своего помощника! Не заставляй меня танцевать!.. Ой, хватит! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ (прерывает игру). Это еще что: вот прикажу ему, так прямо на огород и поскачешь – ворон пугать. 
ЯГМУРТ. Не надо! Не надо, батыр! Проси чего хочешь – все сделаю. Не хочу быть пугалом.
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А если не хочешь, то выпусти из неволи всех птиц, всех зверей лесных. Скотину нашу в деревню верни и мужиков освободи. 
ЯГМУРТ. Что хочешь сделаю, а этого сделать никак не могу. Чего другого попроси. (Лопшо Педунь снова начинает играть.) Ладно! Ладно! Всех отпущу! Твоя взяла.

Лопшо Педунь снова прекращает играть. Раздается пение птиц, где-то мычат коровы, слышны далекие голоса.

ЯГМУРТ. Все, всех отпустил. Пусть домой идут. (Падает от усталости.) 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Слышишь, как хорошо в лесу стало. И больше бедокурить не смей, а то я из тебя точно пугало сделаю. Понял? 
ЯГМУРТ. Понял, батыр. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. То-то же. Кстати, а товарищ мой где? 
ЯГМУРТ. Не трогал я его – сам убежал. 
Из-за деревьев выходит Кот. 
КОТ. Да тут я. Пока ты с этим страшилищем веселился, я тоже времени даром не терял. Я дорогу к Водяному отыскивал. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А я подумал, ты просто испугался. 
КОТ. Кто испугался, я? Кого? Его? Просто я подумал, что ты и без меня тут управишься. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, раз ты дорогу знаешь, пошли. 
ЯГМУРТ. Погоди, батыр. Скажи хоть, как зовут тебя? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Меня? Меня зовут Лопшо Педунь. Ой, нет. Я хотел сказать, что меня зовут Батыр Педунь. 
ЯГМУРТ. Лопшо Педунь-батыр. Вот ты значит кто. А с виду такой маленький, совсем на батыра не похож. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А ты не суди по виду, суди по силе. 
КОТ (Ягмурту). Слышишь, дядя, а меня зовут Кот-батыр. Запомнил? (Ягмурт кивает головой.) 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ладно, уж. Пошли, Кот-батыр. 
Г о л о с а. В эту сторону идите, в эту сторону! 
КОТ. Между прочим, верно говорят. В эту сторону нам идти. (Уходят.)

Картина третья

Опушка леса. Лопшо и Кот появляются на опушке. Лопшо Педунь сразу же проваливается в болото. Кот успевает отпрыгнуть в сторону.

ЛОПШО ПЕДУНЬ. Эй, Кот! Помоги!.. (Пытается выбраться.) Куда ты меня завел? Говорил, дорогу знаешь. Вытащи меня скорее отсюда! 
Г о л о с. Отсюда никто не может выбраться. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Как не может? А Кот где? 
Г о л о с. Он испугался. Убежал Кот. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Понятно… Значит, я снова один… Ой, тону, кажется. (Погружается в воду по пояс.) 
Г о л о с. Тебя водоросли на дно тащат. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Верно… А куда это они меня тащат. 
Г о л о с. К Хозяину Воды. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Так мне же к нему и нужно! (Погружается в воду по шею.) Пока совсем не утонул, расскажите мне о нем. 
Г о л о с. Вукузе безобразно страшен и очень силен. Одним шлепком по воде укрывает под водой целые города. Если захочет, одним шлепком по воде огромные реки сушит! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Значит, он по воде шлепать любит. А что он не любит? 
Г о л о с. Не любит стужу зимнюю. Очень не любит, когда его воды лед сковывает. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Почему? 
Г о л о с. Потому что сам под лед попадает. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А, вот в чем дело! А ска… (Погружается в воду с головой.)

Картина четвертая

Подводное царство. Появляется Хозяин Воды. Он поет песню о своем могуществе. Замечает Лопшо Педуня.

ХОЗЯИН ВОДЫ. Ой! А это еще что за малявка? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Я? Я воин великого Солнца. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Воин? О-хо-хо!.. Воды? А-ха-ха!.. Вот сказанул так сказанул. Не было у меня еще такого смешного болтуна. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да уж не смешней тебя, образина. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Как ты сказал? Образина? Да знаешь ли ты, кто я такой? Я сам Хозяин Воды – Вукузе. Да я тебя за это лягушек пасти отправлю. Будешь сторожем лягушачьим в моем омуте. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да я тебя сам скорее батраком сделаю. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Ты?.. Меня?.. Да тебе в жизни столько каши не съесть, чтобы меня победить. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да ты еще и хвастун! Видно, все водяные одинаковы. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. А ты где это других встречал? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да попался мне тут один. Тоже хвастал, грозил меня лягушачьим пастухом сделать. А я только три раза волшебной сковородкой по воде шлепнул, и он сразу моим батраком стал. Теперь, что ни прикажу, все делает. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Это что за сковородка такая? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ (достает зеркальце). А вот она! Один раз по воде шлепнул – весь омут в сковородку собрался, второй раз шлепнул – вся вода в сковороде, как стекло, замерзла, третий раз шлепнул – и сам Водяной под водой оказался. (Смотрит в зеркало.) Эй, Вукузе, покажись. Смотри, а он на тебя похож. Уж не брат ли твой? (Поворачивает зеркало в сторону Хозяина Воды.) 
ХОЗЯИН ВОДЫ. И вправду, похож!.. А как же он туда поместился? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ха! Поместился! Он не только поместился, но и меня теперь во всем слушается. Вот смотри! Эй, Вукузе, помаши рукой. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Ты это кому говоришь, мне или ему? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Вам обоим. 
ХОЗЯИН ВОДЫ (машет рукой). Ой! И он машет! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А я что говорил. Убедился? Сейчас и  тебя к нему отправлю. 
ХОЗЯИН ВОДЫ (падает на колени). Ой, не надо, батыр. Не хочу я там жить! Пощади! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Могу и пощадить. Только ведь не задаром. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Что хочешь проси – все сделаю. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, для начала освободи меня от водорослей и вытащи из воды. Освободи все реки и родники. Выпусти туда всю рыбу и всех утопленников на волю отпусти. Вот тогда и я тебя не трону. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Ладно, батыр, будь по-твоему!

Картина пятая

Лопшо Педунь оказывается на берегу. К нему тут же подбегает Кот.

КОТ. Ну, где ты пропадал? Я уж ждать устал. Чего возился-то? Я думал, ты с Водяным быстро управишься. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Это я пропадал? Это ты убежал, бросил меня. 
КОТ. Я не бросил. Я тебе отсюда, с берега, помогал. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Как это? 
КОТ. Я отсюда на воду страшным голосом кричал. Вот так. (Кричит.) Мяу! Мяу! Чтобы Вукузе напугать. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, спасибо, я бы без твоего крика не справился. А что же под воду не спустился? 
КОТ. Я хотел. Но мне под воду никак нельзя. Кошки, они воды боятся. Поэтому я подумал, что на берегу я тебе больше пользы принесу. А потом я дорогу к Хозяину Ветра искал. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, коли так, показывай, где он живет. 
Г о л о с. В эту сторону идите, в эту сторону! 
КОТ. Слышишь? В эту, говорят, сторону. Все правильно. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, хорошо. Пошли в эту сторону. 
Из воды показывается голова Хозяина Воды. 
ХОЗЯИН ВОДЫ. Погоди, батыр, скажи мне, как тебя зовут. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Лопшо Педунь! Батыр Педунь меня зовут. 
КОТ. А меня Кот-батыр, понял? 
ХОЗЯИН ВОДЫ. А ты что, тоже можешь воду заморозить? 
КОТ. Что вода? Видишь, какие у меня когти? Как царапну – всю шкуру спущу.

Картина шестая

Горы, глубокие ямы. Завывает ветер. Лопшо Педунь и Кот с трудом двигаются вперед. Ветер чуть не сбивает их с ног.

ЛОПШО ПЕДУНЬ. Эй, Кот! Где ты? 
КОТ. Я здесь! (Оба прячутся за камни.) 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А я уже было подумал, что тебя ветер унес. 
КОТ. Еще немного и вправду унесет. Ох, сил нет. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Не сдавайся, ты же батыр. 
КОТ. Батыр-то батыр, да устал уж очень. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да, далеко Хозяин Ветра живет. Давай уж отдохнем немного. 
КОТ. А мы не заблудились? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Нет. Мысли говорят: правильно идем. 
КОТ. А может, обратно вернуться. Плюнуть на эти мысли и вернуться. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да ты что?! 
КОТ. Уж очень погибать не хочется. А тут на каждом углу смерть тебя ждет. Сорвался в пропасть – и прощай. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Не говори так. Нельзя нам возвращаться, пока Хозяина Ветра не победим. 
Из-за камней появляется Хозяин Ветра. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Кто это тут меня победить собирался? 
КОТ. Ой! Мяу! Мы не это… мы просто… Это не мы! Нам тебя побеждать не надо. (Прячется за камень.) 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Как это не надо?.. Зачем же вас сюда в горы занесло? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Мы пришли на тебя посмотреть. 
КОТ. Ага, точно, посмотрим и обратно пойдем. 
Г о л о с. Ищите его слабое место… Слабое место ищите… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ты сам подумай, как это мы с тобой, с таким всемогущим, сражаться можем? 
Г о л о с. Слабое место, слабое место его ищите… 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да ищу я! Не нахожу только… 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Чего ты ищешь? Не понял я. 
КОТ (выглядывает из-за камня). Слабое место он ищет. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Какое место? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Слабое место, говорят, у тебя есть. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. У всех есть, а у меня нет. На то я и есть Толпери – Хозяин Ветра. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Нашел!.. Есть у тебя слабое место – дома у тебя своего нет. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. А зачем мне дом? 
КОТ. А как же без дома жить? Где отдохнуть? Где голову преклонить? У всякого свой дом должен быть. У Ягмурта есть, у Вукузе есть, только ты, бродяга бездомный. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. От того ты и покоя не знаешь. Деревья валишь, дома рушишь. А был бы дом, ты бы там отдыхал иногда, как твои братья. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. А что, разве у моих братьев есть дома? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Конечно. У каждого Толпери свой дом должен быть. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. А какие у них дома? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А вот у меня как раз один такой с собой есть. (Вытряхивает из котомки-пестеря пирожки.) Смотри, чем не дом! 
ХОЗЯИН ВЕТРА (недоверчиво). Как же я туда помещусь. 
КОТ. Другие Толпери помещаются, и ты влезешь. Любой большой ветер может стать маленьким. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Это верно. И я могу. (Уменьшается, забирается в котомку.) А ведь поместился… Как хорошо тут! И вылезать неохота. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Вот и живи там. 
Хозяин Ветра выбирается из котомки и снова становится большим. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Вы что, и вправду мне его дарите? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А он тебе нравится? 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Так нравится – слов нет. Чем мне вас отблагодарить? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А ты исправь все свои плохие дела и забирай его себе. Только не ломай больше ничего, не круши. 
КОТ. И медведя, которого унес далеко, назад в лес верни. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Ну, это я запросто сделаю. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Коли так, забирай свой ветряной дом, а нам идти пора. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Ну, спасибо вам и доброго пути. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. И тебе спасибо, Хозяин Ветра! (Достает платок и увязывает свои нехитрые пожитки в узелок.) 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Я теперь совсем другой стану. Слово даю, ничего ломать не буду. А зовут-то вас как? 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Меня кличут Батыр Педунь… 
КОТ. А меня Кот-батыр. 
ХОЗЯИН ВЕТРА. Ну, прощайте, батыры! (Исчезает.) 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Смотри-ка! До рассвета управились. Домой возвращаться можно. И совсем это не хитрое дело батыром быть. 
КОТ. Я тоже так думаю. (Идут и поют песню о своих победах.)

Картина седьмая

Те же горы, но все вокруг изменилось. Расцвели красивые белые цветы, над ними кружат светящиеся мотыльки, все освещено призрачным лунным светом. На ветке висит котомка Педуня. Появляются Ягмурт и Вукузе.

ЯГМУРТ. Эй, Толпери, принимай гостей! 
ВУКУЗЕ. Куда он делся? Может быть, погубили его батыры. 
ЯГМУРТ. Да ты что? Совсем с ума сошел в своем болоте сидя? У Батыра Педуня сердце доброе, не станет он никого губить. 
ВУКУЗЕ. Да, с ним можно столковаться. Если ты с ним по-хорошему, то и он с тобой по-хорошему. 
ЯГМУРТ. А я тебе так скажу: мне теперь в своем лесу самому нравится. Птицы поют, зверушки бегают, цветы везде расцвели… (Нюхает цветок.) Как я раньше-то такой красоты не замечал?.. 
ВУКУЗЕ. А мне как в моем подводном царстве нравится! Даже лягушки теперь по-другому квакают. 
ЯГМУРТ. Однако где же все-таки Хозяин Ветра? Эй, Толпери!

Из котомки, зевая и потягиваясь, появляется Хозяин Ветра.

ХОЗЯИН ВЕТРА. Ну, чего раскричались? Спать мешаете. 
ЯГМУРТ. Откуда это ты вылез? 
ВУКУЗЕ. Что это за мешок? 
ТОЛПЕРИ. Это, братцы, не мешок. Это мой дом – ветряной пестерь. Очень удобная вещь: хочешь – на плечах носи, хочешь – внутрь забирайся и спи. Никогда у меня своего дома не было. А теперь я в нем за всю свою жизнь высплюсь. Мне его Батыр Педунь подарил. Я теперь его самый лучший друг. 
ЯГМУРТ. И я его лучший друг! 
ВУКУЗЕ. И я! Я тоже его лучший друг! 
ТОЛПЕРИ. Я вам, братцы, так скажу: когда человек с нами дружит, и мы с ним дружить будем. И тогда и человеку хорошо, и лесу хорошо, и воде, и ветру – всем хорошо. 
ЯГМУРТ. Мы это и сами теперь знаем. 
ВУКУЗЕ. Спасибо Батыру Педуню, научил нас.

Картина восьмая

Возле дома Лопшо Педуня. На крылечке стоит бабушка.

БАБУШКА. Ой, горе мне! Пропал внучек. Зачем я его ругала, старая! (Всхлипывает.) Обиделся, в лес ушел, а из леса теперь никто не возвращается. Сгинул мой Педунь!.. (Плачет.)

Появляются Лопшо Педунь и Кот.

ЛОПШО ПЕДУНЬ. А вот и мы, бабуля! 
БАБУШКА. Кто это?.. (Видит Педуня и Кота.) Явился, негодник! Ты где это всю ночь шлялся? Я уж не чаяла тебя в живых увидеть. Совсем о своей бабушке не думаешь! 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Не сердись, бабуля, не ругайся. Думал я о тебе. И не только о тебе. Я о всех людях думал. Я ведь не просто так в лес ходил. Я всех нас от беды избавил. Со всеми темными силами управился. 
БАБУШКА. Опять врешь, хвастаешь? Хватит врать-то уже. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. Да не вру я, бабушка! Ты вокруг посмотри. Ветра нет – благодать, деревья весело шумят, скотина во дворы вернулась. И люди домой пришли. Мы теперь совсем по-другому жить будем, бабушка. 
БАБУШКА. Ветра и правда нет, но это еще ничего не значит. Мало ли ты какие сказки рассказывать будешь. Кто твои слова подтвердит? 
КОТ. Я могу подтвердить. Все, правда. Батыр Педунь и Ягмурта, и Вукузе, и Толпери одолел, присмирели они. Больше зла делать никому не будут. 
БАБУШКА. А ты кто такой? 
КОТ. А я, женщина, Кот-батыр. 
БАБУШКА. Кто?.. Кот-батыр? (Смеется.) Ой, не могу! Ой, насмешил! Кот-батыр! И товарища себе такого же хвастуна, как сам, нашел.

Звучит музыка. Над домом медленно поднимается Солнце.

СОЛНЦЕ. Не хвастают они, правду говорят. Я могу подтвердить. Могучим батыром оказался твой внук Лопшо Педунь. Сила его не в руках, не в ногах. Сила его в голове. Умом он нечисть одолел. Светлая у него голова! И хочу я его отблагодарить за то, что о людях думал, за то, что не испугался, за то, что с трудным делом справился. Пусть эту светлую голову каждый сразу увидит. Коснусь я тебя своим лучом, батыр, и станут твои волосы такими же золотыми, как солнышко в небесах. Всякий издалека знать будет: это идет Батыр Педунь – Золотая Голова.

Музыка. Луч Солнца касается Лопшо Педуня, волосы его становятся рыжими.

БАБУШКА. Ох, прости меня, внучек! Прости меня, Кот-батыр! Не поверила я вам, старая. Вижу теперь, что правду вы говорили. Спасибо вам! Иди скорее ко мне, внучек, обниму тебя. 
ЛОПШО ПЕДУНЬ. А можно, бабушка, Кот-батыр теперь у нас жить будет? 
БАБУШКА. Конечно, милый! Пусть живет. Мне для него теперь ничего не жаль! 
КОТ. Если не жаль, хозяйка, не найдется ли в доме сметанки? А то мы с дороги проголодались. 
БАБУШКА. Как не найдется? Для вас все найдется! (Убегает в дом.)

Лопшо Педунь достает дудочку.

ЛОПШО ПЕДУНЬ. Ну, теперь веселье пойдет, раз все так хорошо кончилось. А где веселье, там и музыка.

Начинает играть. Этот мотив подхватывают и другие музыкальные инструменты, и вот уже звучит целый оркестр

 

 

 

Алчный купец и Лопшо Педунь.

Одному купцу коротким показался летний день: солнце встаёт поздно и заходит рано. А как пришло время батраков нанимать, купец совсем расстроился: день для него как мгновение ока стал. Сокрушается купец, что не успеют батраки в поле выйти, как настаёт пора обратно возвращаться. Так им никогда всей работы не переделать.

Пришёл он к Лопшо Педуню.

- Что за нужда привела тебя ко мне, бускель? – спросил купца Лопшо.

- Да вот, день очень короток. Работники до поля не успевают дойти - глянь, вечер настаёт, расплачиваться же приходится с ними сполна, да и кормить, как подрядились. Вздумалось мне удлинить день, только никак не сыщу того, кто помог бы мне в этом. Пришёл к тебе спросить, не знаешь ли того, кто умеет день длиннее сделать.

- Э-э, агай, и как это тебе посчастливилось именно на такого человека набрести? – не без удовольствия сказал Лопшо Педунь, подумав про себя, что настал черёд проучить жадюгу. - Дашь пять пудов муки – помогу тебе.

- И десяти пудов не жалко, только научи поскорее.

- Слушай, уром, как беде твоей помочь и день длиннее сделать, - начал растолковывать Лопшо Педунь. - Надень на себя потеплее дэрем¹, пиджак, поверх всего - тулуп, на ноги - валенки, а на голову - малахай из овчины. Возьми в руки вилы, заберись на берёзу повыше и удерживай солнце вилами, чтоб оно на месте стояло. Понял ли?

- Понял, понял, всё понял. Большое спасибо за добрый совет. В гости приходи, я сам тебя потчевать буду.

Вернулся купец домой и похвастался перед женой своей изворотливостью. Что, дескать, узнал-таки, как солнце удерживать, чтобы по небу не быстро бегало..

Лето в тот год стояло жаркое. Нанял купец плотников, чтоб они одним днём дом поставили. А сам с вечера начал собираться. Надел тёплый дэрем, пиджак, тулуп, обул валенки, а чтоб голове теплее было, надел меховую шапку. Для рук додумался ещё прихватить овчинные рукавицы. Взял купец в руки самые длинные сенные вилы и, не дожидаясь восхода солнца, забрался на самую высокую берёзу. Плотникам же наказал работать как подрядились - целый день. Сидит купец чуть не на верхушке берёзы, ни одна веточка тени ему не даёт - и вилами солнышко придерживает. От зноя пот у него по спине ручьями бежит, руки совсем одеревенели, подрагивать начали.

А батраки трудятся без передышки, топорами постукивают, пилами позванивают. Время от времени на купца поглядывают, усмехаясь. Купец строго наказал не останавливаться, пока он с берёзы не спустится. Свою жену к ним приставил, чтобы доглядывала за работниками.

Жарится купец на берёзе под солнышком, от усталости того и гляди на землю брякнется. И уж очень длинным день ему кажется. Пожалуй, и не помнит он на своём веку такого длиннющего дня.

К полудню купец как в парной бане пропарился, устал, будто на нём целый день пашню пахали и кнутом хлестали. Слез он с берёзы.

- Ну, работнички, спасибо, сегодня славно поработали, довольно уж, - говорит.

А батраки рады-радёхоньки: совсем не устали, всего полдня на купца побатрачили. Пошли они по домам, довольные.

Вот так жадный купец день удлинил. За это он Лопшо Педуню десять пудов муки отдал и ещё угостил на славу.

_________

¹Дэрем - женская рубаха у удмуртов.

 

Новые сказки Лопшо Педуня

 

Хотите верьте – хотите нет, но в народе сказывают, как главный бог удмуртов Инмар решил однажды рассказать удмуртскому народу секреты счастливой жизни. Записал их на берестяных грамотах, составил Священную книгу, разложил ее на большом камне и сказал удмуртам: «Смотрите в записи и живите так, как там написано. Тогда все будет в вашей жизни хорошо да складно».

Новые сказки Лопшо Педуня

Первые годы удмурты прилежно следовали каждому совету. Инмар смотрел на них и радовался – дружно живет народ, последнее соседу отдает, никому не завидует, ни с кем не воет. Успокоился и занялся своими делами. Но вот надоело удмуртам подниматься в гору, смотреть, что в книге Инмара написано. Подумали – авось как-нибудь без писания справятся с житейскими вопросами. На том и порешили. Только начались с тех пор на земле распри да споры, ссоры да междоусобицы.

Глянул спустя время бог Инмар на своих удмуртов и за голову схватился. На Священной книге толстый слой пыли – давно в нее никто не заглядывал. Рассердился Создатель. Поднялась к вечеру сильная буря. Такая, что непонятно, где небо, где земля. Проснулись утром удмурты, а Священной книги как не бывало, раскидал ее ветер по всему белому свету. С той поры ищут ее, собирают по крупицам - одним не везет, другие находят.

Повезло и Федору Ивановичу Чиркову (по-удмуртски Педору) 1875-го года рождения из деревни Малая Кушья Игринского района. Матушка ласково звала его Педунем. Так называли его и односельчане. Поздно вечером возвращался Педунь с одного из деревенских праздников, где был по обыкновению самым дорогим и желанным гостем, потому как славно и весело умел играть на гармошке. Шел-шел по лесной тропинке и увидел берестяную грамоту. Развернул, а там написано: «Не унывай, ничего не принимай близко к сердцу, на жизнь смотри весело – и удача от тебя не отвернется». Почесал Педунь затылок: «Как просто и мудро написано!» И стал жить по этому принципу.

С тех пор любое дело спорилось в его руках, стал он источником неистощимого юмора, остроумия и житейской хитрости. За веселый нрав и умение веселить народ земляки прозвали его Лопшо (весельчак). Никто лучше Лопшо Педуня не мог заговаривать зубы и ловко хитрить обидчиков. Истории о том, как он проучил скупого попа и алчного купца, трусливого соседа и глупого мужика, чванливого старосту и ленивого батрака превратились в анекдоты и стали передаваться из уст в уста.

В итоге стал Лопшо Педунь любимым героем удмуртских сказок. Примерно таким же, как у русских Иванушка, у немцев – Ганс, у восточных народов – Хаджа Насреддин. Долгое время считалось, что это выдуманный персонаж удмуртского эпоса, пока в 50-е годы одна из первых фольклорных экспедиций Даниила Яшина, доцента кафедры удмуртской литературы и литературы народов СССР УдГУ, не услышала в удмуртской деревне сказку о Лопшо Педуне. Исследователь всерьез заинтересовался персонажем и с тех пор везде, где бывал, спрашивал, не знают ли местные жители сказок об удмуртском балагуре. Люди рассказывали, и копилка сказок пополнялась. Позже она несколько раз издавалась отдельной книгой, напоминая читателям о необходимости продолжать поиски своего счастья.

Исследования Яшина продолжили сотрудники Игринского краеведческого музея. Опираясь на краеведческий материал жительницы деревни Левая Кушья Катерины Архиповны Чирковой, они выявили факты проживания настоящего Лопшо Педуня в Игринском районе и смогли составить родословное древо рода Педор выжы, основателем которого был сам Лопшо Педунь.

Комната Лопшо Педуня. Родословное древо семьи Федора Чиркова до сих пор ведется сотрудниками музея. В данный момент на нем пять поколений рода – более 300 человек. Самому младшему потомку – не более года, самому старшему – 89 лет. Родословное древо на огромном берестяном листе можно увидеть в специальной комнате, обставленной предметами, окружавшими Лопшо Педуня и его семью на протяжении всей их жизни.

Жена Феодосия Ивановна (по-удмуртски Одок) родила Педуню трех сыновей и двух дочерей, у тех, в свою очередь, народилось 17 детей… Есть среди них артисты и военные, профессора и летчики, машинисты тепловозов, учителя и врачи, но больше всего людей, работающих на земле, – кормильцев-землепашцев. По всей России разъехались родственники, одни живут в Финляндии и Эстонии, другие в Америке, но основная часть рода живет в родовой деревне, в Игринском районе. Каждый год большая семья проводит праздник рода Педор Выжы, на который съезжается около 100 родственников. Все радуются встрече, устраивают вечер воспоминаний.

Первым из детей народился Алексей – желанный мальчик, наследник, продолжатель рода и фамилии. Рождению мальчика в стародавние времена радовались особо – государство давало за душу мужского пола дополнительный земельный надел. Второй была Прасковья, следом родился Роман, четвертой – Анна и последним – Сергей. Благодаря тому, что Лопшо Педунь никогда не унывал, его семья жила дружно – в тесноте да не в обиде.

Педунь очень любил свою жену. Специально для нее придумал кухонную уловку – к неповоротливой корчаге приделал деревянные колеса, чтобы Одок было удобнее вкатывать в печь тяжелые чугуны, до краев наполненные пивом, супом или горячей кашей. Еда на огромную семью, детей с внуками и правнуками, готовилась в больших чугунных котлах – сразу на всех, чтоб не приходилось разогревать по нескольку раз.

История Прасковьи. Трудно жилось, но весело. Из всех детей Лопшо Педуня самой большой долгожительницей была Прасковья. Девятнадцать лет прошло с тех пор, как ее не стало. Но в Левой Кушье все еще помнят эту плясунью и хохотушку. Вот только судьба у нее не очень-то веселой была. Родилась Прасковья болезненной девочкой. Чуть только подросла – развилась трахома глаз. Врачи говорили, что совсем может ослепнуть. Когда отец сосватал ее за пожилого мужчину, девушка даже не сопротивлялась. Решила, что пока хоть что-то видит, должна успеть понянчить своих деток, увидеть, как они растут.

Время шло, советская медицина не стояла на месте – и Прасковья излечилась. Супругу своему она, конечно, была не рада – не по любви выходила замуж. Любил муженек к бутылке прикладываться, стучать по столу и жену кулаком учить. Все терпела Прасковушка – ради своих детей. Во время войны мужа забрали на фронт, осталась она одна с восьмью детьми на руках и больной свекровью.

В 1942 году вышел указ о строительстве железной дороги Ижевск-Балезино, призванной разгрузить фронтовые пути. С пилами и топорами, безо всякой техники и лошадей отправили женщин, стариков и детей в тайгу, на тяжелые работы. Трое самых маленьких Прасковьиных детей остались дома, с немощной бабушкой.

Стройка начиналась с первыми лучами солнца и заканчивалась в густых потемках. Освободившись от работы, – дождь ли, снег ли – бежала Прасковья к своим деткам в деревню, за 12 километров от стройки. Тут же готовила малышам поесть, штопала и стирала. На два-три часочка прикорнет у люльки и бежит обратно. Пятиминутное опоздание на место работы каралось законами военного времени – могли осудить и отправить в тюрьму. Прасковья не могла оставить свою семью без помощи.

Позже сама уже вспоминала, что всю жизнь ей помогала песня. «Бегу, – говорит, – через глухую тайгу узенькой тропинкой и кричу во весь голос песни. Так, глядишь, и время скоротаешь, и звериных глаз за деревьями не видишь. Благодаря песне и выжила». Голос у Прасковьи хороший был, сильный – в каждом доме на празднике желанным гостем была. Когда умирала, завещала родственникам: «По мне не плачьте. Все в этом мире временно. Человек уходит, на его место приходит другой. Вы меня проводите с песнями». Поохали-поахали земляки, да делать нечего – исполнять надо волю уважаемого человека! Впервые вместо слез, скорби и печали прощались удмурты веселыми песнями – теми, которые помогали Прасковье в годы несчастья и в минуты радости.

СПРАВКА ДЛЯ ТУРИСТА: Экскурсионно-туристический маршрут «Игра в Игре с Лопшо Педунем» начинается в Игринском краеведческом музее, где туристы знакомятся с историей рода Педор Выжы, составляют собственную родословную, становятся участниками видеоролика, снятого по сказкам о Лопшо Педуне. В Центре декоративно-прикладного творчества и ремесел узнают, какими ремеслами владел Лопшо Педунь, на мастер-классе по бересте делают сувенир «Пестерь счастья от Лопшо Педуня». Завершается экскурсия в Центре удмуртской культуры (д. Сундур) дегустацией национальных блюд, удмуртскими играми, сказками, песнями, шутками, прибаутками и розыгрышами в исполнении самого Лопш

 

СКАЗКА ПРО ЛОПШО ПЕДУНЬЯ

Во время первой мировой войны взяли Лопшо Педуня в армию. Бабка приготовила ему новые портки, дед— новые лапти сплёл. Положил Лопшо Педунь в пестерь сухари, сушёную парёнку, несколько головок луку и отправился в путь-дорогу.
— Не горюйте,— наказывал он деду с бабкой.— Писем от меня не ждите, сам раньше почты заявлюсь,
Доставили Лопшо Педуня прямо к границе. Тут и запасы у него вышли: сухари с парёнкой кончились
Другой бы растерялся, оказавшись без пропитания, закручинился, а Педунь и в ус не дует, орлом смотрит,
Командиру же показался Лопшо Педунь ненадёж¬ным. Говорит ему командир:
— Ты, Педунь, в обоз отправляйся. И по обличью и по повадкам вижу — трусливый ты человек. В бою совсем раскиснешь, не выдержишь.
Рассердился Лопшо Педунь, ну, думает, покажу я тебе.
На другой день утром командир приказал ему ко¬ми запрягать. Лопшо Педунь засуетился и начал те-.мсму спереди жеребца припрягать. Привязал оглобли к хомуту, и покатилась телега впереди коня.
— Да разве так запрягают? — смеются над ним солдаты.
— Напрасно смеётесь! — прикрикнул на них Лопшо Педунь.— Люди всегда тачку перед собой
ппут. А лошадь чем хуже? Если хотите знать, этот жеребец, пожалуй, поумнее вас.
Выгнали Лопшо Педуня из обоза.
— Пошлите меня в разведку — не покаетесь,—говорит он.
Пусть идёт,— решил командир, здесь от него всё равно проку нет.
Как раз этой ночью надо было посылать разведку к вражеским окопам. Командир отобрал двадцать самых боевых солдат.
— Если охота, иди и ты,— сказал он Лопшо Педуню.
Вернулись разведчики ранним утром, говорят, что так и не увидели противника.
— А куда же Педунь подевался? — спросил ко-мандир.
— Он дальше пошёл,— ответили солдаты.
Прошло три дня, и о Лопшо Педуне забыли: то ли был он на свете, то ли и не родился вовсе. Исчез человек и следов не оставил. Сгинул — вестей не по¬даёт. Однако на четвёртый день утром Лопшо Педунь явился в роту. Сел у казармы и молчит, как воды в рот набрал — ни слова не говорит.
Как раз этой ночью надо было посылать разведку к вражеским окопам. Командир отобрал двадцать самых боевых солдат.
— Если охота, иди и ты,— сказал он Лопшо Педуню.
Вернулись разведчики ранним утром, говорят, что так и не увидели противника.
— А куда же Педунь подевался? — спросил ко-мандир.
— Он дальше пошёл,— ответили солдаты.
Прошло три дня, и о Лопшо Педуне забыли: то ли был он на свете, то ли и не родился вовсе. Исчез человек и следов не оставил. Сгинул — вестей не подаёт. Однако на четвёртый день утром Лопшо Педунь явился в роту. Сел у казармы и молчит, как воды в рот набрал — ни слова не говорит.
— Педунь, где же ты пропадал, что повидал? —спрашивает командир.
— Здесь я- говорить ничего не буду, только самому полковнику доложу,— отвечает он.
Проводили Лопшо Педуня к полковнику. Вытя¬нулся Педунь перед ним в струнку, дослал из кармана вражеское знамя.
— Молодец! — обрадовался полковник. И тут же нацепил на грудь Лопшо Педуня Георгиевский крест.
— Слуш... ваш... благородие! — гаркнул Педунь.
— Теперь расскажи, как достал это знамя,— сказал полковник.
Но Лопшо Педунь отказался: говорит, только ге¬нералу он может рассказать об этом.
Дали Лопшо Педуню новые штаны, гимнастёрку. Георгиевский крест пуще прежнего на груди засвер-кал. Привели к генералу. Генерал ещё одним Георгиевским грестом – второй степени – наградил его. 
Но Лопшо Педунь и генералу ничего не рассказал Я, говорит, только царю скажу о том, что узнал.

. Доставили Лопшо Педуня прямо в Зимний дво-рец. Здесь прежде всего умыли его из золотой посуды и отправили отдохнуть на постель из лебяжьего пуха. Знамо дело, напоили-накормили до отвала, да ещё душистой водичкой побрызгали. На другой день по¬пели в кабинет царя.
— Ефрейтор Лопшо Педунь прибыл по вашему повелению, ваше высочество! — гаркнул Педунь.
Царь рассмеялся, довольнёшенек — бравый солдат!— и самолично приколол на грудь Лопшо Педуня Георгиевский крест первой степени. Стал Лопшо Педунь полным Георгиевским кавалером. 
- Ну, теперь расскажи, как ты сумел достать немецкое полковое знамя,— сказал царь.
Сумел, ваше вели-чество! Я, как в разведку идти, взял с собой ротное царское знамя,— говорит Лопшо Педунь.— Всё равно, думаю, оно скоро не нужно будет. Подарил его немецкому солдату, а он мне — вот это самое.
Собака! Прочь! — заорал царь. 
- Так точно, ваше вели-чество — собака! — не остался в долгу Лопшо Педунь, повернулся и зашагал прямёхонько к окопам.

Мифы и легенды

Мифы Урала и Поволжья

удмуртские сказания, башкирские сказания, татарские предания, чувашские легенды, мордовские легенды, мифы и легенды Мари Эл, калмыцкие сказания

Удмуртские мифы и сказания

 

Удмуртский музыкальный инструмент Бадзым Крезь

Удмурты (самоназв. — удмурт, устар. назв. — вотяки) — народ, коренное население Удмуртии (496,5 тыс. ч.). Общая численность по данным на 1998 г. составляет 714,8 тыс. ч. Верующие — православные. Удмуртский язык относится к пермской ветви финно–угорской семьи языков. Письменность на основе русского алфавита.

 

ЭШ–ТЭРЕК ^[1]

 

В давние времена жил среди удмуртов великий батыр ^[2] Эш–Тэрек. В молодые годы пахал он землю, валил лес — был простым крестьянином.
На войны он не ходил. А велась в ту пору бесконечная вражда с татарами и разными тушмонами ^[3], которых теперь уже никто не упомнит.
Жители сел хотели, чтобы Эш–Тэрек был торо ^[4], но он отказался.
— Молод я еще, — сказал он, — есть люди подостойней меня. И опыт у них есть, и заслуги перед народом, и мудрость, которой я пока не нажил.
Но годам к сорока его все–таки сделали торо.
Стал Эш–Тэрек подумывать о боевом снаряжении. Лук он изготовил себе из молодого клена, который вырвал из земли вместе с корнем. Стрел наготовил березовых, а вот конь для него так и не находился. Ни один не выдерживал батыра, подкашивались у него ноги, ломался хребет. Где было разыскать коня под стать такому великану?
Пришел Эш–Тэрек на берег Камы, сидит и печалится. Пешим худо воевать против быстроногих татарских всадников, а где добыть коня — не знает.

Вздохнул глубоко могучий воин, и заволновалась, будто от его вздоха, широкая Кама. Грохнулись волны о берег, а когда отступили, увидел Эш–Тэрек седовласого Вумурта. Он стоял по пояс в воде у скалистого берега и глядел на хмурого торо.
— О чем горюешь, Эш–Тэрек? — спросил владыка.
— Не твое это дело, зеленая борода. Проваливай!
— Я — Вумурт, владелец вод и старинный друг твоих отцов. Службу тебе хочу сослужить. В чем у тебя нужда, говори!
— Конь мне нужен боевой. Чтоб не гнулся подо мной и обгонял татарских скакунов. Где тебе найти такого коня, зеленая борода! Тебе только девок пугать да сети рвать. Сгинь!
— Зря поносишь меня, Эш–Тэрек! Будет конь тебе под стать. Вот мой совет: засядь сегодня ночью в камыши у реки и жди. Придет на водопой табун Керемета ^[5]. Хорош там вожак — вороной жеребец. Когда станут кони воду пить, ты и поймай вожака. Но не забудь условие: первую красавицу татарку мне в дар принесешь…
— Согласен, коли конь стоит того.
— Помни же: тебе конь, мне — красавица.
В полночь подстерег Эш–Тэрек табун и поймал жеребца.
Лихой оказался конь, понес он Эш–Тэрека по полям и лугам, сбросить норовил, на дыбы вставал, землю копытами рыл, зубы скалил на седока. Потом смирился, видя, что достойного хозяина обрел. И стал верным другом знаменитого торо.
Много побед одержал Эш–Тэрек над врагами. Прогремела о нем молва вдоль рек Камы и Вотки, по горам и деревням.
Однажды захватил он в плен дивной красоты татарку, посадил ее перед собой на коня и едет в родной дом. «Будет у меня жена всем на зависть», — думает он, проезжая берегом Камы.
Собрался он реку переплывать, а она разбушевалась, водоворотами закрутилась, как во время половодья.
Видит: Вумурт из воды по пояс высунулся.
— Не забыл ли уговор, славный Эш–Тэрек? — спрашивает водяной хозяин. — Отдавай красавицу!

— Полно шутки шутить, старый бес, — отвечает торо. — Зачем тебе, старому, красавица жена? Хочешь, привезу тебе беззубую старуху. Вот парочка будет! Ха–ха–ха… — рассмеялся Эш–Тэрек.

Посерел Вумурт от злости и скрылся в пучине реки. Слез Эш–Тэрек со своего коня, ухватился рукой за его гриву, а другой рукой красавицу в седле поддерживает. Так и поплыл через бушующую Каму.

А на середине настиг его страшный водоворот, закрутил, захлестнул с головой… Не помог молодцу ни лихой конь, ни собственная силушка богатырская.

Не в кровавом бою, не в ратных делах нашел он свою погибель, а в водяной пучине вместе с прекрасной татаркой и верным конем.

А молва о нем не умирает.

 

 

ТОПОР–САМОРУБ ^[6]

 

Жил в одном лесном краю бедный крестьянин. Радости в жизни он знал мало, а счастья и в глаза не видел. Единственной его отрадой были три сына: Петыр, Павел и Иван. Были они на удивление разные. Старший, Петыр, — высок ростом, статен и самолюбив. Средний сын отличался хитростью и ленью, а младший был так себе: невысок ростом, прост характером и безотказен в работе.

Когда пришло бедняку время умирать, позвал он своих сыновей и говорит:

— Прожил я свой век в нищете, ничего не нажил, кроме мозолей да скорби. Нечего мне вам завещать. Походите по свету, поищите сами свое счастье, может, и сыщете.

Вот и пошли три брата из родного дома хорошую жизнь искать. Идут по дороге куда глаза глядят. Смотрят: гора высокая, склоны крутые сплошь деревьями поросли. Притомились парни и решили отдохнуть в тени старого дуба.

Только легли на траву, слышат: рубит кто–то топором на горе, часто так, споро постукивает.

— Надо бы пойти взглянуть, может, и нам работа найдется, — говорит Иван.

— У меня ноги не казенные, — отвечает Петыр. — Да и дело это не по мне. Поищу что–нибудь под стать.

— Я бы пошел, братец, — говорит Павел, — да обессилел совсем. Дай вот отдохну сперва. — Прилег он поудобнее и захрапел.

— Под лежачий камень вода не течет, — не унимался Иван. — Охота мне разузнать, кто так весело работает.

Полез Иван на гору. Долго карабкался, колючими кустами руки ободрал, лапти о коряги разбил. Зато добрался до порубки. Смотрит — нет никого, топор–то один работает. Да так лихо это у него получается, что парень рот разинул.

— Эи, топор, ты чей же будешь? — изумился Иван.

— А я сам по себе. Кто работу любит, тому и служу.

— Что же мне и любить, если не работу! — обрадовался бедняк. — Пойдешь со мной?

— Отчего не пойти, ты, вижу, не лодырь.

Взял Иван топор, сунул его в мешок и вернулся к братьям. А те выспались, сидят, глаза продирают.

— Ну что, вскарабкался на гору? — смеется хитрый Павел.

— Без головы–то ногам туго приходится, — говорит Петыр.

— Я на свою голову не жалуюсь, — ответил Иван и не стал рассказывать братьям о замечательном топоре. Все равно не поверят.

Пошли братья дальше и наткнулись на другую гору. Поужинали хлебом с луком да прилегли у подножия горы заночевать. А на горе будто камни кто–то долбит. Даже искры в небо вздымаются.

— Эх, здорово работает! — похвалил Иван. — Вот бы у кого поучиться.

— Иди, поучись, коли не умаялся, — говорит Петыр. — А я вздремну. Мне нужна работа по плечу.

— Сбегай, сбегай, Иван, ты у нас молодой, шустрый! — подзадоривал Павел.

— Пойду. А то мне не уснуть, пока не разузнаю.

Поднялся Иван на гору, измучился, еле ноги волочит.

Видит: стальное кайло камень высекает, здоровенные глыбы выворачивает. А кругом ни души. Само кайло трудится.

— Эй, кайло, ты чье, кто тебя так работать обучил? — крикнул парень.

— А хоть бы и твое, если трудностей не боишься.

— Трудностей неженки боятся, а я крестьянский сын, — отвечает Иван. — Пошли со мной хорошую жизнь искать.

Взял он стальное кайло и положил в мешок вместе с топором. А внизу под деревом братцы храпят, будто гром по ясну небу перекатывается. Прилег и Иван отдохнуть, а утром чуть свет уже на ногах.

— Пора вставать, лежебоки, счастье проспите.

— Счастье к сытым в окно стучится, а у нас и избенки завалящей нет, — отвечает Петыр, потягиваясь.

— Счастье, оно хитрое, его голыми руками не возьмешь! — лукаво ухмыльнулся Павел. — Ну, что ты там в горах увидел? Что нашел, кроме мозолей?

Обидно стало Ивану, что братья его такие байбаки, и решил он до поры до времени скрыть от них свои находки.

Пошли дальше. Захотелось им пить, а кругом ни родничка, ни речки. Болото прошли, да не будешь же пить из гнилой трясины! Дождь покрапал, но и он жажду не утолил. Отчаялись вконец братья, едва из лужи не напились. Тут смотрят — ручеек бежит, звонкий, прозрачный. А водица такая вкусная, что уходить от ручейка не хочется.

— Надобно разведать секрет воды, — говорит Иван, — чтоб никогда от жажды не страдать.

— Болтунишка ты, — говорит Петыр, — да разве у воды есть секрет! Течет и течет себе, как ей вздумается.

— В чем в город–то пойдешь? — подшутил Павел. — Смотри, уж пальцы из лаптей выглядывают.

— Лапти другие сплести можно, — ответил Иван. — А случай второй раз может и не подвернуться.

— Ну, иди, коли ног не жалко, да к обеду возвращайся, — решили братья.

Иван и пошел. Сквозь кусты продирался — топор ему помог, в гору лез — кайло подсобило. Так и добрался до истоков ручья. Выходил ручей из–под могучей скалы.

— Я хозяйка воды, — сказала скала, — захочу, вовсе ее замурую, и люди погибнут от жажды.

Улыбнулся Иван, не стал спорить с упрямой скалой, а только место приметил. Взял на память камешек из родника и пошел к старшим братьям.

— Ну что, чудачок, открыл ли секрет воды? — усмехнулся Петыр.

— А вот он, — Иван показал отшлифованный водой кругляшок.

— Эй, братец, — говорит Павел, — спать тебе побольше надо, не то совсем свихнешься. Ишь чего придумал! Камушки собирать начал.

— Это камушек не простой, — возразил Иван, — он ключевой.

Братья–то ничего не поняли, махнули рукой: мол, ну его, чудака. Что с него возьмешь, коли он тронулся. И отправились дальше.

Долго шли братья и наконец пришли в Царьград. На улицах толпы народу: оборванные, голодные, покалеченные войнами и бедами.

— Что это тут творится? — спрашивают братья.

— А вот собрался народ у царя милостей просить. Замучил нас голод лютый да войны бесконечные, кровавые, — отвечают им люди. — А царь–то и сам не ведает, как быть. Кличет из народа умельца, что беду мог бы отвести. Многие уж пытались, да все плохо кончили.

Посмотрели братья вокруг: у одного горемыки уха нет, у другого нос отрезан… Это им худая награда вышла за неудачу.

— Эх, надо и нам попробовать! — расправил плечи Иван. — Не может быть счастлив человек, если рядом с ним несчастье обитает.

— Да ты рехнулся! — испугались братья. — И нас в беду втянешь, без ушей и без глаз отсюда уйдем.

— Нет, родимые, с горем надо сообща воевать, поодиночке оно с каждым сладит, — возразил Иван.

Подслушали царские слуги разговор братьев и отвели их к своему владыке. «Хвастали, мол, эти люди, что общему горю пособить могут».

— Хорошо, — говорит царь, — коли справитесь, награжу, а за самого удалого дочь свою замуж отдам. Не справитесь — носы, уши пообрубаю и в дремучий лес сошлю. А сделать нужно вот что: установили мои мудрецы, что всему виной дуб тысячелетний: загородил он от нас небо, спрятал солнце, нагнал тучи. Срубите его под корень, молодцы.

Дали братьям топоры, и принялись они рубить вековечный дуб. Срубит ветку Петыр, а на ее место двадцать новых ветвей вырастает. Умаялся детина и лег на землю в изнеможении.

За ним взялся за дело Павел. И так хитрил и эдак. С непривычки и лени руки в кровь содрал, а дуб целехонек стоит.

Вынул свой трудовой топор Иван и давай дуб валить. Не только рубит, а на дрова колет и в поленницы складывает. Живо управился.

Небо прояснилось, выглянуло солнце, но только жизнь в стране не очень–то улучшилась.

Снова позвал царь братьев во дворец и говорит:

— С дубом справились, значит, и с бедой совладаете. А нет, прикажу глаза вам выколоть. Дураки мои мудрецы — зря дуб загубили. Не в нем, видно, загвоздка. Ну, да вы сами сообразите.

— Накликал ты на нас погибель, Иван, — заскулил Петыр. Жалко ему стало своего носа.

— Ничего такого и не придумаешь, чтобы целым остаться, — задумался Павел.

— Живем мы в дремучих лесах, — сказал Иван, — нужно расширить поля. Тогда больше будет раздолья крестьянам, богаче жить будем.

— Разве нам с лесом управиться! — заробел Петыр. — Не видать нам наших ушей.

— Может, поджечь его, лес–то? — сказал хитрый Павел.

— Зачем же добро изводить! — удивился младший брат. — Нарубим дров и бревен.

Принялись братья лес валить. Одно дерево повалят, вместо него новое вырастает. А Иван достал топор–саморуб да как взялся сечь деревья налево и направо — мигом разделался с чащобой. Взмолился тогда лес: «Не губи ты меня, Иван, без леса худо людям придется. Где дровишек добудут, куда от зноя спрячутся? Да и обнажатся поля для суховея, иссохнут беззащитные реки…»

— Ишь ты! — восхитился Иван. — А ведь дело говорит лес–то, без него и впрямь пропадем.

Пощадили братья лес. А вырубленные поляны под пашни пустили. Принялись пни выкорчевывать, целину поднимать.

Тут царь снова кликнул братьев во дворец. А сам уже побаиваться их начал, видит: великая сила в их руках.

— Освободили вы поля, работнички, и полагается вам награда, — сказал царь. — Да что проку от полей, если засуха надвигается. Колодцы в стране повысыхали. Людям неоткуда напиться, не то что животине. Смута идет великая. Недоволен народ моим правлением. Надобно вырыть колодцы глубокие. Да такие, чтобы никогда не иссякли. Выполните это повеление — озолочу, не выполните — в яме сгною.

Выслушали царя братья и головы повесили.

— Твоя, Иван, во всем вина, — говорят. — Не по силам мы дело себе сыскали. Не докопаться нам до глубокой воды, чтоб хватило всем людям и животным. Выроем только себе яму.

— А секрет ручья, — смеется Иван, — забыли, что ли? — И достал он из кармана гладкий кругляшок. — Вот он, секрет воды. Пойдем к ручью и попросим его утолить людскую жажду.

— Хорошая водица в том ручье, — говорят братья, — да ее разве что на один царский дворец и хватит.

— Не горюйте, хватит на всех.

Пришли братья к грозной скале, поклонились роднику. А скала как загудит: «Не дам вам больше воды. Я хозяйка, что хочу, то и творю. Захочу, уморю вас всех».

— Ну–ка, кайло, покажи нам, на что ты способно. Разбей, разметай скупую скалу, — воскликнул младший брат, — освободи из вечного плена полноводную реку.

Как начало кайло долбить, крошить неприступную скалу, только щебень и искры посыпались. А когда, наконец, рухнула каменная глыба — выбился на свободу бурный поток, потекла полноводная река. Иж — назвали ее братья.

Иж–река напоила и людей, и животных, и поля вокруг. Тогда пошли братья вместе с другими работниками получать с царя старые долги. Испугался царь такой неслыханной силищи и удрал. С той поры царствует в том краю честный труд. И братья нашли себе дело по плечу.

 

^[1] Эш–Тэрек. Литературная обработка В. Савельева.

^[2] Батыр — богатырь, силач.

^[3] Тушмоны — враги.

^[4] Торо — предводитель, вождь, глава.

^[5] Керемет — злой дух.

^[6] Топор–саморуб. Литературная обработка В. Савельева
Источник: http://skazanie.info/udmurtskie-mify

О сотворении мира
Удмуртская легенда

Сначала на свете ничего не было, всюду была одна вода. И жили на свете только два божества: небесный Инмар да земной шайтан. Однажды Инмар решил сотворить мир и повелел шайтану нырнуть под воду:
- Если что найдешь на дне, принеси во рту!
Нырнул шайтан под воду, но не донырнул до дна. Еще раз нырнул - пусто. В третий раз нырнул и встретил рака. Тот спрашивает:
- Куда направился?
- Ищу дно, а что там найду, во рту наверх понесу.
- Я здесь давно живу, - отвечает рак, - а дна еще не видывал.
- Что делать? - говорит шайтан. - Попробую еще раз нырнуть.
Долго-долго спускался шайтан вниз и, наконец, достиг дна. Набрал
полный рот донного песка и стал подниматься вверх. Предстал перед Инмаром с распухшими щеками и плотно сжатыми губами. Инмар велел все выплюнуть на воду:
- Не оставь во рту ни песчинки!
А шайтан обиделся: «Я нырял-нырял, едва достал до дна, а этот Инмар не хочет подарить мне ни песчинки!» И оставил щепотку песка за щекой.

Когда песок упал на воду, он начал на глазах расти и превращаться в ровную и гладкую землю. Но - удивительное дело! - песок начал расти и во рту шайтана. Увидел Инмар, что у шайтана опять щеки распухли, догадался, что шайтан обманул его, и рассердился:
- Почему ты не послушал меня? Выплюнь всё немедленно!
Пришлось шайтану подчиниться. Большие и маленькие песчинки
разлетелись в разные стороны, и на земле возникли высокие горы, пологие холмы и болотные кочки - в зависимости от размера песчинок. Если бы шайтан не обманул Инмара, то земля осталась бы ровной и гладкой, как блин

Удмуртия. Удмуртские предания

 

 

u

Мифы Финно-Угров

УДМУРТСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Мифы удмуртов (или вотяков) — народа, родственного коми, — в меньшей степени затронуты христианской мифологией. Зато на них отразились представления соседних тюркоязычных народов и ислам (особенно это относится к южным удмуртам). Так, наименование священной рощи и имя злого духа, противника доброго бога у удмуртов — Керемет — восходит к наименованию духов у татар и чувашей, которое, в свою очередь, заимствовано из мусульманской лексики; другое его имя — Шайтан — прямо заимствовано из мусульманской мифологии, где так именуется сатана.

КАК ИНМАР И КЕРЕМЕТ ТВОРИЛИ МИР

Инмар в удмуртской мифологии — верховный бог, творец всего хорошего и доброго в мире. Имя Инмарродственно именам других демиургов финно-угорской мифологии — Ен и, возможно, Ильма (Ильмаринен и т. п.). Небесный бог заботится об облаках: он черпает воду золотым ковшом и поливает их, чтобы они не высохли от солнечных лучей.

Этот добрый бог противостоит своему брату Керемету (Луду, или Шайтану, иногда — «хозяину воды» Вукузё), создателю зла. Первоначально оба бога были добрыми. По велению Инмара Керемет достал со дна Мирового океана землю, принесши ее во рту. Часть земли он выплюнул, часть — утаил. Когда земля по воле Инмара стала разрастаться, Керемет вынужден был выплюнуть остальное, отчего на ровной поверхности суши возникли горы. Инмар сотворил также растения и животных.

У удмуртов нет мифа о птице, ныряющей на дно. Сохранился, однако, обряд, свидетельствующий о почитании двух лебедей: их откармливали и приручали, а летом при них совершалось торжественное жертвоприношение в культовой роще керемети. Жертвами были кони, овцы, гуси и т. п. По окончании жертвоприношения лебедям привязывали по серебряной монете на шею, кланялись им и на паре лошадей отвозили к реке Вятке. Следили за тем, как поплывут лебеди: если вверх по течению, на юг, — значит, они доставят просьбы молящихся Инмар; если вниз, на север, — их мольбы пропадут в преисподней. Лебеди считались воплощениями божеств, и удмурты специально предупреждали живущих по берегам Вятки соседей, чтобы они не стреляли в священных лебедей.

В другом мифе говорится о том, как Инмар плавает на лодке по Мировому океану. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется Шайтан. По велению Инмара он ныряет на дно океана за землей: под водой Шайтан встречает рака, и тот уверяет ныряльщика, что не видел никакой земли. Шайтан ныряет еще глубже и достает, наконец, немного песку. Часть его он утаивает во рту и создает на земле горы, которые своими вершинами рвут облака. Пришлось Инмару поднять небо повыше — оно стало недостижимым. Первым существом, которое создал Инмар, стала собака, но на ней не было шкуры. Шайтан делает ей шкуру.

Одним из древнейших образов звериного стиля на Урале оказываются странные существа, для отливки которых из бронзы изготавливались литейные формы (VII–IV вв. до н. э.) наподобие тех, что были обнаружены археологами. Эти существа напоминают нечто среднее между человеком и некоей амфибией — скорее всего, раком. Рак, обитатель водной стихии и естественный противник небесного демиурга, удостоился быть включенным в систему тотемических и космологических образов.

Христианские и мусульманские апокрифы повлияли на мифологическую картину мира удмуртов. По их поверьям, под землей обитает большой черный (или красный) бык — музъем утись ош («землю охраняющий бык»). Он стоит на спине гигантской рыбы, плавающей в Мировом океане, а на своих рогах держит Землю. Когда он двигает рогами, происходит землетрясение.

СОТВОРЕНИЕ ВЕЛИКАНОВ И ЛЮДЕЙ

На земле Инмар создает из скал двух людей-великанов — мужчину и женщину, но спохватывается, что забыл захватить для них разум, который остался в берестяной коробке на небе. Он отправляется на небо, велев собаке стеречь людей; и тут Шайтан напоминает ей о долге — подаренной шубе, после чего оплевывает творение. Вернувшийся Инмар вывернул оплеванных людей наизнанку — поэтому внутри у людей болезни, — а разума вкладывать вовсе не стал. Неразумные великаны убрели прочь (сходные мифы о менквах сохранились у обских угров).

Творение продолжалось: Инмар создал всякую живность, а Шайтан из своей бороды — козу. Из коряг хозяин воды творит вумуртов — «водяных людей». Наконец, Шайтан добирается до берестяной коробки с разумом и разбрасывает его по всей земле.

На земле в то мифическое время творения обитали великаны алангасары. Лишенные разума, они сразу покинули творца и скитались по земле, питаясь сырой рыбой и греясь только во время лесных пожаров. Они не умели строить дома и жили в пещерах, в лесу. Лесные овраги, или логи, — следы ног первобытных великанов, низины — их лежбища (вспомним эстонского Калевипоэга). Стрелы алангасаров — целые сосны. Развлекались же они тем, что метали чугунные шары и плели веревки из сосен. Младший из великанов — не самый высокий, но зато удачливый охотник — нашел частичку разума. Охотясь с собакой, он встретил девушку-мастерицу, которая лепила горшки из глины и сумела приручить лосиху. От них и пошли настоящие люди. Алангасары же ушли на север, оставляя по дороге свои следы — реки и озера, и там окаменели, превратившись в горные утесы северного Урала.

Как и в других мифологиях (вспомним сынов Калевы), великаны — первое поколение людей, которое не в состоянии было освоить главных культурных навыков — земледелия (пахоты), скотоводства и ремесла. Они еще не отделены от первозданной природы и принимают непосредственное участие в создании природных объектов — озер, скал, — а с приходом настоящих людей сами превращаются в камни или скалы. Название «алангасары» напоминает имена двух древних народов — аланов и хазар, которые некогда — в конце 1-го тыс. н. э. — господствовали в Восточной Европе и брали дань с народов Поволжья. Память о них сохранилась в фольклоре тюркских народов, и, видимо, от татар попала к удмуртам. Имя древних завоевателей часто становилось обозначением доисторических великанов: у славян таких великанов называли именем аваров-обров. Напротив, древние автохтоны в фольклорной традиции превращались иногда в карликов — такова чудь славянского и финского фольклора.

В другом удмуртском мифе о сотворении человека очевидно влияние библейской мифологии. Инмар сотворил первого человека Урома (буквально «друг») из красной глины и поселил его в прекрасном саду, плодами которого человек должен был питаться. Довершив творение, Инмар послал Керемета проверить, все ли хорошо на сотворенной земле. Керемет увидел, что Уром скучает. Узнав об этом, Инмар велел Керемету научить Урома делать кумышку — алкогольный напиток, разгоняющий скуку, но и это не развеселило человека. Когда Керемет рассказал, что человек по-прежнему тоскует, Инмар обвинил брата во лжи. В ответ Керемет плюнул богу в лицо, и это послужило началом их вечной вражды. По народным поверьям, Инмар преследует своего противника, метая в него молнии, а тот прячется в деревьях и т. п., издеваясь над богом. Наконец Инмар сам удостоверился, что Уром скучает; последний поведал богу, что ему нужна жена. Инмар сотворил женщину и наказал Урому в течение года не пить кумышки, уже оскверненной Кереметом. Керемет, однако, вселил любопытство в женщину (за что был проклят Инмаром), и та отпила напитка, угостив и мужа: в кумышку Керемет поместил смерть и грехи. Падшие люди были изгнаны из рая, и первоначальный род человеческий сгинул, потому что Инмар запретил им размножаться.

По другим вариантам мифа, Инмар устроил потоп после грехопадения: затем он сотворил еще несколько пар людей из красной глины, приставив к каждой паре собаку, чтобы она оберегала людей от Керемета. Существует миф, где во вторичном акте творения участвуют уже не бог и его противник, а два человека, уцелевших после потопа; Инмар велел им сеять землю: один сеял днем, хорошо и ровно, другой — ночью, плохо; отсюда на земле горы и неровности. Человек попросил для житья половину созданной земли; Инмар исполнил просьбу, но в отместку за жадность выпустил из отверстия от воткнутого в землю кола вредных тварей (по другим вариантам, это сделал Керемет: вспомним такое же деяние Омоля). Когда люди стали самостоятельно жить на земле, Инмар поселился на небе (по другим вариантам — на солнце).

Рассказывают, что в мифические времена всеобщего изобилия небо было совсем близко от земли: люди клали свои дары прямо на облака (по удмуртской присказке, раньше на небо лазили, как на полати). Однажды женщина забросила сушить на небо мокрые пеленки (или человек измазал испражнениями кусок хлеба и положил его на небо), и разгневанный Инмар удалил небо от людей (вспомним сходный миф у коми).

С тех пор в молениях удмурты просят Инмара, чтобы он вернул Золотой век: чтобы из одного зерна вырастало 77 колосьев, чтобы солома была толщиной с камыш, а зерна размером с куриное яйцо.

Удмурты верили, что на небе и в преисподней живут такие же люди: только на небе они — великанского роста, а под землей — карлики. Петух преисподней своим криком будит земных петухов.

УДМУРТСКАЯ ТРОИЦА

Инмара молят о хорошей погоде и урожае, на которые влияет также Му-Кылчин, божество земли и плодородия; от этих богов зависит и рождение детей. Образ Инмара сливался в представлениях удмуртов с образом другого благодетельного божества — Кылдысина, откуда пошло двойное наименование Инмара в молитвах — Инмар-Кылчин. Иногда в верховную триаду богов наряду с Инмаром и Кылдысином включается бог погоды и «атмосферы» — воздуха Квазь (Куазь): он считался и покровителем пчел. Его в молениях иногда заменял родовой покровитель — воршуд.

В услужении у Инмара находятся божества судьбы Каба-инмар и Аляк-инмар, заступник людей, приносящий известия о земных делах.

Триада богов воплощала три сферы мироздания — небо, «атмосферу» и землю (о чем еще пойдет речь ниже). А вот помощники Инмара обнаруживают уже влияние ислама: имя Каба связывается с мусульманской святыней — камнем Каабой, а слово «Аляк» означало писаря, записывающего поступки людей (такой персонаж известен и марийцам).

ЗЕМНОЙ БОГ КЫЛДЫСИН

Кылдысин, Кылдысин-му, или Кылчин в древние времена жил на земле среди людей, любил появляться на полях земледельцев в образе старика в белой одежде, ходить по межам и поправлять колоски хлеба, упавшие на межи. Но люди, снедаемые жадностью, настолько расширили свои поля, что Кылдысину негде стало ходить; они перестали одеваться, как Кылдысин, покрасив свои одежды в синий цвет. После этого оскорбленный бог удалился на небо (по другим версиям, под землю; известен миф о двух Кылдысинах — небесном и подземном, шайтане). Тогда прекратились времена изобилия — Золотой век. Люди долго молили бога у священной березы спуститься к ним вновь. Наконец они умолили его хотя бы показаться им в каком-либо обличье. Кылдысин появился на вершине березы в образе красной белки. Удмурты-охотники, намереваясь вынудить бога остаться на земле, подстрелили белку, но та, падая, превратилась в рябчика, когда же подстрелили рябчика, тот превратился в тетерева, затем — в рыбу и скрылся в воде (как шаман, путешествующий по всем мирам).

Среди священных предметов — фетишей, хранящихся у каждого рода удмуртов в специальном культовом коробе воршуда (покровителя рода) — беличья шкурка, щепа или ветка березы, крыло рябчика, перья тетерева и челюсть щуки — память о последнем возвращении Кылдысина.

Бляха из Чердынского музея, выполненная в пермском зверином стиле, изображает подбоченившегося человека, стоящего на ящере; над ним — свод из двух голов лося, к его ногам склоняются два колоса. Местные жители прозвали ее «ячменным богом». «Ячменный бог» как и Кылдысин, включен в космологический контекст: он попирает ногами существо, воплощающее преисподнюю, лоси символизируют земной мир, которому должен покровительствовать бог растительности.

Земной бог Кылдысин, чье имя означает «Творец», сближался по своему значению с представлениями о Матери-Земле и богине плодородия вообще. Когда удмурты шли навещать новорожденного, они говорили, что идут «к дороге Кылдысина». Если «дорога Кылдысина» связана с рождением, его можно считать хозяином душ, которые обитали на Мировом древе. Имя этого бога-творца родственно имени обско-угорской земной богини Калтащ-эквы, покровительницы новорожденных, души которых обитали на священной березе: береза была священным деревом Кылдысина. Можно предполагать, что одна из его ипостасей — Му-Кылчин — была двуполым (андрогинным) хтоническим божеством. Во время жертвоприношений Му-Кылчину кости жертвенных животных складывались в шкуру и зарывались в землю. При рытье могилы положено было выкупать землю у Му-Кылчина — бросать ему монеты.

«МАТЕРИ» ЯВЛЕНИЙ ПРИРОДЫ

Как и в мифах других финно-угорских народов, у удмуртов существовали представления о божественных матерях: Ин-мумы почиталась матерью неба (или самого Инмара), Шунды-мумы — солнца, Гудыри-мумы — грома, Музъем-мумы — земли, Ву-мумы — воды и т. д.

Музъем-мумы (иногда отождествляемая с Му-Кылчин) — богиня земли, которая гневается, если землю обрабатывают не вовремя, когда она еще спит. Ей также не нравится, когда копают ямы. Этой богине приносят в жертву быков и овец темной масти — цвета земли: их кости, кровь и потроха зарывают в землю, мясо съедают на пиршестве.

Следы представлений о небесной свадьбе сохранились в образах не только матери солнца, но и «зятя солнца» — Шунды-эмеспи и матери месяца — Толэзь-анай. Мать солнца должна была следить, чтобы солнце вовремя всходило и заходило, не сбивалось с пути. Врагом солнца считался паук: по поверью, он мог заткать солнце паутиной и лишить людей света. Ветер препятствовал этому, разрывая паутину. С тюркскими верованиями связаны представления о том, что чудовище Убыр (у марийцев — Вувер) может поглотить солнце: от этого происходят затмения.

Особым почитанием пользовались Гудыри-мумы и Инву-мумы («Мать небесной воды»). Ее имя постоянно поминалось при молениях, а на больших молениях гуслярша исполняла священную мелодию поисков небесной воды. При этом молящиеся поднимали ритуальный плач: слезы должны были породить небесную воду. Инву-мумы обеспечивала также благополучие рода и семьи.

ВОДЯНЫЕ И ИХ ЧУДЕСНЫЕ ЖИВОТНЫЕ

Вукузё считался хозяином вод и источников. Ему особо кланялись молодухи после свадьбы: ведь им предстояло носить воду и стирать, а это занятие, как мы видели, считалось опасным у финно-угорских народов: мог утащить водяной. Поэтому молодая бросала в реку или прорубь кусок хлеба, масло, монету, произнося при этом заклинание, чтобы вода ее не пугала, обмывала, и не схватил бы вумурт, а Вукузё не посылал бы болезней. С моления нужно было принести полные ведра воды — тогда и жизнь будет счастливой.

В водоемах обитали вумурты («водяные люди») с длинными черными бородами и волосами, иногда принимавшие вид щуки. Чертовы пальцы (белемниты) — это пальцы вумуртов. Вумурты любили появляться в ручьях и мельничных прудах, вредили людям, могли утопить или наслать болезнь, смыть плотину, истребить рыбу, но иногда помогали человеку. Переплывая через реку, нужно было бросить вумурту горсть травы со словами: «Не держи меня!» В воде у вумурта свой дом, большие богатства, много скота; жена и дочь — обе красавицы; веселые свадьбы вумуртов сопровождаются наводнениями. Случалось, что вумурт приходил к людям, чтобы позвать повитуху: когда он появлялся на земле, одна пола его одежды непременно оставалась мокрой, выдавая в нем нечистую силу.

Вумурту и реке («матушке-реке») молились рыбаки, чтобы они посылали рыбу, а вумурт не портил снастей. Рассказывают, что однажды музыкант, которого никто не звал играть, сказал в сердцах: «Хоть бы вумурт позвал!» Тут неизвестные люди и пригласили музыканта на пир. Там его стали угощать, но, принимая чарку, музыкант произнес: «Господи, благослови!». После этих слов музыкант очнулся и увидел, что сидит, свесив ноги в прорубь. Не помяни он Божьего имени, вумурт утянул бы его на дно.

Рассказывают, что в озерах могут водиться водяные кони и быки. Однажды цыганка постирала в озере пеленки, и оскорбленный бык перетащил озеро на другое место. Видели даже, как быки переволакивают озеро в сопровождении солдат, а реки расступаются от бычьего рева, давая быкам дорогу (при этом воды рек и озер не смешивались). Сходные мифологические рассказы есть у эстонцев и марийцев — там озеро уносит в мешке оскорбленный водяной.

Мифы о чудесных животных, обитающих в морях и озерах (от финно-угорских сказаний о мамонтах до историй о Лохнесском чудовище), восходят, видимо, к распространенному космогоническому мифу о быке, который держит землю (а сам стоит на рыбе и т. п.). Такой миф, видимо, заимствованный у соседних тюркских народов (он известен татарам), есть и у удмуртов; вспомним, однако, о гигантском быке, выходящем из моря в карело-финских рунах.

ЛЕШИЕ И «ПОЛОВИННИКИ»

Помимо многочисленных водяных землю населяли духи леса, также жившие целыми семьями: в свиту одноглазого лешего нюлэсмурта («лесного человека», или тэлькузё — лесного хозяина) входили палэсмурты. То были одноногие духи в виде половины человека (в «половинного» духа леса верили вепсы и многие тюркские народы: у них этот дух именовался шурале). Нюлэсмурт мог, как всякий леший, менять свой рост — вровень с деревьями или травой. У нюлэсмурта в лесу запрятаны сокровища — золото и серебро: воспоминания о древних лесных святилищах, видимо, отразились на этих представлениях о богатстве лесных духов. Есть у нюлэсмурта и семья: когда он празднует свадьбу, по лесу мчится вихрь, ломающий деревья. Звери подчиняются нюлэсмурту — он собирает медведей и объявляет, когда им нужно залечь в берлоги на зимнюю спячку. Убить нюлэсмурта можно было, выстрелив сосновой щепкой. Под елью ему оставляли мелкие приношения. Известны рассказы о сражениях, которые происходили между вумуртами и нюлэсмуртами: оружием леших были целые деревья. Лудмурт — хозяин поля (луд) в свите нюлэсмурта; его рост также менялся в зависимости от пребывания духа в траве или в колосьях.

В русской сказке, записанной в Удмуртии, рассказывается о том, как водяной вышел драться с лешим и победил его, повесив на дереве. Проходивший мимо мужик снял лешего, и тот в благодарность пошел служить за него в солдаты. Мужик успел пожить у лешего в деревне, а на прощанье леший отнес его домой и подарил 100 рублей денег да полведра водки; но в избу к мужику леший зайти не решился — побоялся домового, «суседки». Сходную сказку о лешем, который пошел на войну за своего побратима, рассказывали саамы.

ДОМОВЫЕ-РЕВНИВЦЫ

Домовые — коркамурты или коркакузё — отличались в удмуртской традиции ревнивым нравом. Они могли помогать по хозяйству, прясть по ночам; невидимыми они обитали в подполье, где им накрывали стол — на щепку вешали лоскут-«скатерть». С виду домовые напоминали хозяина дома; считалось, что увидеть коркамурта — к смерти хозяина. При этом они не любили чужих, даже появившихся в доме новорожденных. Хотя младенца и знакомили с домовым, поднося его к подполью, тот все равно мог беспокоить ребенка по ночам, от чего он плакал и «спадал с тела». Считалось, что коркакузё может подменить младенца — приходилось знахарке просить домового вернуть подмену, передавать ребенка матери через хомут, что символизировало его новое рождение. Особенно опасен был чужой домовой, поэтому с младенцем нельзя было ходить в гости. Явление домового — предвестие несчастья, даже смерти хозяина. От домового лучше было откупиться — пожертвовать черную овцу.

Дворовые или хлевники — гидмурты («мужичок-с-локоток») — могли мучить по ночам коней, заплетая им гривы, выдаивали молоко у коров. Гидмурта можно поймать и бросить в печь — тогда он сгорит как полено. Одноглазые банники мунчокузё были опасны для парящихся. Они, к примеру, могли вывернуть наизнанку одежду моющихся — это одна из самых невинных проделок. Не следовало оставлять ребенка одного в бане — банник мог его подменить. Банникам и другим духам необходимо было оставлять еду и мелкие приношения. Духом ветра считался толмурт (тол-пери) — он похищал девушек.

ВОРШУД — ПОКРОВИТЕЛЬ РОДА

Воршуд или шуд вордысь — дух-покровитель рода и семьи у удмуртов: слово шуд в переводе означает «счастье, доля». Изображение воршуда хранилось в специальном коробе в молельне — куале (куа), срубной постройке без окон, где располагался также священный родовой очаг.

Л.С. Грибова считает, что изображения воршуда были схожи с упоминавшимися бляхами, выполненными в пермском зверином стиле.

Каждая из 70 родовых группировок удмуртов имела своего воршуда со своим именем, иногда восходящим к именам священных — тотемных — животных: имя рода Юс значило «лебедь», Докъя — «глухарь», Чабья — «щука» и т. д. В качестве воршуда могли почитать и быка; его фетиш — рога — хранились в воршудном коробе. Удмуртские фамилии восходят к этим родовым обозначениям: Ошев — от «ош» («медведь»), Мошев — от «мош» («пчела») и т. д. В первобытные времена, когда действовали правила экзогамии и нельзя было брать невест из своего рода, знание этих тотемных символов было необходимо.

Воршуду молились вместе с Инмаром, так что их имена иногда сливались — Инворшуд. В куале приносили в жертву животных и птиц, хлеб и блины — угощение воршуда. Обзаводящийся новым домом хозяин приглашал воршуда к себе в новую куалу и устраивал по этому поводу пир; горсть золы из старого очага — воплощение воршуда — переносили в новую куалу; переезд воршуда в новое жилище сопровождался свадебными обрядами и песнями — ведь дух-покровитель должен был заботиться о продолжении рода. Воршуда молили о покровительстве во всех делах и несчастьях, особенно во время болезни, переездов и т. п. Особо ему поклонялась молодуха: ведь нужно было, чтобы ее приняли в род. Оскорбившего или недостаточно почитавшего воршуда дух мог преследовать, душить по ночам, насылать болезни, как и славянский домовой.

Ежегодным ритуалом в честь воршуда руководил жрец (восясь). На жертвенный стол под старой елью или сосной выносили воршудный короб, в жертву приносили белого бычка, шкура которого вывешивалась на ветвях. После каждого моления в короб складывали помимо фетишей, связанных с культом Кылдысина, серебряные монеты, которые собирал жрец. Эти деньги шли только на нужды культа — считалось, что вор, покусившийся на богатство воршуда, умрет или ослепнет. Рассказывают и об изображениях воршуда — гуся с серебряным клювом, быка с золотыми рогами (оба персонажа характерны для мифов финно-угорских народов).

Чудесный орел переносит богиню на небо: этот мотив повторяется на иранском блюде и пермской подвеске.

Фигурка летящей птицы. XI в. Бронза.

Раннесредневековое искусство Прикамья — Пермской земли очень своеобразно. В современной науке за этими фантастическими, шаманскими, полузооморфными фигурами закрепилось наименование «пермский звериный стиль».Распространенный образ пермского звериного стиля — человек с головным убором в виде головы лося или просто с головой лося, стоящий на ящере. Среди бронзовых литых фигурок и бляшек встречаются изображении семейства — взрослая пара и ребенок, которые стоят на ящере.

Прорезная бляха. VII–VIII вв. Троицко-Печорский р-н. Бронза.

Прорезная бляха. VIII–IX вв. Чердынский р-н Пермской обл. Бронза.

Полая пронизка в виде крылатого пса. VI–VII вв. Похожие отливки обнаружены во многих местах Прикамья. Пронизки надевали на нить и украшали ими костюм. Бронза.

Прорезная бляха. VII–VIII вв. Пос. Курган Чердынского р-на Пермской обл. Бронза.

Полая подвеска с объемными фигурами двух людей, сидящих на ящере. VIII–IX вв. (р. Ухта). Бронза.

Бляха. VIII–IX вв. Местные жители прозвали эту бляху «ячменным богом». «Ячменный бог» попирает ногами существо, воплощающее преисподнюю; лоси символизируют земной мир, которому покровительствует бог растительности. Чердынский музей.

Бляха, представляющая близнечные мотивы. VIII–IX вв. Найдена под корнями старой ели в 1947 г. Село Кольчуг Чердынского р-на Пермской обл. Бронза.

Композиции на ажурных бляхах раскрывают нам устройство шаманской «Вселенной», состоящей из нескольких зон, и изображают странствие шамана в подземный либо небесный мир. Помимо трех зооморфных символов, воплощающих основные зоны космоса, на бляхах помещены, как правило, изображения семи лосиных и птичьих голов, процессии из семи следующих друг за другом людей-лосей. Узор в виде вьющихся полосок, возможно, изображает реки, соединяющие Верхний и Нижний миры.

С помощью подобных литейных форм (VII–IV вв. до н. э.) изготавливались странные фигурки — нечто среднее между человеком и некоей амфибией; древнейшие образы звериного стиля на Урале.

В культовом амбарчике, посвященном родовому духу-предку манси Ворсик-ойке, этнографы обнаружили литые свинцовые фигурки. Одна из них напоминает ящерицу или рыбу (к спине которой присоединена медная монета), другая — странное пресмыкающеесясущество, третья — бобра.

ВОЖО — СЕЗОННЫЕ ДУХИ, ПРЕДКИ И НЕЧИСТАЯ СИЛА

Самые темные дни в году — дни зимнего солнцеворота (русские святки) — считались самыми опасными, ибо силы иного мира вторгались в эти дни в мир живых. Водяной вумурт, духи предков и сезонные духи инвожо, или вожо, появлялись на святки и жили в банях; в это время страшно было в одиночку и без огня выходить на улицу. В бане духи могли морочить людей: подсунуть им «невесту» и сундук с приданым — наутро вместо невесты оказывался чурбан. Когда святки кончались, молодежь ходила от дома к дому с факелами и выпроваживала вожо. В реку бросали кусочки пищи и приговаривали: «Река, будь милостива. В нужное время мы приняли у себя вожо, храни нас от всяких болезней и несчастий!»

Здесь очевидно уже влияние христианских (русских) обрядов — нечистая сила должна была скрыться под водой до водосвятия — освящения воды на Крещение. У русских сходными с вожо духами были шуликуны: видимо, с ними связано и сходное название таких духов у коми — шулейкин; русским по происхождению было и другое название подобных духов — чуды.

Другим опасным периодом считалось время на Страстной неделе. По удмуртскому преданию, во время битвы с марийцами много врагов погибло, и в ночь на Великий четверг души непогребенных являются в удмуртское селение. Хозяева защищают свои дома, развешивая повсюду ветви колючего можжевельника и окуривая жилье дымом этого растения. Если снять с белой лошади хомут, можно увидеть души убитых марийцев, бегущих прочь от растения-оберега.

Наконец, в дни летнего солнцеворота также опасными считались духи инвожо. Тогда соблюдались многочисленные запреты: нельзя было полоскать белье в реке и, тем более, копать и обрабатывать землю острыми предметами. Земля считалась беременной новым урожаем — ее нельзя было тревожить. Опасно было показывать пальцем на радугу, пьющую воду: могла начаться засуха. Даже Гудыри-мумы не решалась греметь в эти дни, а лишь полыхала зарницами. В дни летнего солнцеворота устраивали именины трех стихий — земли, воды и огня. Повсюду в домах гасили огонь и на молении древним способом разжигали новый — от трения двух кусков дерева.

Считалось, что предки обитают на кладбище — в селении мертвых; старейшиной мертвых становился тот, кто был первым похоронен на кладбище. Как и прочие финно-угры, удмурты сохраняли свои представления о загробном мире, который располагался где-то на севере, в темных полночных землях. Когда думали, что причина болезни — гнев предков, то обращались к ним с молением, повернувшись на север, и спускали вниз по течению реки жертвоприношения — ломоть с хлебом, чашку с кашей.

В жертву предкам в специальных урочищах приносили коня (сын поминал так отца) и корову (дочь жертвовала ее матери), вывешивая на деревьях или складывая у ворот кладбища голову и кости ног после священной трапезы — животное после такого ритуала становилось «целым», оживало. Во время поминок приглашали предков на поминальную трапезу, отщипывая от еды и отливая от напитков в специально приготовленную посуду. При этом приговаривали: «Прадедушки, прабабушки, пусть будет это вам! Для вас мы наварили и напекли. Дайте нам удачу в посеянном хлебе и сохраните его. Дайте детям нашим удачу и сберегите их!» Считалось, что предки наделяли душой новорожденных; если ребенок рождался мертвым, также призывали предков. Воршуда, предков и Инмара поминали во время обрядового пиршества сразу после рождения младенца. Когда умирал неженатый парень или девушка, просили предков женить их на том свете.

Опасными считались и духи болезней — кутысь или мыж, эпидемий — чер и т. п. Кутысь (буквально — «тот, кто хватает, держит») — духи умерших не своей смертью, утопленников, самоубийц, погубленных незаконнорожденных младенцев — обитали в оврагах, у истоков ручьев и рек. Они не получали поминальной пищи, поэтому голодали и наводили ужас на людей и скот своими страшными криками (так что те не могли двигаться дальше, будто их кто-то держит), но оставались невидимыми или появлялись в виде огромного чудовища. Эти духи насылали порчу — в основном, кожные болезни: услышавший плач младенца-кутысь покрывался язвами, потерпевшему следовало бросить крупы или хлеба на то место, откуда был слышен плач. Чтобы откупиться от этой нечисти, нужно было бросить в речку кусочки пищи, петушиные перья, монеты, соль и уйти, не оглядываясь.

ДВЕ ДУШИ ЧЕЛОВЕКА

Как и у других финно-угров, у удмуртов сохранились представления о двух душах, которыми наделен каждый человек: лул и урт. Лул — невидимая душа, находящаяся в груди человека; она может покидать тело во время сна, а навсегда оставляет тело только после смерти. Ее все же можно увидеть — она появляется либо в виде пара при дыхании, либо в виде летучей мыши или бабочки при возвращении с того света: поэтому бабочек нельзя трогать, когда они залетают в дом, — ведь это души умерших предков. К ним могли даже обращаться с вопросами о жизни покойников на том свете.

Урт — дух-двойник человека, воплощение его душевного и физического здоровья и счастья — доли. Урт могла покинуть тело при испуге (особенно опасны были детские страхи) и болезни, и тогда человек лишался душевного здоровья. С уходом урт весь дом мог лишиться счастья — доли (корка шуд): можно было лишиться доли после смерти хозяина, поэтому после выноса его тела сразу выходили на улицу с белой скатертью, хлебом и одеждой покойного, просили уртвернуться в дом и «заводили» ее обратно в избу.

Как и у карел, у удмуртов принято было класть нитки в гроб: с их помощью умерший должен был добраться на тот свет по дороге, прямой как натянутая нить. Нитей было семь — путь в иной мир проходил по всем семи сферам мироздания.

ТУНО — УДМУРТСКИЕ ШАМАНЫ

Целая иерархия кудесников была связана с миром сверхъестественного у удмуртов. Главным посредником между людьми и богами был туно (сходное название жреца-колдуна известно и у коми). Он лечил болезни, отыскивал пропавшее имущество, без него не могли определить место для нового поселения: туно должен был помогать во всех затруднениях. Он заговаривал диких зверей и змей, передавал волю богов и указывал, какие жертвы угодны божеству, объяснял, почему предки (вожо) гневаются на потомков.

Туно мог предсказывать будущее и даже вступать в борьбу с божествами. Рассказывают, как в одной деревне кудесник сразился с самим Кереметом и заставил его отказаться от непомерных жертв. Покровителем туно считался Инмар, или Инмар-Кылчин — воплощение и неба, и земли. Рассказывают, что верховный бог является ночью к тому, кого он назначает быть туно, в сопровождении старого, уже просвещенного им кудесника. Он выводит ученика, играя на гуслях, в поле или к огромному оврагу, к широким рекам, через которые натянуты струны. Там посвящаемый видит 77 елей: тот знахарь, который сможет сосчитать хвою этих елей, получает силу насылать порчу и лечить людей. У оврага глубиной 77 саженей, наполненного слюной колдунов-туно, чародеи получают вредоносную силу. Туно должен проплясать на натянутых струнах и не упасть — только тогда его можно считать прошедшим испытание.

Струны гуслей в рассказах о туно соединяют тот и этот свет: танец туно на струнах означает способность проникать в иной мир. Гусли Инмара, как и кантеле Вяйнямёйнена, оказываются шаманским инструментом, подобно саамскому бубну открывающим путь во все уголки мифологической Вселенной. Здесь нельзя не вспомнить вещего певца Бояна, в «Слове о полку Игореве» названного Велесовым (Волосовым) внуком: он рыскал серым волком по земле и сизым соколом в небесах — как шаман в своих животных ипостасях; сама же игра на гуслях воспринималась в «Слове» как волшебная охота: десять пальцев — это десять лебедей, спущенных под облака.

Волю богов туно также узнавали под игру на гуслях в святилище-керемет или в селении. Сам туно обретался вдали от селения (как и русские колдуны, часто жившие особняком). При избрании жрецов туно является для отправления культа в деревню, и его ведут в баню; тем временем в избе вокруг гусляра и стола с тремя обрядовыми хлебами и кумышкой собирается народ. Туно одевают во все белое, опоясывают белым полотенцем, в чашу с кумышкой кладут серебряную монету, и тот начинает ворожить под игру гуслей. Под священную мелодию Инву он начинает пляску с мечом в руках и нагайкой, чтобы изгнать злых духов. Во время пляски туно впадает в исступление, призывает Инмара и в беспамятстве произносит имена тех, которые должны стать жрецами. По серебру гадали и о здоровье: если серебро потускнело, человек подвержен порче. Серебряную монету вбивали в дерево; новобранцы делали это для того, чтобы родители знали их судьбу (сравните обычаи оставлять священный предмет — гребень или оселок — у других финно-угорских народов).

Заговоры против порчи включают знакомые нам мотивы 77 сакральных объектов: сглазить человека может только тот, кто сможет вырастить листья на упавшем гнилом дереве, перецеловать птенцов 77 птиц, а также муравьев из 77 муравейников, наконец, выбить золотой шар — солнце — из рук Кылчин-Инмара. В другом заговоре порчу сможет наслать лишь тот, кто сумеет прорастить 77 сросшихся рябин через муравейник, слить в одну воду 77 бань и т. п.

Низшими категориями кудесников были пелля-скыс — знахари-«шептуны», лечащие от болезней и произносящие заклинания, но не имеющие сверхъестественной силы для общения с богами. Ведин, ведынь (от русского ведун), пучкос или убыр (тюркское слово, означающее чудовищного людоеда, готового пожрать и светила) — колдун, по преимуществу злой, который получает силу от злых духов, насылает болезни на людей по ветру и может превращать их в животных. Как шаман, он умеет летать по воздуху и даже способен устраивать солнечные и лунные затмения. У марийцев сходный персонаж именуется вувер.

Но лишь туно мог руководить молениями Керемету в священных рощах: при этом он, как правило, не мог приносить жертвы воршуду в куале — этим занимался специально избираемый при помощи камлания туно жрец.

МИРОВОЕ ДРЕВО И КЕРЕМЕТ — СВЯТИЛИЩЕ И ЗЛОЙ ДУХ

Керемет, Кереметь (или Луд — по-удмуртски) — общее наименование для злого духа, противника верховного бога у удмуртов (а также коми и марийцев), и одновременно — обозначение священной рощи (у удмуртов, мордвы, марийцев и других — тюркских — народов Поволжья). Само слово имеет арабское (мусульманское) происхождение и означает «чудо», «духовную щедрость», но у народов Поволжья оно скоро стало означать старые домусульманские священные урочища и ассоциировалось со всем «языческим» и злым (хотя при жертвоприношении в керемете, в соответствии с мусульманским обычаем, жрецы не должны были есть свинину).

Рощи располагались возле каждого селения и состояли из священных деревьев — берез, липы, дуба, ели, которые любил Керемет, — да и Кылдысин вернулся к людям, появившись на березе, Мировом древе. Инмару молились под березой или сосной, обратившись на восток, Кылдысину — под березой, Квазю — под елью. Под хвойным деревом приносили жертвы и Керемету, обратившись на запад или на север. Каждый удмурт имел собственное священное дерево, возле которого он и молился, пока туно приносил жертву. Иногда это был огороженный участок в лесу, где выделялся специальный сакральный угол для жертвоприношения.

Представление о Мировом древе, известное едва ли не всем народам мира, у удмуртов было связано с поверьем об ин юбо — небесном столпе и мудоре — неком центре Земли, совмещавшимся с деревом в Великом лесу. Вокруг него также возводили священные стены — мудор куа. На вершине дерева устраивали жертву верхнему миру — помещали каравай с маслом: это был солнечный символ. С верхним миром был связан Инмар, который получал жертвы, сжигаемые на священном костре: с дымом костра они возносились на небо. На ветвях развешивались шкуры жертвенных животных, куклы-фетиши, полотенца и т. п.: это были жертвы среднему — земному миру, который воплощал бог Квазь. Кости жертвенного животного закапывали у корней дерева, там же закапывали серебряные монеты, корни поливали кумышкой, пивом. То были жертвы Кылдысину. Соответственно, Инмару приносили в жертву животных белого цвета, Квазю — рыжей («красной») масти, Кылдысину — черного цвета.

В священной роще луде нельзя было ломать ветки и собирать хворост (следовало украшать себя ветвями лишь во время жертвоприношений): дух Луд мог появиться в облике медведя и растерзать нарушителя табу. Чаще Керемет или Шайтан оказывался злым духом, вездесущим на земле: он мог обитать в лесу, в воде, в заброшенных жилищах (поэтому их нужно было сжигать), но проникал и в жилые избы, откуда его следовало изгонять. Он наводил порчу на людей, скот и поля.

Моления Керемету совершались по случаю повальных болезней, падежа скота и неурожая. Туно считался хранителем рощи Керемета: во время жертвоприношений иногда ему ассистировал ведынь и представители удмуртских родов — карты (от тюркского «старик» — сходные наименования было известно марийцам и чувашам). Все они считались жрецами — восясь («тот, кто молится») и утись («тот, кто содержит святилище»): специальные жрецы (парчась) занимались также жертвоприношениями животных, разведением жертвенного костра (тылась). Накануне моления туно отправлялся в керемет, чтобы узнать, какие жертвы угодны Керемету. Тот, как правило, требовал черных быков или коней: чтобы узнать, угодна ли жертва Керемету, круп животного поливали водой — если животное вздрагивало, его приносили в жертву. Часть внутренностей бросали в огонь, часть — отдавали собакам: если дым от костра поднимался ввысь, а собаки дрались из-за еды, значит, жертва принята. Мясо жертвы варили в котле, и пока блюдо готовилось, удмурты молились Керемету. Затем они приступали к пиршеству. Считалось, что жертва, принесенная в керемете, не умирает, а, наоборот, возрождается.

На удмуртском святилище Булда раз в три года в течение трех дней приносили в жертву коня, телку, быка и двух гусей. Освящали кумышку (ее плескали в огонь), хлеб (его раздавали старикам и бросали в огонь), мясо, кашу, устраивали совместную трапезу и сбор денег для последующих молений. Приносили в жертву предкам овцу, мясо которой вместе с кумышкой и др. выставляли в поле (это приношение ели собаки). Первые два дня молились Инмару, поэтому кости жертв сжигали на костре, третий — Му-Кылчину (Кылдысину), и кости зарывали в землю для покровителя земли, в яму сливали кровь, кумышку и др. У этого святилища был специальный покровитель Булдамурт — культурный герой и предок одного из удмуртских родовых объединений, помощник Инмара. Ему в жертву приносили белых животных — овец или жеребят, во время моления играли на «великих гуслях». При других жертвоприношениях, совершавшихся ради урожая, нужен был бык черного цвета для божества земли и хлебов Му Кылчина (Кылдысина), красная нетель для Инмара или бык для Квазя, чтобы не было холодов, рыжий жеребенок для громовника (или матери грома Гудыри-мумы), чтобы не было града и проливных дождей. Жертв требовали и духи: нюлэсмурт получал птицу (гуся, утку, тетерева), вумурт — утку, а иногда — жеребенка, чер — черных кур.

В целом сакральное пространство у удмуртов имело два полюса: священное жилище куалу, воплощение Дома, освоенной людьми части пространства, и священную рощу Луд, мир вне дома, находящийся в полной власти сверхъестественных сил.

МОЛЕНИЕ БОГАМ

В 1885 г. венгерский академик Б. Мункачи записал моление удмуртов. В приводимых ниже строках запечатлен весь традиционный мир удмуртского крестьянина:

«Остэ, Инмар, Воршуд, великий Мудор, Кылчин-Инмар! Полными чашами и новыми хлебами тебя вспоминаем!

Лучшая часть пусть тебе будет, остальной части пусть великому (русскому — В.П.) царю на подаяние достанет… Мои посеянные хлеба, как твоя земляника и клубника, пусть поспевают-уродятся: если корней, так пусть будет 30, стеблей пусть будет 12, зерен пусть будет 1000, с камышовой соломой, с серебряным колосом, с золотым зерном! Чтоб это хлебное поле не обскакать белке, не обежать кунице, не проскакать хорьку!

Теплые дожди принеси, южные ветры нагони, добрые годы-времена дай! От ночной и от всякой напасти железной, медной, серебряной оградой огради, от облаков, кровавых, как костяника, сам убереги!»

Дальше следуют просьбы, чтобы удачно сложились скирды, прошла молотьба хлеба, чтобы на охоте зверь сам попадал в зубы собаке и в охотничьи ловушки. Конечно, не забывали о здоровье и защите от порчи и сглаза. Чтобы у людей было много детей, а у лошадей — жеребят, у коров — телят и т. д.

В молении сливаются образы не только небесного Инмара и земного Кылдысина (Кылчин-Инмар) — они ассоциируются с родовым покровителем Воршудом и пупом Земли — Мудором. Просьба сделать хлеб колосистым напоминает мифы о золотом веке, когда на одном стебле было несколько колосьев.

У христианизированных удмуртов Инмар стал восприниматься как Бог-творец: ему молились перед каждой трапезой с кумышкой и хлебом о даровании насущного хлеба и здоровья семье. Инмар, Квазь и Кылдысин стали ассоциироваться с христианской Троицей, воршуд — с ангелом-хранителем, мудор — с иконами. В Ильин день также продолжали приносить христианскому громовнику Илье-пророку (как Гудыри-мумы) в жертву хлеб, кумышку, а иногда быка, жеребенка, барана или гуся. В Великий же четверг (на Пасху) до восхода солнца шли в лес и поле и громко кричали («гагайкали»), чтобы отогнать на все лето хищных зверей от стад.

Голос считался у финно-угров важным оберегом: криком охватывали освоенное человеком пространство — отвоеванное у природы, пространство культуры. Вспомним богатырский крик сыновей Калевы: там, где он был слышен, вповалку валились деревья и расчищалось поле для пахоты.

МАРИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Мифы марийцев (черемисов), среди которых выделяются группы луговых и горных марийцев, одновременно близки и мифам удмуртов, и мифологии мордвы. Сильным было воздействие на марийскую мифологию тюркских традиций, развивавшихся уже под влиянием ислама в средневековых государствах — Волжской Болгарии и Золотой Орде. В начале XX в. марийскую религию и мифологию исследовал знаменитый финский религиевед Уно Хольмберг (Харва), в последнее время исследованием традиционного фольклора марийцев занимаются В.А. Акцорин и др.

КУГУ ЮМО — «ВЕЛИКИЙ БОГ». ЕГО ПРОТИВНИК КЕРЕМЕТ

Согласно марийской мифологии, высший бог обитает на небе, где у него много скота. Сам Кугу Юмо («Великий бог») — обожествленное небо; ветер — его дыхание, радуга — лук. Его имя, Юмо, Йымы, напоминает нам имя общефинского небесного бога Юмала.

В мифах о творении сохранились древнейшие — прауральские — мотивы: утка прилетела на поверхность Мирового океана и снесла два яйца. Из них в облике селезней вылупились два брата — Юмо и Йын. Селезни попеременно стали нырять на дно океана и доставали оттуда ил: так была создана земля. На земле Юмо стал творить людей и животных, наделяя их судьбой, а Йын принялся мешать творению: за это Юмо навсегда изгнал брата под землю и запер в преисподней.

Имена демиургов у марийцев напоминают имена творца мира у коми — Ена — и его дочери Йомы. Правда, у коми Йома — злая земная богиня, а у марийцев Юмо — благодетельный небесный бог, но такая инверсия — переворачивание значения — характерно для мифов соседствующих народов.

В других мифах Кугу Юмо противостоит творцу зла — своему младшему брату Керемету (которого он, согласно некоторым мифам, изгнал с неба за непослушание). Кугу Юмо велел Керемету, который плавал в водах первичного океана в облике селезня, нырнуть и достать земли со дна. Керемет сделал это, но часть земли утаил в клюве. Бог своим дуновением сотворил землю с равнинами, пастбищами, лесами. Керемет же выплюнул утаенную часть и создал горы. Кугу Юмо сотворил человека и поднялся на небо за душой для него, оставив сторожем собаку, не имевшую шкуры. Керемет напустил мороз, соблазнил собаку шубой и оплевал человека. Возвратившись, бог проклял собаку, а человека вынужден был вывернуть наизнанку, и тот стал подвержен всевозможным болезням и греху из-за оплеванных Кереметом внутренностей.

В другом варианте мифа о сотворении человека еще более отчетливо прослеживается влияние библейской традиции. Люди, сотворенные из грязи — праха земного, были сначала покрыты роговой оболочкой. К ним явился Сатана и сказал, что Юмо велел им есть яблоки. Те послушались и лишились твердой оболочки, оставшейся лишь на ногтях. Женщина съела яблоко целиком, мужчина же — только часть, отсюда и возникли половые различия.

Кугу Юмо сотворил также добрых духов из искр, высекаемых огнивом; Керемет подсмотрел способ творения и создал злых духов — кереметов. Они расселились по земле и требуют от людей постоянных жертв.

БОРЬБА ЗА ДУШИ

Нечистый не смог овладеть сотворенными людьми, но нашел способ заполучить их после смерти или даже при рождении. Когда родители проклинали плачущего младенца, он становился ребенком злого духа — умирал. Но добрый дух — ангел обнаружил коварство черта и рассказал об этом Юмо. Юмо запретил нечистому похищать человеческих детей — после смерти ему должны доставаться только самоубийцы да пьяницы. Черт также не мог проникнуть в тело человека, который поминал имя Юмо. Черт, однако, продолжает охотиться за грешниками, записывая каждое их прегрешение.

Нечистый не прекращал свои козни на земле: он появлялся там в образе вихря, но Юмо преследовал его в грозовых тучах и метал в него молнии, стреляя из лука-радуги. Поэтому, если приходится прятаться от грозы под деревом, надо поминать имя Юмо — ведь в дереве может скрываться черт, преследуемый небесным богом.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ СУДЕБ

Юмо предопределил каждой твари ее судьбу и назначение: человек должен был сеять хлеб, лошадь помогать ему и радовать хозяина, утка должна была стать священной жертвенной птицей (ведь она принимала участие в сотворении мира). Каждому была назначена и пища: даже медведю положена была корова, которая заблудилась в лесу.

Сова стала жаловаться, что ей мало одной птицы в день для пропитания, и у нее мерзнет голова. Тогда Юмо велел ей охотиться ночью, а на голову дал шапку — пух, в который днем сова прячет свой клюв.

Коршун попросил у Юмо питья, и бог велел ему вырыть колодец. Но, когда колодец был готов, в нем искупался ворон, и коршун не стал пить оскверненной воды. Пришлось Юмо послать дождь, чтобы коршун смог напиться: с тех пор коршун кричит от жажды, когда долго нет дождя.

Почти такой же миф сохранился у мордвы. В нем хитрый коршун канюк ленится рыть колодец, чтобы напиться, но хочет обмануть бога. Канюк подговаривает ворона вырыть колодец и вымыться в нем, сам же после этого обмазывается илом и спешит к богу, чтобы показать, что это он копал колодец. Но обмануть бога невозможно: он наказывает хитрую птицу — отныне она должна пить только дождевую воду или росу.

Наконец, речь зашла и о нормах брачной жизни. Корове и прочим животным было заповедано случаться и приносить приплод раз в год. Но женщина стала возмущаться и кричать, так что пришлось снять для нее ограничения — пусть живет с мужем когда хочет всю жизнь.

ПОЧЕМУ В МИРЕ ВСЕ СТАЛО КРИВЫМ

Закончив творение, Юмо собрал всех тварей на совет — как обустроить землю. Коротколапый еж опоздал на совет, да еще споткнулся о порог дома Юмо и покатился с него кубарем, чем вызвал смех прочих зверей. Тогда еж обиделся и, ворча, покинул собрание. Звери же не могли договориться, как им устроить жизнь на земле, и решили послать хитрую лису подслушать, что там бормочет про себя рассерженный ежик. Лиса и услышала слова-заклятия: «Пусть все реки текут криво, деревья растут криво, изгороди будут кривыми, дороги и улицы также искривятся». Лиса передала эти слова собранию зверей, и мир с тех пор стал кривым…

Перед нами обычный этиологический миф о том, как из-за ошибки или злой воли какого-нибудь персонажа начальных времен мир оказывается несовершенным, человек — смертным и т. п. Интересно, что и в русском духовном стихе о «Голубиной книге» говорится о том, что правда и кривда сражались друг с другом в виде двух зайцев, и после этой борьбы правда ушла на небо, а кривда осталась на земле.

ПОЧЕМУ КОНЧИЛСЯ ЗОЛОТОЙ ВЕК

В начальные времена небо было так близко от земли, что до него можно было дотянуться рукой, а колос начинался прямо от земли, и рожь была ветвистой. Но люди оскорбили небо — юмо, когда неопрятная мать подтерла своего младенца хлебом (сравните сходный миф у коми) или запихнула испугавшего ее уродливого младенца на небо прямо с грязными пеленками. Небо стало отдаляться от земли: 7 дней и ночей с грохотом поднимались вверх небеса, этот грохот и стал первым громом. Мать-земля (Мланд-ава) поглотила неопрятную женщину. Разгневанный бог хотел совсем лишить людей хлеба, но собака умолила его оставить хлеб хотя бы ей на пропитание. Люди же с тех пор должны обретаться в грязи и питаться малым куском хлеба, потому что именно с тех пор хлебный колос стал таким, каким мы знаем его сейчас.

В начале времен марийцы жили по 250 лет. Черт не мог дождаться, когда они начнут умирать, и принялся подбивать Юмо на спор: если он сможет быстро выкорчевать целый лес, бог позволит ему убивать людей. Сатане удалось справиться с задачей, и он принялся истреблять население земли. На земле оставались одни глубокие старики, которые не могли дождаться смерти. Тогда Юмо сократил срок человеческой жизни, и земля стала снова постепенно населяться людьми.

Кугу Юмо не оставлял людей своими заботами: он спускался на землю и ходил по межам на полях (подобно удмуртскому Кылдысину). Это способствовало порядку в отношениях между людьми и росту урожая. Люди принимали бога с почестями, принося ему жертвы на 77 кострах (священное число в финно-угорской традиции). Белый цвет был символом бога, поэтому он спускался в березовую рощу, которую окружали белым полотнищем, чтобы в святое место не проникла нечистая сила.

ПОЧЕМУ СЛУЧИЛСЯ ПОТОП

Марийцам были известны библейские легенды, в том числе о всемирном потопе. Рассказывают, что до потопа люди приносили человеческие жертвы. Юмо, однако, сжалился над людьми и разрешил вместо парня, которого отец хотел принести в жертву, заклать жертвенное животное. Спасенного парня бог взял на небо. Там он наказал новому небесному жителю, чтобы тот не касался без нужды серебряного посоха бога и бочки с водой. Только когда приблизится туча, парню можно было сначала побрызгать из бочки, а потом уж поливать землю из ковшика. Но бойкий небожитель тут же ухватил посох, от чего загремел гром; парню надоело также брызгать на землю, и он опрокинул всю бочку разом — от этого на земле произошел потоп.

Другой рассказ явно восходит к библейским апокрифам. Юмо сообщает о грядущем потопе некоему старцу — Кузе Кугыза, который начинает тайком строить ковчег. Крутившийся здесь же нечистый — Ия (тюркское обозначение злого духа) хочет выведать, что делает старик. Он дает старухе — жене Кузе Кугыза — хмель, чтобы она наварила пива. Хмельной хозяин проговаривается, зачем ему нужен ковчег, черт же замышляет проникнуть в убежище и погубить его. Он внушает старухе, что необходимо поупрямиться, когда муж будет звать ее в ковчег. Та, действительно, долго не откликается на призывы мужа, пока тот в сердцах не поминает черта. Нечистый — тут как тут и оказывается в ковчеге. Он превращается в мышь и уже прогрызает дыру, но, на счастье, в ковчеге оказывается и кошка. Кошка не только съела мышь, но и заткнула ее хвостом течь — так все твари спаслись от потопа.

КАК МАРИЙЦЫ ПОЛУЧИЛИ СВОЮ ВЕРУ

Согласно легенде, Керемет задержал старейшину марийцев Бедоя, когда тот шел к Юмо, распределявшему религии среди народов мира; за это Юмо и заставил марийцев поклоняться Керемету. Его воинство злых духов пополняется за счет вредоносных покойников — колдунов, разбойников, умерших неестественной смертью.

В другом мифе марийцы и удмурты пострадали из-за деликатности их предков. Юмо призвал к себе представителей всех народов с семьями, и каждым велел молиться своему богу: русским — Христу, татарам — Луне в мечети. Удмурт же и мариец постеснялись явиться к богу со своими семьями — они казались им слишком большими. Мариец даже спрятал свое семейство в лесу за деревьями. За это всевидящий Юмо наказал не в меру стеснительных марийца и удмурта: он велел им поклоняться обгорелым пням — кереметам, в которые обратились их жены и дети. Превратившиеся в кереметов родственники без конца просят есть — им надо приносить жертвы, иначе они могут послать болезни и смерть.

Эта странная история, конечно, могла возникнуть тогда, когда традиционная «языческая» религия марийцев стала проигрывать наступающим исламу и христианству. Вместе с тем она отражает и исторические реалии: у марийцев и удмуртов, действительно поклонявшихся богам в святилищах-кереметах, были долго распространены семьи, включавшие три-четыре поколения родственников. Численность семьи могла достигать 40 человек — у соседних народов не было таких больших семей.

НЕБЕСНЫЕ СТАДА

Небесная картина мира марийцев схожа с представлениями других финно-угорских народов. Полярная звезда именовалась «Небесным столбом». Вокруг этого Мирового столпа вращались созвездия Лося — Шордо (вспомним мифы о небесной охоте), Небесного лебедя — Юмын кайык и Небесного барана (который представлялся в виде фантастического существа — барану приписывались внешние черты птицы бекаса).

На эту архаичную картину наслоились представления, связанные с развитием скотоводства у марийцев. На небе появляется небесная дева — Юмын удыр («Дочь неба»). Небесный лось становится небесным конем — Юмын имне. Появляются на небе и небесный бык или корова: они и составляют вместе с небесным бараном звездное стадо, которое пасет вокруг Полярной звезды небесная дева — пастушка. На небе помещается и небесный хлев, и Небесная река — Млечный путь.

В народной поэзии, в том числе в заговорах, Небесный столб предстает в виде веретена, которое вращает небесная дева: созвездия — это ее прялка, серебряные нити, клубок. Известен и миф о лунной деве, которую преследовала на земле злая мачеха, заставлявшая несчастную носить воду ситом или решетом, раздетой, в зимнюю стужу. Луна сжалилась над ней и взяла девушку на небо, подняв ее на серебряных или шелковых качелях. В другом мифе сам Юмо посылает за ней Луну в своей колеснице, запряженной огненным конем: в земной деве угадывается образ невесты небесного бога, мифы о которой хорошо известны у соседней мордвы. С появлением на небе девы, шедшей по воду, Лось стал именоваться Ковшом (Коркашудыр, Большая Медведица), Орион — Коромыслом, Плеяды — Решетом (Шоктешудыр).

Обозначение Плеяд как «Сита» известно не только финно-уграм (в том числе эстонцам), но и славянам, и тюркам: миф о лунной деве также был широко распространен в Восточной Европе.

Млечный путь и у марийцев именовался «Дорогой птиц»: гуси, самые сильные из перелетных птиц, оставляли на своем пути перья, чтобы прочие птицы не потеряли дороги на юг.

СЕМЬЯ КУГУ ЮМО И МАРИЙСКИЙ ПАНТЕОН

Кугу Юмо пребывает в своем небесном доме на золотом престоле, откуда ему видны все дела людей. В былые времена, когда открывались небесные ворота, он являлся людям сидящим на облаках и играющим на гуслях — вот тогда ему и молились.

В семью высшего бога входили Юман-ава — «Мать бога» (или Шочын-ава, «Дающая рождение»), покровительница рождений и свадеб; у Кугу Юмо был и сын по имени Эрге-Пугощ-юмо (он предопределял, у кого родится мальчик). Верховный бог стоял во главе целой иерархии небесных существ, представления о которой сложились у марийцев под влиянием ислама и христианства. Имена «юмо» («небо») и «кугу-юмо» стали обозначать всякого бога вообще. К высшим богам причислялись: Туня-юмо, бог всего сущего, также управляющий ветрами и облаками; Ош-кече-кугу-юмо, «белый» бог солнца и света; Кава-юмо, бог небосвода; Мэр-кугу-юмо, покровитель людей, Пурышо-юмо, предопределитель судьбы; Сакче-юмо, бог-хранитель. Волгенче-юмо был богом молнии, а Кудырчо-юмо — громовником, побивающим злых духов, защитником урожая, человека и скота.

Рассказывают, будто гром происходит оттого, что Юмо скатывает с неба камни. Такие камни, падающие на землю, называют «молниевыми камнями»: их можно потушить молоком, а не водой.

Богов насчитывалось 77: столько же было на земле языков и народов, целебных трав, перечисляемых в заговорах, и т. п. Священное число 77 было общим для марийцев, удмуртов, мордвы, обских угров и венгров. Оно восходит к космогоническим символам: четыре стороны, света и три яруса Вселенной дают число 7, семидневной была лунная неделя. Считалось, что по 7 богов покровительствует хлебу, пашне и пчеловодству.

В услужении у высших богов находился целый штат духов, сформировавшийся под влиянием ислама и государственных традиций Золотой Орды и Казанского ханства: недаром одним из наиболее почитаемых духов (и святилищ) был Султан-керемет, носивший тюркский царский титул. Духи пиямбар были посланниками богов; суксо или сакче — ангелами-хранителями; пурышо или пуйыршо предопределяли человеческие судьбы (все эти термины в основном тюркского происхождения). Витнызе (также от волжско-болгарского слова «писарь») или алак (Аляк-инмар был известен и удмуртам) сообщали обо всем, что творится на земле, и были посредниками между богами и людьми при жертвоприношениях. Имелись даже юмын казначи — «небесные казначеи» и юмын асаш — собственно «небесные писари». К духам — покровителям человека относились также: суртым-бал — охранитель дома; серлагыш — охранитель от пожаров, ранений железом и несчастий в пути; турасер, оберегавший от глубоких мест, капка-орол — охранитель ворот от воров.

Во главе земных богов более низкого ранга, чем боги небесные, стоял Мланде-кугу-юмо («Великий бог земли»); к земным богам причислялись: Тул-он-кугу-юмо — бог огня; Перке-кугу-юмо — бог достатка, изобилия; Кинде-мочин-кугу-юмо — бог урожая; Вольык-кугу-юмо — бог скота; Сурт-кугу-юмо — бог домашнего очага и другие.

Каждое божество имело свое место слева или справа от престола Кугу Юмо. В этом видят влияние древней тюркской традиции. Многие имена богов, преимущественно второстепенных божеств (Пурышо, Кудырчо, сакче и др.) также имеют тюркское происхождение. Возможно, марийский пантеон земных и небесных богов формировался во времена, когда марийские земли входили в состав раннесредневекового государства Волжская Болгария.

НЕБЕСНАЯ ДЕВА

Марийский миф повествует о дочери Кугу, которая жила у Юмо на небе. Красавица тосковала в небесной обители — ведь там не было женихов: помощники отца были похожи скорее на ангелов, чем на мужчин. Имелся, правда, младший брат небесного бога — Керемет, он был даже влюблен в небесную деву, но ведь он родственник божьей дочери и вдобавок известен своими злобными деяниями.

Небесным стадам негде было пастись на небе — ведь там нет травы. Однажды небесная дева спустилась по розовой дороге — заре — на землю, чтобы выпасти небесный скот. У родника она встретила человека, вышедшего из лесной землянки. Земной парень и небесная дева полюбили друг друга, но божья дочь понимала, что ей не дождаться благословения от родителя. Тогда она уговорила своего возлюбленного умыкнуть ее тайно: с друзьями на лошадях парень увез небесную деву (в соответствии с древним марийским обычаем). На березе они оставили девичий платок, чтобы Юмо подумал, будто его дочь пропала.

Юмо действительно решил, что дочь погибла: он впал в такое горе, что на земле наступил неурожай, и люди стали гибнуть. Но горе вскоре притупилось, а когда молодые сами вернулись на небо, да еще принесли новорожденного ребенка, бог простил их и ради примирения устроил пир.

Тут-то Керемет и явил свой злобный нрав. Он напился на пиру допьяна и затеял ссору с нежеланным зятем. Керемет сбросил несчастного с неба: из его разбившегося тела выросли священные деревья — дубы и березы. Но Керемету не суждено было торжествовать победу: разгневанный Юмо сбросил с неба и самого Керемета — на земле тот стал злобным духом, требующим жертв от людей.

Эта романтическая история сохранилась только в русской записи. В марийской сказке небесная дева остается в доме земного жениха, но потом начинает грустить по небу. Она уходит подальше от мужа со своим небесным стадом и на пастбище начинает раскачиваться на шелковых качелях. Качели поднимают ее все выше, пока она не исчезает в небесах. Небесная дева, посредница между небом и землей, в марийском фольклоре может носить имена небесных посланников — Пиамбар, или даже Пуйыршо — имя божества судьбы.

Известен марийцам и миф о земной невесте небесного жениха: сын Юмо спускается на землю и берет в жены девушку, с которой поднимается на небо. Проходит время, и молодые спускаются на землю, чтобы навестить родителей невесты (такие рассказы были распространены и у мордвы).

КУГУРАК И НЕБЕСНАЯ НЕВЕСТА

В верованиях некоторых групп марийцев духов-покровителей дома, ворот, стола и т. п. возглавляет Кугурак («Старейшина») или Курык кугыза («Горный старик»); иногда считалось, что ему подчиняются Азырен, водыжы и злые духи (шырты). По преданиям разных групп марийцев, некогда Кугурак был их предводителем-родоначальником и культурным героем (подобным упомянутому Бедою или мордовскому Тюштяну), имел укрепленный город и войско. У каждой группы был свой кугурак или курык кугыза, в зависимости от названия местных урочищ. В предании об одном из таких «стариков» («Старик горы Немда») рассказывается, как он предводительствовал марийцами в войнах, ездил на белом коне. Перед смертью он ушел под камень, наказав марийцам призывать его в случае войны: для этого нужно было трижды объехать священный камень. Марийцы однажды призвали его без повода, и разгневанный дух сделал их всех своими рабами: они должны были жертвовать ему ежегодно жеребенка. Жертв требовали его жена и множество слуг в сакральном урочище, где были и книгочей, и страж ворот, и страж моста.

Кугурак остается защитником марийцев перед богами, покровительствует земледелию и скотоводству, защищает поля от засухи и града.

Рассказывают, что во времена, когда марийцами правил Кугурак, они жили хорошо, ходили в белых одеждах, но самая красивая одежда была у вождя. Дочь Юмо, Пиамбар, спустилась на землю и влюбилась в Кугурака, но влюбленные не дождались благословения небесного бога. Юмо же призвал предводителей всех народов, чтобы дать им веру. Русские, татары, удмурты, мордва пришли в бедных одеждах, Кугурак же красовался в своих нарядных одеяниях. Это рассердило бога, и он дал всем народам своих святых: русским — Христа, татарам — Магомета, лишь марийцев оставил без своего покровителя. Они стали поклоняться Кугураку и дочери Юмо Пиамбар, как покровительнице женщин (ей приносили в жертву женские одежды). Так они стали кереметами.

ЖЕРТВЫ И ЖРЕЦЫ

Боги требовали жертвоприношений, которыми занимались жрецы-старейшины карты в священной роще керемет: высшему богу приносили в жертву лошадей, богине-матери — коров, иным — овец и птиц. Считалось, что в своих странствиях по небу кони Кугу Юмо стирают свои ноги, поэтому ему нужны свежие кони-жертвы — небесные кони (юмын оргамак). Каждый мариец должен был принести за свою жизнь четыре жертвы: первую по достижении совершеннолетия — богу Икшевюрше, создателю детей, еще две — богине плодородия и рождения Шочын-аве, наделяющей судьбой каждое живое существо, и покровителю всего живого Кугу-вюрше (перед свадьбой). Наконец, четвертую — самому Кугу Юмо. Жертву высшему богу мог приносить лишь отец семейства, достигший сорокалетнего возраста и родивший не менее 3 детей. Если отец не успел принести всех жертв, его задолженность перед божествами передается сыну.

Богов молили о том, чтобы земные и небесные силы вновь объединились, вернулся Золотой век, людям открылись бы несметные небесные хранилища, богатство, счастье.

О карте-сновидце рассказывают материалы следственного дела о коллективном молении новокрещеных марийцев в 1828 г.: марийцев обвиняли в отступничестве от православия. Карт рассказывал на следствии, что ночью ему привиделось, будто он с множеством марийцев шел по некоей равнине; вдруг они рухнули в ужасную пропасть. Тогда карт взмолился Юмо, и все стали подниматься в гору, где сиял необыкновенный свет, все цвело и росли невиданные деревья. Услышавшие об этом сновидении марийцы решили провести моление с традиционными жертвоприношениями. Этот рассказ напоминает шаманские видения того света, со спуском в преисподнюю и подъемом на Мировую гору.

Особый культ имели Ош-кугу-юмо, Пурышо-юмо и Кудырчо-юмо: в священных рощах им посвящались три дерева, как правило, дубы или липы. Эти деревья опоясывались священным поясом из лыка, а в пояс вдевались ветви деревьев-оберегов — липы и рябины.

Умилостивительные жертвы приносились и Керемету; ими руководили старейшины или знахари-мужанг или мужедше, лечившие марийцев от болезней (муж). Больные должны были произносить мольбы в родовом святилище кудо, прочие же марийцы собирались на коллективные моления в священной роще — керемет. Керемета молили о том, чтобы не было болезней и падежа скота, закалывали жертвенных животных, мясо которых съедалось на жертвенном пиршестве, кости и шкуры зарывали в землю, а черепа вешали на изгородь, которая окружала священную рощу.

Знахарки требовали плату за лечение. Случалось так, что бедняк не мог заплатить мужедше; тогда он призывал колдуна локтызо, и тот произносил заговор-порчу, так что болезнь переходила на более состоятельного марийца, способного от нее избавиться.

ДУХИ-МАТЕРИ И ДУХИ-ХОЗЯЕВА

Наряду с божествами отдельные явления природы воплощали духи-матери — ава (подобные духи были и в мордовской мифологии): Юмын-ава («Мать неба») почиталась главной, но не имела специального культа. Кече-ава («Мать солнца») была также покровительницей семьи, мать плодородия Шочын-ава причислялась к высшим божествам (Кугу-шочын-ава); как дух земли почиталась Мланд-ава, как дух воды — Вют-ава, духом огня была Тул-ава, ветра — Мардеж-ава и т. д.

Мланд-ава почиталась наряду с другими богами природы: в жертву ей приносили коров и быков темного цвета; кости жертв закапывались в землю, чтобы росли трава и злаки.

Перед началом земледельческих работ устраивали праздник пашни Агавайрем: молились божествам плодородия, бросали кусочки обрядовой пищи в огонь. В период цветения растений марийцы считали Мать-землю беременной (сынкса). В это время были запрещены все работы, которые могли потревожить Землю: нельзя было строить, копать, вывозить навоз, даже красить холсты. Работы разрешались у луговых марийцев после летнего праздника Сюрем, когда изгонялись злые духи мужо. Молодежь верхом объезжала священную рощу и затем, с благословения стариков, скакала по деревням, хлестала встречных ветвями, стегала нагайками по воротам, изгоняя нечистую силу. Под игру на обрядовых трубах устраивали моленья перед культовыми деревцами. Покровителями полей были Нур Кува-Кугыза — «Старуха-Старик поля», которые охраняли межи так же, как следил за ними удмуртский Кылдысин.

Духи воды, как и повсюду, считались связанными с чадородием и женскими работами. После свадьбы молодая приносила в жертву Вют-аве три бисеринки (или монеты) и раковину каури, приговаривая при этом: «Ходить мне за водой да будет спокойно, да не пристанет зло». Марийцы поклонялись также мужским духам-хозяевам: хозяином домашнего очага был кудо-водыж или кудо-вадыш («хранитель дома»), который оберегал семью от болезней, но мог и наслать болезнь на непочтительных домочадцев: его фетишем был пучок ветвей, хранившихся в специальной постройке — кудо (вспомним удмуртского воршуда). Сохранились представления о том, что кудо-водыж мог появляться в виде человека (часто в снах), а иногда — в виде лося или оленя, которому поклонялись прочие звери. Весной (после христианизации марийцев — на Вербное воскресенье) молодежь верхом на лошадях устраивала очередное обрядовое изгнание злых духов: старые пучки прутьев, воплощавшие кудо-водыж, выбрасывались в поле, вместо них привозили новые пучки.

Порт водыж — домовой, дух предка, также требовал жертв: ему готовили специальный пирог с зайчатиной; курык-водыжи считались хозяевами гор; вют-водыжи — хозяевами водных источников (могли показываться людям в виде коня); мланде-водыж — хозяином земли; корно-водыж — хозяином дорог и т. д. У марийцев существовало поверье о домовой змее — сурт кишке — воплощении духа предка, основателя усадьбы, обитавшем в каждом доме в облике змеи.

Особым духом-покровителем была кудерт-кува: если в сенях зимними вечерами слышалось жужжание веретена, считалось, что это она прядет серебряную нить (подобно небесной пряхе), а значит — хорошую долю, достаток в доме. Специально почитались банные духи — банные старик и старуха (моча кува-кугыза), которых просили избавить от угара и действия злых сил.

Вспомним, что многие несчастья приключались с героинями финно-угорского фольклора, когда те шли по воду: вода была одновременно и очистительной, и опасной стихией — границей между тем и этим светом. У любого колодца (реки) девушка могла встретить жениха или быть похищенной (как саамская Акканийди, похищенная когда-то медведем).

КИЯМАТ И АЗЫРЕН — БОГИ ЗАГРОБНОГО МИРА

Злых духов загробного мира возглавлял его владыка Киямат (Киямат-тора); его образ сформировался у марийцев под влиянием мифов ислама: в арабском языке близкие слова означали Судный день, день Страшного суда. Киямат считался судьей умерших. Загробный мир был разделен на светлую и мрачную части, и от Киямата зависело, пройдет ли умерший по узкой жердочке-мосту в светлый мир, где правит Киямат, или упадет в пропасть с кипящим котлом на дне. Марийцы клали цветные нити в гроб умершего (вспомним сходный обычай у карел), чтобы он мог привязать себя к загробному мосту и не сорвался в пропасть, или спустился на этих нитях, как на качелях, в преисподнюю. При похоронах родственники клали на гроб моток ниток и вытаскивали по одной с приговором: «Нас с собой не бери, я вот какую длинную нитку вытянул, не заставь меня умирать не вовремя». С покойным клали и ветки рябины и шиповника — проверенных оберегов от злых духов и псов преисподней.

Марийцам, как и другим угро-финским народам, известно было представление о нити жизни — воплощении судьбы; удмурты для предотвращения дурного глаза повязывали нить на ручку младенца — оборванная нить означала прерванную жизнь. Своеобразное гадание устраивали и марийцы после выноса умершего. На место, где стоял гроб, клали нити разной длины: каждый тянул свою нить, обращаясь к умершему с просьбой продлить его жизнь. Нити, упоминания о которых мы уже встречали в погребальных обрядах разных финно-угорских народов, здесь воплощают и нить жизни (чем длиннее нить, тем длиннее жизнь), и путь на тот свет.

Киямат волен отпускать души людей, тоскующих по земле, — тех, кого не поминают родственники. Они являются на землю в ночные часы — от вечерних до утренних сумерек, напоминая родственникам, что неплохо бы их накормить и поставить им свечу. К ним присоединяются и те несчастные души, у которых не осталось живых родичей — они ищут, не помянет ли кто-нибудь и их. Особенно опасны эти духи, а также духи колдунов, убитых конокрадов и прочих злодеев, в период между Страстной неделей и Троицей. Поэтому марийцы во время еды усердно поминают умерших — своих и безродных, откладывая им по куску блина и отливая по несколько капель пива.

У Киямата были особые помощники (савус, управитель) — страж ворот, змеи и собаки — обитатели загробного мира. Посланник Киямата — бог смерти Азырен (его имя восходит к имени мусульманского ангела смерти Азраила). Подобно ангелу смерти в мусульманской мифологии, он являлся в облике могучего мужа с кинжалом, которым перерезал горло умирающему. Марийцы ставили перед умирающим чашу с водой и полотенце, чтобы ангел смерти мог ополоснуть свой нож. Там же должна очиститься и вышедшая из тела душа. В руку умершему вкладывали тяжелый посох, чтобы он смог отбиться от собак — стражей того света — и змей, обитающих в преисподней.

Распевая заклинания, саамские шаманы неистово били колотушками из оленьего рога в бубны, на которых изображались все ярусы Вселенной и все божества,животные — помощники шаманов, а в центре — солнце Пейве, иногда — с оленем или человеком. Нередко на бубнах встречается изображение космической битвы Солнца и Луны, которое одновременно является описанием устройства Вселенной.

Так выглядели марийские шаманы — карты.

Марийцы собирались на коллективные моления в священных рощах — кереметах. Они молились о том, чтобы не было болезней и падежа скота, благодарили за хороший урожай.

Перед началом земледельческих работ марийцы отмечали Праздник пашни Агавайрем: молились богам плодородия, кидали в огонь кусочки обрядовой пищи.

Народный костюм мордовской невесты — красочный, самобытный (вторая половина XIX в.). Слева — мордва-мокша. (Краснослободский р-н). Справа — мордва-эрзя. (Кочкуровский р-н).

Обрядовый костюм мансийского шамана, сшитый из шкуры оленя. XIX в. Привезен в Пермский областной краеведческий музей с севера Тюменской области. Кожа, волосы, бисер, железо.

Менквы — лесные людоеды, которые имеют человеческий облик, только головы у них заострены. Они сильные и злые, но глупые. Считается, что в менквов могут превращаться погибшие в лесу люди.

Йибы-ойка (Филин-старик) — особо почитаемый дух мансийской фратрии Пор. Считалось, что он вместе с женой жил в огромном гнезде на Мировом древе. Некогда он воевал с лесными духами, но в бою повредил ногу и упал в реку Ляпин. Жена вытащила его на берег; с тех пор на этом месте — святилище духа Филина. Это общий вид культового места Йибы-ойки.

Очень архаичными следует считать представления о том, что человек умирает семь раз, переходя из одного мира в другой, пока не превратится в рыбу в самом нижнем мире (сходные поверья известны обским уграм).

Загробный мир считался источников болезней: таргылтыш — одноглазые духи умерших от болезней — являлись из преисподней, подчиняясь заклинаниям колдунов, и насылали на людей порчу. Еще опасней были упыри (вувер): они не только насылали болезни на людей и домашний скот, но могли съесть луну или солнце (так объяснялись солнечные затмения). Старые девы превращались после смерти в духов лихорадки.

КАК БЫЛ ОБМАНУТ БОГ СМЕРТИ

В некоторых мифах Киямат считается братом Юмо (вместо Керемета): родители невзлюбили черного Киямата и прогнали его в преисподнюю. Юмо стал покровителем людей, Киямат же стал мучить их после смерти — запрягал в воз вместо лошадей, жег на костре (таковы наказания грешников в аду в представлениях христиан). Не удовлетворяясь властью над умершими, Киямат зазывал людей к себе в гости и усаживал на железный стул: это была ловушка-капкан; севший на него уже не мог освободиться. Тогда Юмо призвал мудрого старца ибо, который побывал уже и на небе, и в преисподней, поэтому знал о хитростях Киямата. Старец пришел на зов Киямата, но, когда злой дух предложил ему сесть, прикинулся, что не знает, как это сделать. Коварный владыка преисподней сам попал в свою ловушку: он сел на стул, а старец приковал его к этому стулу навечно. Он освободил всех людей, которых заманил к себе Киямат. С тех пор в преисподнюю стали отправляться только грешники.

Рассказывают также, что однажды хитрый плотник решил избежать смерти: когда к нему пришел Азырен, тот притворился, что не знает, как лечь в гроб. Тогда Азырен сам лег в гроб, а плотник захлопнул крышку и опустил гроб на дно реки. Люди перестали умирать, но, измучившись от болезней и старческой немощи, сами стали искать смерть. Луна открыла людям место, где был сокрыт Азырен, и те выпустили смерть на волю. Азырен умертвил хитрого плотника, всех больных и старых, сам же стал невидимым, чтобы снова не попасть в руки к людям.

Мечта о том, чтобы избавиться от смерти, никогда не оставляла людей: способность заключить смерть в магический ларец или гроб приписывалась умельцам — культурным героям, чье ремесло считалось сродни колдовству — плотнику или кузнецу (вспомним карельского героя Ильмаринена).

КУЛЬТ ПРЕДКОВ И СВЕЧА-СОЛНЦЕ

Во время поминальных обрядов марийцы, как и прочие народы, зазывали на поминки самого умершего (его изображает «заместитель», одетый в одежду покойника), всех предков и даже Киямата с его помощником, чтобы они отпустили «старых людей» — тошто марий («старые марийцы») — на пир. При этом умерших встречали особой зажженной свечой, чтобы на том свете им жилось так же, как при солнце — на этом.

После поминок провожают умершего с пира на кладбище; если покойник был неженатым парнем, процессия едет с весельем и бубенцами. Иногда даже плясали, причем в плясках принимал участие и заместитель покойного: предки должны были уходить на тот свет с легким сердцем, не держа зла.

Поминальный «праздник свечи» — сорта пайрэм — устраивался во время весенних поминок в Великий четверг на Страстной неделе. Марийцы топили для предков баню и зазывали их на пир, то же делали удмурты и мордва. Марийцы для каждого покойника (даже «безродного» — оставшегося без потомков) зажигали свечу, чтобы они «при светлом солнце ходили». Накрыв поминальный стол, обращались к предкам: «Старые мари! Темный мир ваш пусть будет светел, блаженство да будет. Щи-то, яичницу-то ешьте, хлеба и соли довольно да будет. Голодными не уходите. Пусть дойдет до вас эта пища. Дайте счастье, удачу, богатство. Умножьте число голов нашего скота… Хлеб на поле хорошо уродите. Пошлите хороший ветер. В изобилии жить помогите». Но мертвые не должны оставаться с живыми. Предков вежливо выпроваживали после поминок: «Старые мари! Бранясь не уходите… вот мы во имя ваше праздник устроили; хорошо поевши, попивши, тихо, а не бранясь, уходите».

КЕРЕМЕТЫ И РОДОВЫЕ ПОКРОВИТЕЛИ

Отношение к низшим духам — кереметам — было двойственным: их почитали как местных и родовых покровителей и даже предков (ведь в кереметов, по мифу, превратились семьи древних марийцев и удмуртов) и одновременно боялись как нечистую силу, способную причинить болезнь и смерть. С представлениями о кереметах сливались и легенды о древних вождях вроде Кугурака. Рассказывают, как марийцы одного из сел перестали почитать своих кереметов — Моржана и Лебедя. Когда духи стали требовать жертв, люди пригрозили им, что выкурят их можжевельником, а в жертву принесут лишь дохлого поросенка. В ответ кереметы прокляли этих марийцев: они были обречены на бедность, и в их селении не могло быть больше семи хозяйств. Сами же кереметы полетели прочь за реку Вятку, и их полет навсегда запомнился марийцам: от взмахов их крыльев возникали горы и курганы, а в том месте, где они нырнули в Вятку, возникло урочище Шишкин яр.

Птичий облик кереметов напоминает не только о космогоническом мифе, где птицы были демиургами, но и о схожих образах родовых и территориальных покровителей у обских угров (см. Мифы обских угров).

Марийцы сохранили и предание о том, как племя меря (мере) в давние времена молилось больше не божеству судьбы Пурышо-юмо, а Шайтану, чтобы не вредил людям. Несмотря на то, что в культовой роще ему оставляли жертвы — серебряные монеты, завернутые в платки, Шайтан продолжал злобствовать и требовал все новых и новых жертв. Наконец, меря вооружились луками и пошли в лес, чтобы расправиться с Шайтаном. Но сколько ни стреляли лучники, они не могли попасть в духа: наутро выяснилось, что меря перебили друг друга. Богиня земли Мланд-ава с горя провалилась на том месте сквозь землю. В этой впадине и возникло Шайтаново озеро. В нем живет Шайтан, но люди больше не почитают его и не приносят жертв.

НЕЧИСТАЯ СИЛА

К низшим духам относились домовые, лешие, водяные и прочая нечисть.

Домовые в поверьях ассоциировались с чертями-ия. Рассказывают, что некий ия невзлюбил хозяина и принялся мучить его лошадь — наутро она была загнанной, вся в пене. На следующую ночь хитрый хозяин намазал лошадь смолой. Злобный дух прилип к смоле и насилу оторвался тогда, когда уже запели петухи. С тех пор он не мучил лошадь. Волки и собаки способны учуять нечисть: волки могут даже преследовать и разрывать чертей на части.

Как и прочие финно-угры, марийцы почитали лесные деревья: оставшийся в лесу охотник спрашивал у большого дерева разрешения на ночлег.

Овда или овыда (у коми обыда) в сказках представала как злобная лесная волшебница вроде бабы яги или речного злого духа албасты (у тюркских народов) с длинными волосами и грудями, которые овда могла закинуть за спину. Избавиться от нее можно, если притронуться к ее левой подмышке. Рассказывают, что овда принялась похищать зверей из силков одного охотника, но в конце концов сама попалась в сети. Охотник хотел расправиться с нечистью, но та напросилась к нему в жены и помощницы. Она действительно помогала ему по хозяйству и быстро работала на жатве, но не велела мужу подсматривать, как она спит. Как обычно, муж не утерпел и нарушил запрет чудесной жены: она спала, вытащив сердце наружу из левой подмышки. Овда узнала, что запрет нарушен, и покинула супруга — тот потерял и жену, и богатство. В некоторых преданиях овдами мог именоваться целый лесной народец, у которого были крылья и повернутые назад ступни, что означало принадлежность к нечистой силе: когда этот народ справлял свои свадьбы, свадебные поезда двигались по рекам — «дорогам овды». Повитуху, приглашенную на роды, овды могли озолотить. Но чаще они обитали в оврагах и любили кататься на лошадях, которых выводили на ночное пастбище: к утру лошади оказывались все в мыле.

Обидчивым нравом наделялись водяные. Водяной мог собрать в мешок и унести с собой целое озеро, если воду в нем осквернили — постирали грязные пеленки (вспомним миф об отдалившемся небе) или бросили в воду собаку. Рассказывают, что однажды водяной собрал в мешок озеро и направился с ним в другое село. Там как раз была свадьба, и подвыпившие гости принялись приставать к незнакомому старику. Рассердившись, тот раскрыл мешок, и озеро затопило все село. С тех пор в озерах нельзя ни плавать, ни стирать: озеро грохочет, если его воду хотят осквернить. В прежние времена домовые требовали человеческих жертв, но люди научились их обманывать — вместо людей стали бросать в воду соломенные чучела.

Нечистая сила — сурем мужо — была особенно опасна во время календарных праздников, прежде всего солнцеворотов, когда ее изгоняли специальными магическими действиями.

ОНАРЫ — ПЕРВОБЫТНЫЕ ВЕЛИКАНЫ

Как и в мифах прочих народов, в преданиях марийцев землю в древние времена населяли великаны. Иногда они считались прародителями марийских племен. Так, великан-богатырь по имени Ыж-мари считался предком марийцев, живших по реке Иж. О великанах — онарах или нарах — рассказывают то же, что и подобных им первобытных существах у удмуртов и тюрков (алангасары), прибалтийских финнов (сыны Калевы) и других: они перебрасывались огромными валунами или топорами с одной горы на другую, шагали прямо через реки и озера. Леса были им по колено, вековые дубы они вырывали с корнями — деревья казались им репейником, а из песка, который онары вытряхивали из обуви, возникли курганы.

Когда онар увидел впервые обычного человека — пахаря, он принял его за какое-то насекомое и отнес к своей матери. Та предрекла конец онарам — на смену им должны придти люди, обладающие навыками настоящей культуры.

В процессе христианизации марийцев, проводившейся с XVI в., в их пантеон были включены персонажи христианской мифологии: Николай Угодник стал именоваться Миколо-юмо, Иисус Христос — Кугече-юмо, Богородица — Шочын-ава, Илья-пророк был отождествлен с божеством Кудырчо-юмо.

Как и у других финно-угорских народов, у новокрещеных марийцев возникли синкретические формы верований и милленаристские движения, к которым относилось и движение «Кугу сорта» — «Большая свеча», охватившее марийцев в XIX в. Главным фетишем и жертвой у сторонников этого движения были большие свечи. Главным божеством они считали Ош Кугу Юмо — верховного Великого бога, который создал 17 низших демиургов, правивших миром: 10 на небесах, 7 на земле. Они почитали также Иисуса и библейских пророков, но ждали, что в конце времен вернется Золотой век, всеобщее равенство и изобилие, старая марийская вера. Это движение было подавлено правительством как сектантское (подобно древнему движению волхвов).

МОРДОВСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Мифы двух групп мордвы — эрзи и мокши — в целом близки. По-разному именуются некоторые боги и герои. Так, у мокши верховный бог-творец носит имя Шкай («Творец»), Шкай-пас, Шкабаваз (пас или паз — «бог»), Вярдя-Шкай. У эрзи он именуется родственным именем Нишке (от ни — «великий» и шке — «творец»), Чи-паз или Чам-паз («Высший бог»). Мифы мордвы собрал и литературно обработал в XIX в. русский писатель П.И. Мельников-Печерский, религию исследовал в начале XX в. финский ученый Уно Хольмберг (Харва).

ПТИЦА-ДЕМИУРГ И МИРОВОЕ ДРЕВО

Миф о птице-творце сохранился и в мордовском фольклоре. Великая птица Ине Нармонь сносит яйцо: из желтка возникает земля, из скорлупы — подземная и небесная твердь. По другому мифу, птица высиживает три яйца на Мировом древе — березе или дубе — посреди земли. Из одного яйца вылупляется жаворонок — птица, символизирующая начало весенних полевых работ, покровитель земледелия; из другого — соловей, символизирующий дом и домашнее хозяйство; из третьего — лесная птица кукушка. Миф, согласно которому из трех яиц выводятся три «матери» — хозяйки плодородия (поля), ветра и леса, — будет изложен ниже.

О Мировом древе рассказывается и в мифе, где бог Чи-паз творит Вселенную. После творения он отдыхает не один день (как библейский Бог), а тридцать лет спит богатырским сном на земле под Мировым древом. За это время Мировое древо так вырастает, что корни его достигают подземных вод и заполняют овраги и ямы, которые становятся озерами. Крона древа загораживает солнце, а место, где спал бог, также заполняется водой, превращаясь в реку Суру (приток Волги). Бог не мог спать дальше на сырой земле — он перебрался на Мировое древо, где проспал еще тридцать лет, пока у него не заболел сустав правой ноги: бог расправил ногу и раздавил яйцо, снесенное птицей на Мировом древе. И тогда из него появилась богиня плодородия Анге-патяй.

КАК БОГ И ШАЙТАН ТВОРИЛИ МИР

Эрзянский дуалистический миф о творении записал еще в 1853 г. священник Федор Шаверский (в этих мифах уже совершенно отчетливо прослеживается влияние христианской апокрифической литературы).

Когда на свете не было ничего, кроме воды, Чам-паз плыл на камне по океану. Он размышлял о том, как ему сотворить мир, чтобы им управлять. Бог посетовал, что нет у него ни брата, ни товарища, с которым он мог бы посоветоваться о деле творения, и с досады плюнул в море. Тут он увидел, что слюна превратилась в какой-то бугор (в другом варианте мифа — в скалу), плывущий за ним. Бог ударил бугор волшебным жезлом, чтобы уничтожить его, но оттуда выскочил Шайтан (имя этого помощника и одновременно противника верховного бога — Сатаны — было заимствовано мордвой, как и удмуртами, у соседей-мусульман). Он и напросился к богу в братья и товарищи. Чам-паз обрадовался нежданному товарищу и, хотя и отказался признать в нем брата, стал спрашивать Шайтана, как достать землю. Тот не знал, как поступить, мудрый же Чам-паз велел ему нырять на дно океана и достать песку, да при этом помянуть его — божье — имя. Шайтан дважды нырял на дно, но вместо имени Чам-паза произносил свое, поэтому песок его обжигал. На третий раз бог пригрозил Шайтану, что если он не помянет божьего имени, песок сожжет его совсем. Испуганный Шайтан набрал в рот песку и вынырнул, да отдал Чам-пазу не весь песок, желая сотворить собственную землю. Между тем бог стал посыпать песком море, и земля стала разрастаться на водах. Стала расти и утаенная земля во рту у Шайтана, да так, что голова его раздулась в огромную гору, а сам неудачливый творец завопил от боли. Пришлось Чам-пазу ударить Шайтана жезлом по голове, чтобы тот смог выплюнуть песок и исцелиться. Этот песок с такой силой низвергнулся на еще нетвердую землю, что в ней появились ямы и овраги, а выплюнутый песок взял да и обратился в холмы и горы.

Шайтан принялся вредить богу во всех делах творения, и Чам-пазу пришлось все исправлять. На чистый небосвод Шайтан напустил темные тучи, но бог вложил в них плодородный дождь; на гладкую поверхность вод Шайтан выпустил ветры, но бог построил лодку, сшил парус — так люди научились судостроению. В горы бог поместил драгоценные металлы и камни, а из накиданных Шайтаном камней научил людей делать мельничные жернова. Овраги он наполнил водой, и оттуда потекли речки. Чам-паз засадил землю прекрасными деревьями, но Шайтан создал бурю и повалил их. Расчищенные от деревьев места бог превратил в пашни и луга, научив людей землепашеству и сенокошению. Наконец, Чам-паз проклял Шайтана за злобу и гордыню и навсегда заточил его под дно морское, чтобы он вечно мучился там от пламени.

Рассказывают также, что Шайтан в своей гордыне сказал Чам-пазу: «Ты уже стар, пора тебе на покой, а миром буду управлять я!». За это бог проклял сатану и сбросил его в пропасть.

Затем Чам-паз создал себе истинную помощницу — богиню плодородия Анге-патяй (патяй — «женщина, тетка»).

Согласно преданиям мокши, Шкай, также лишившийся помощника, создал некоего Солтана (Султана), почитаемого на земле как Султан-Керемет, по другим мифам — богиню плодородия Норов-аву. Однажды она не поспела вовремя на небо, потому что раздавала хлеб голодным; дело было в пятницу, и Шкай, вместо того, чтобы наказать богиню, сделал этот день праздничным (здесь сказалось влияние ислама). В пятницу запрещалось работать: особо строгим был запрет на женские работы. Рассказывают, что одна женщина замесила хлеб в пятницу, и Шкай чуть не поднял ее за это на солнце в свое жилище (обычно так людей наказывала луна); женщина спаслась только благодаря тому, что бог пожалел ее детей.

В другом мифе о сотворении мира у мокши Шкай также был единственным обитателем Мирового океана. Он сидел на камне (или в лодке) посреди вод и из своего плевка сотворил помощника — Шайтана — в виде птицы. Шайтан (так же, как в мифах эрзя) испортил землю, сотворенную из поднятого со дна песка. Рассерженный Шкай проклял Шайтана, а тот принялся дальше вредить богу в деле творения: послал тучи на небо, но бог вложил в них плодородный дождь, в созданные Шайтаном горы Шкай поместил драгоценные металлы. Шкай сотворил скот, Шайтан — хищных зверей.

Каменная лодка, в которой плавает творец по водам первичного океана, — типичный мотив дуалистических легенд у финских народов, восходящий к христианским апокрифам. Дуализм — равноправие двух творцов мира — еще более очевиден в тех вариантах мифа, где шайтан не создан из плевка, а плавает в виде утки по водам Мирового океана. Плевок, из которого возникает Шайтан в рассказанных мифах, напоминает о происхождении нечистых тварей из плевка Сюэтар в карельской и финской мифологии. В христианской традиции плевать через левое плечо — значит плевать на притаившегося там дьявола.

Чам-паз оказывается не только творцом мира, но и культурным героем: подобно Вяйнямёйнену, он делает первую настоящую, а не каменную лодку.

Из камней бог сотворил звезды, в том числе Млечный путь, который опоясывает Землю. По Млечному пути проверяют свой полет перелетные птицы.

Загробный мир, преисподняя, по верованиям мордвы, — область тьмы, где заря отделяется от звезд, куда не заглядывает солнце и куда Нишке не посылает ветров.

Образ птицы-демиурга, ныряющей на дно океана за землей, неизвестен мордовским мифам. Зато у эрзи сохранилось почитание утки как чудесной птицы, посланницы высшего бога — Вере-паза (или птицы хозяйки леса Вирь-авы): охотник, не послушавший мольбы чудесной утки и убивший ее, с ужасом видит, что от ее голоса загудело небо, лощины наполнились ее кровью. Перья покрыли всю землю. Когда алчный охотник приходит домой, то находит всех своих домашних мертвыми.

СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

В некоторых мордовских (эрзянских) мифах именно Шайтан хочет сотворить человека. Он даже собрал из 77 стран мира глину, песок и землю и принялся за дело, стремясь создать человека по образу божьему, но вместо человека у него выходили то свинья, то собака, то гады. Тогда Шайтан создал птичку-мышь и велел ей лететь на небо к Чам-пазу и свить там гнездо в полотенце бога. Полотенце упало на землю, и Шайтан обтер им свое творение — тогда оно и приняло облик божий (вспомним о ветошке, из которой был сотворен человек в мифе, рассказанном волхвами русскому воеводе). Стал Шайтан силиться, чтобы оживить человека, — но такой силы у него не было. Тогда Чам-паз велел ему убираться в преисподнюю — бог сам хотел завершить творение. Шайтан, в свою очередь, принялся попрекать бога — ведь это он создал тело человека, и творение должно принадлежать ему. Порешили, наконец, что душа будет принадлежать вдохнувшему ее богу, а тело — Шайтану. С тех пор тело после смерти обречено разлагаться в земле, теряя божий облик. Птичка-мышь была наказана за помощь Шайтану — бог отнял у нее крылья и дал хвост и лапы, такие же, как у самого злого духа.

По другому мифу, известному коми и марийцам, Чам-паз слепил человека из глины, но еще не вдохнул в него душу: за душой бог отправился на небо, оставив собаку сторожить творение. На собаке же не было шерсти, и Шайтан напустил сильный мороз (еще одно негативное творение), чтобы заморозить сторожа. За обещанную Шайтаном шкуру собака подпустила сатану к недвижной твари, и Шайтан оплевал человека. От этой слюны произошли болезни человеческого тела, Шайтан же стал вдыхать в творение свое злое дыхание. На счастье, бог вернулся с небес и прогнал сатану: собака, одетая в шкуру, стала нечистым животным, человека же бог вынужден был вывернуть наизнанку, так что все болезни остались у него внутри. Чам-паз вдохнул в человека свое доброе дыхание — с тех пор в человеке совмещаются добрые и дурные наклонности. Шайтан по-прежнему желал овладеть творением и потребовал, чтобы люди были поделены поровну между ним и богом. Тогда бог вложил в людей разум, чтобы они могли различать добро и зло и не поддавались Шайтану. Обозленный сатана сотворил множество злых духов, и среди них — духов болезней, демонов, насылающих вредителей на поля и губящих пчел (они могут превращаться в медведя и разрушать ульи), зловредные ветры и вихри и т. п.

Согласно мокшанскому мифу, сначала Шкай создал великанов ростом в 99 аршинов: этих чудовищных людей пришлось истребить, наслав великий потоп. Когда Шкай создал человека, он всего его покрыл роговой оболочкой и поставил собаку охранять свое творение, но Шайтан оплевал его, и оболочка осталась только на концах пальцев. Вместе с болезнями Шайтан вселил в человека злобу, корысть и зависть. Шкай заключил со своим противником договор о том, что живые люди будут принадлежать богу, а мертвецы — Шайтану. Тогда Шайтан создал смерть, и все люди стали попадать к нему. Шкай подослал к нему своего помощника, и тот выкрал договор, спрятанный Шайтаном на дне моря в камне: так бог стал распоряжаться судьбами людей и после смерти.

Когда люди размножились, Чам-паз разделил их на 77 народов и языков (священное число, общее для народов Поволжья), дав каждому свою веру. Считалось, что все веры угодны богу, и переходить из одной в другую — грешно.

Богу нужны были помощники, и он стал создавать их, ударяя камнем о камень. Шайтан и тут стал подражать богу и творить злых духов, но Шкай произнес заклятие, и вместо духов у Шайтана стали получаться искры — так был сотворен огонь. Наконец, Шкаю удалось запереть злых духов в лесном шалаше, но случайный прохожий из любопытства выпустил их, и они рассеялись по всей земле.

ЧЕЛОВЕК, СОТВОРЕННЫЙ ИЗ ПНЯ

Иной древний миф сохранился в мордовском предании о первом человеке. Рассказывают, что когда Бог ходил по земле, где-то существовал некий чудесный пенек, напоминавший человека, но не имевший ни рук, ни ног, ни глаз. Так и стоял он тридцать лет, пока Бог не обратил на него внимания. Творец попросил у пня воды, но тот ответил, что не может дать Богу напиться — ведь он не умеет ходить, и у него нет рук. Тогда Бог велел ему встать. Тут пенек зашевелился, у него выросли руки и ноги, он протер глаза — и те стали видеть.

Читателя уже не должно удивлять это происхождение человека из пня: вспомним, что в виде коряги плавал в водах первичного океана сам Вяйнямёйнен; в карельских рунах из расколовшегося пня появились два брата, Каллерво и Унтамо. Более того, само наличие пня в мифе о происхождении человека свидетельствует о том, что мир уже пребывал в культурном состоянии — ведь дерево нужно было срубить, а рубили деревья для будущей распашки. Многие мифы повествуют о людях, сделанных из дерева наподобие Буратино; в удмуртской сказке бездетный старик хочет сделать себе сына из полена, чтобы тот пахал и кормил своего творца. С точно такой же целью сотворил первого человека и Бог мордовского мифа.

Интересное наблюдение сделала фольклорист Н.А. Криничная. То, что первый человек сидел первые тридцать лет как пень, напоминает об изначальной неподвижности богатырей — в первую очередь, всем известный мотив былины об Илье Муромце. Богатырским сном по десять или тридцать лет спят и богатыри у коми. Эпический герой напоминает первого человека, которого пробуждает к жизни, как богатыря к подвигам, божество-творец.

БОГ НИШКЕ И ЕГО НЕБЕСНАЯ СЕМЬЯ

Чам-паз, иногда отождествляемый с богом солнца Чи-пазом, считается в некоторых мифах отцом Нишке. Его почитают и поминают при молениях, но отдельного культа у Чам-паза нет: он относится к богам, удалившимся от дел (вроде обско-угорского Корс-Торума). Нишке выступает как демиург и глава небесной семьи. В представлениях эрзи сохранился и несколько иной миф о творении, также восходящий к христианским апокрифам. Бог Нишке или Нишке-паз, Вере-паз («Высший бог») создал небо и землю, пустил в Мировой океан трех рыб, на которых держится земля: севрюга обитает на востоке, осетр — в центре Вселенной, белуга — на западе. Бог насадил леса, сотворил человеческий род (эрзян), повелел мужчинам заниматься земледелием, женщинам — домашней работой. Когда Нишке зажигает свою свечу, заря озаряет землю светом. У мордвы запрещается закрывать солнечный луч, иначе можно поломать ногу божеству, нельзя и плыть через отражение солнца в воде — веслами можно задеть бороду бога. Месяц — лодка Нишке. Сам бог может превращаться в голубя, лебедя, орла, ласточку, волка, быка, коня, зайца, медведя. Лебедь — его любимая птица, посланец неба.

В эрзянской песне поется о том, что лебедь видит жизнь богача, который не молится Нишке, и жизнь бедняка. Тогда он поднимается к богу и рассказывает о том, что на земле нет правды, потому что праведник живет бедно…

Нишке — глава целого пантеона (иногда насчитывающего 7 богов): он собирает всех богов на пир под яблоней или березой — Мировым древом. У Нишке две (иногда три) дочери — Кастарго и Вецорго, которых призывают к заступничеству в заговорах от болезней, — и жена Нишке-ава (Нишке-матушка).

Красавица Кастарго, лицо которой в мордовской народной поэзии сравнивают с красивым яблоком, — покровительница девушек, особенно тех, кто умер до замужества: в причитаниях по умершей девушке ее просят записать покойницу в книгу, чтобы она попала к праведникам на небо.

Согласно одному из мифов, Нишке женит сына (иногда — громовника Пурьгине-паза) на земной женщине (Азравке), он поднимает невесту на небо в серебряной люльке. Рассказывают, что он живет в небесной деревне — Веле (так называют созвездие Плеяд), где у него хрустальный дворец. На небе у Нишке есть семь амбаров (напоминающие семь миров мифологической Вселенной). В одном — дед Мороз (Мороз-атя), в другом — дед Мякина, в третьем — пятница, в четвертом — воскресенье (дни недели, связанные с особыми запретами на работу и почитаемые у мусульман и христиан), в пятом — зима, в шестом — лето. В седьмом, который не велено открывать Азравке, видна земля с родителями невестки Нишке.

Здесь Нишке напоминает Морозко из русской сказки и жениха-медведя из сказки саамской.

В народных песнях христианизированной мордвы он предстает сидящим на дубе вместе с богом плодородия Норов-пазом и Миколой (Николай Угодник) и раздающим людям счастье (правда, богачам оно дается полным ковшом, кто победнее — чаркой, а беднякам — на кончике медной ложки). Нишке молили об урожае, о здоровье людей и скота, поминали в заговорах.

Рассказывают, что вначале люди и пчелы не имели собственных покровителей: беззащитного человека при распределении покровителей оттеснили прочие твари, пчела же в это время собирала мед. Тогда им стал покровительствовать сам Нишке: он кормит людей пчелиным медом. Пчела, как и человек, имеет душу, что отличает ее от прочего животного мира.

БОГИНЯ ПЛОДОРОДИЯ АНГЕ-ПАТЯЙ И ЕЕ ДЕТИ

Богиня-мать Анге-патяй в мифах эрзи, пересказанных Мельниковым-Печерским, была сотворена Чам-пазом. Она является богиней плодородия: ее небесный дом, скрытый за тучами, полон семян растений, зародышей домашних и диких животных, душ неродившихся младенцев. Из своего дома богиня посылает жизнь на землю вместе с росой, дождем, молоком (от него у коров становится больше молока), снегом, зарницей. Зарница — Белая заря — считается особенно плодородной, способной проникать в глубины земли, в жилище ее хозяина — Мастор-паза. В своем небесном доме богиня обитает в образе прекрасной девы (здесь сказалось влияние христианского культа Богородицы), на земле же появляется в виде старухи-богатырши, под чьей поступью прогибается земля; даже на камнях остаются ее следы. Иногда богиню видели в образе большой птицы с золотым хвостом и клювом — из него просыпались на землю семена — или в образе голубки, которая бросала цветы пчелам, чтобы те собирали мед, и хлебные крошки курам — ее любимым птицам. Из животных богиня любит больше других овцу и свинью — они наиболее плодовиты. Поэтому в жертву богине, наряду с курами и яичницей, приносят летом белую овцу, зимой — свинью, а также кашу и пиво — символы растительного плодородия (в пиво не кладут хмеля — ведь это растение Шайтана).

Анге-патяй — покровительница родов и рожениц. Ее молят, чтобы она почаще покидала свой небесный золотой дом — утешала земных внуков и детей, посылала побольше потомства, молока матерям, спасала от дурного глаза и колдунов, а девушки просят о женихах. Анге-патяй — покровительница женских работ, она и сама прядет пряжу на небе — на серебряном гребне, золотым веретеном. Летающая в осенние ясные дни паутина считается ее пряжей. Среди растений Анге-патяй больше прочих любит просо и лен, потому что они дают много семян. Богиня сама собирает лен с каждой десятины, а с белых овец выщипывает по шерстинке и прядет из них рубашки богам. Радуга — подол рубашки Нишке, сотканной небесной богиней. Своим новорожденным любимцам она также посылает рубашки — о них говорят, что они «в рубашке родились»: эту рубашку (послед) всю жизнь хранили в ладанке как талисман.

Прядение — одна из основных женских работ — не случайно связано с символикой рождения и наделения судьбой: греческие мойры, скандинавские норны, упомянутые волшебные девы эстонского фольклора — все они пряхи, прядущие нити судьбы. Сама Богородица, с которой отождествляла Анге-патяй христианская мордва, тоже пряла, когда к ней вдруг явился ангел с Благовещением.

Сначала — во времена творения — Анге-патяй заставляла все живое плодоносить ежедневно, но земля скоро переполнилась, роженицы не переставали жаловаться на родовые муки. Тогда богиня повелела всем существам рожать раз в год; чаще должны были рожать только куры, кукушки и муравьи — поэтому они живут и питаются возле людей. Считается, что муравьиное молоко слаще пчелиного, но, по наущению Шайтана, они стали прятать его под землю: тогда Анге-патяй велела им жить и плодиться в муравьиных кучах. Людям же мед стали приносить пчелы. Куриные яйца, крашеные в красный цвет и зовущиеся золотыми, — символ богини: их хранили, бросали в огонь при пожаре, клали возле пчелиных бортей, чтобы привлекать пчел, кормили ими цыплят, ели их и женщины, бездетные или те, у которых дети умирали в младенчестве. Шайтан и здесь не оставил своих козней: он подослал злых духов к курице, но петух склевал их, как зерна, — с тех пор злые духи боятся крика петуха.

Рассказывают, что в начале времен больше всех жаловалась на тяжелую долю матери кукушка, которую подбил на это Шайтан. Анге-патяй хотела сделать ее домашней птицей, но рассердилась, выгнала из человеческого жилья в лес и запретила вить гнезда. А птицу и ее яйца сделала пестрыми. С тех пор кукушка кладет свои яйца в чужие гнезда и жалуется на свою горькую долю.

Посланцы Анге-патяй — добрые духи озксы(буквально — «моление»), которых она высекла из огнива, подаренного Чам-пазом или Нишке, чтобы противостоять злым духам Шайтана.

Анге-патяй считается иногда матерью Нишке и других богов. Среди ее сыновей называют также Велень-паза, бога, управляющего земным миром, в том числе лесами и бортничеством. Другое его имя — Вирь-Нешке, т. е. «Лесной пчельник»). Еще один сын Анге-патай — Назаром-паз (или Назаром-Нешке — «Темный пчельник») — бог зимы, ночи и луны. Он судит умерших — хороших посылает к Нишке-пазу, дурных — к Шайтану. Наконец, четвертым сыном считается Волцы-пас, бог-покровитель животных (помогает также охотникам и рыболовам).

Анге-патяй родила и богинь, старшая из которых — Нишкенде-тейтерь («девка Нишке» — сестра верховного бога). Она покровительница пчеловодства и имеет богатый пчельник на земле. Нишкенде-тейтерь также является богиней судьбы: Анге-патяй велит ей определить судьбу каждого новорожденного. Сама она, по некоторым представлениям, родила громовника Пурьгине-паза.

Вторая дочь матери богов — Норов-ава («Мать земледелия»). Она и Чи-паз считаются родителями Мастор-паза, бога земли, обитающего в почве и дающего земле силу (он же — бог преисподней). Норов-аву призывали во время земледельческих работ: жнецы приглашали ее к обеду, просили о помощи при жатве — чтобы руки не болели, чтобы не пораниться серпом. Ей (или «Богине пашен» — Пакся-аве, Пакся-патяй) оставляли в жертву несжатую полоску, кусочки хлеба, посыпанные солью. Норов-ава почиталась и как покровительница чадородия. Перед первым кормлением новорожденного устраивали моление над хлебом: на стол ставили каравай, кашу, яйца, а повитуха или свекровь роженицы поднимала каравай над столом и просила Норов-аву, чтобы ребенок жил столько, сколько крупинок в горшке с кашей, и вырос на такую высоту, на которую поднят каравай.

Третья дочь богини плодородия — Пакся-патяй; она считается богиней пашен (пакся), лугов и огородов. Пакся-патяй родила бога вод Ведь-паза или Ведь-Мастор-паза («Бога всех вод, текущих на земле»), Наконец, четвертая дочь — Вирь-патяй, богиня лесов, рощ и деревьев. Ее сыном считается Варма-паз, бог ветров и воздуха.

У мокши пантеон менее развит (или менее изучен). Помимо Солтана и Мастор-паза, созданных Шкаем, мокша почитали богинь-матерей (ава), старшей из которых считалась Азор-ава, что означает «Госпожа (Хозяйка) — мать». Мельников-Печерский приписывает ее браку с Солтаном рождение других матерей: Юртазор-авы, покровительницы усадьбы, Кудазор-авы, покровительницы жилища (дома — куд) и скота, Паксяазор-авы — покровительницы полей и урожая и прочих. Мы продолжим разговор о духах-матерях.

ДУХИ-ХРАНИТЕЛИ, СОЗДАННЫЕ ИЗ ИСКР, И МОЛЕНИЯ-ОЗКСЫ

Кроме рожденных ею богов Анге-патяй сотворила озксов — духов из искр, высеченных огнивом Нишке. Это были покровительницы детей, помогающие женщинам при родах; именовались они так же, как сама богиня — Анге-озкс (покровительницей рожениц считалась и «Мать воды» Ведь-ава). В каждом доме появился покровитель домашнего хозяйства — Кардаз-сярко-озкс, т. е. домовой, сохраняющий мир и изобилие в доме; считалось, что он обитает в яме во дворе под священным камнем. Этому покровителю помогали Юрт-озкс, охраняющий усадьбу (юрт — тюркское заимствование), и Кёляда-озкс («березовый дух»), покровитель домашнего скота, особенно излюбленных животных Анге-патяй — овец, свиней и кур. Под началом домового были духи, покровительствующие отдельным породам животных: Айгор — дух жеребцов, Тауньсяй — дух свиней.

Из искр были созданы также духи Нешке-озксы, покровители пчел и бортничества, подчиненные Нишкенде-тейтерь. Норов-аве подчинялись сонмы духов-покровителей: Совавтома — покровитель скотоводства и пашен (так называется моление в честь первого выгона скота), Паст или Пакся («поле») — охранитель посевов от вредителей, Кереть («плуг») — охранитель сельскохозяйственных орудий. Ведь-пазу подчинялся Акшо-кал, покровитель рыболовства. У Вирь-патяй была масса духов-покровителей отдельных деревьев — березы, дуба, липы, сосны, а также покровители бревен и даже луба, но почитанием пользовалась прежде всего Вирь-ава — «мать леса».

Мордовские моления (моляны) — озксы — соответствовали циклам сельскохозяйственных работ. Весенне-летний цикл начинался с ливтема-совавтома озкса— моления при первом выгоне скота (ливтемс — выпустить, совавтомс — впустить): на выгон (окраину деревни) пригоняли скот, в домах огонь заливали водой, а на месте моления трением деревянных брусков добывали новый огонь и разводили костер. От этого костра каждый хозяин брал себе в горшок новый огонь, который должен был поддерживать до следующего моления. Затем устраивали помост, на котором размещали новый огонь, и под ним трижды прогоняли скот, очищая его от зла.

Перед севом устраивали кереть-озкс — моление плугу. От каждой семьи приносили в жертву петуха или селезня, на месте моления стелили белую скатерть, на которую ставили хлеб-соль и вареную птицу. Старейшина, обратившись на восток, молил Шкая послать урожай хлеба, «дождичка, теплую росицу, долгий светлый день, скоту размножения, нескончаемого богатства».

ЗОЛОТОЙ ВЕК

Под влиянием христианства у мордвы возникли свои представления о святом семействе: боге-отце Чам-пазе, богине-матери Анге-патяй и их сыне Нишке. Чам-паз послал Нишке на землю, чтобы он покровительствовал людям и пчелам (иногда верховный бог Нишке отождествляется с покровителем пчел Нешке-пазом). Когда Нишке жил на земле, был Золотой век — ведь бог выполнял все просьбы людей, кормил их медом, лечил, посылал дождь или вёдро. Поля не требовали удобрений, а урожаи были сам-тысячные; на каждом дереве в лесу висели борти с пчелами, все люди владели равным богатством. Сам Нишке ходил из деревни в деревню и учил людей добру и мастерству. Но Шайтан явился к некоему старику и подучил его посадить хмель, а из муки научил курить вино. Так на земле начались пьянство, драки и убийства. Напрасно Нишке пытался остановить людей — Шайтан уверил их, что он — не сын божий и хочет лишить их веселой жизни. Тогда люди убили Нишке и только тут увидели, что он — действительно сын бога, ибо после смерти Нишке на крыльях вознесся на небо.

На земле же солнце стало светить и греть в семь раз меньше, зима стала в семь раз суровее, земля перестала родить, скот стал пропадать. Чам-паз попустительствовал тому, что Шайтан создал злых духов, хоть и посадил их в болота и омуты. Он дозволяет Шайтану делать зло людям, которые прогневали бога, но человеку, обратившемуся к нему с мольбой, Чам-паз помогает, и не дает Шайтану покинуть преисподнюю (или воду). Чам-паз послал на землю царей и князей, чтобы они наказывали непослушный народ.

ГРОМОВЕРЖЕЦ ПУРЬГИНЕ-ПАЗ

Среди прочих богов особой силой у эрзи наделяется громовник Пурьгине-паз (другие имена — Мельказ, Мельседэй), приемный сын или зять Нишке (муж Вецорго). Имя и образ Пурьгине-паза возникли под влиянием балтийского громовника Перкунаса (под воздействием христианства он приобрел некоторые атрибуты Ильи-пророка). Громовержец разъезжает по небу на колеснице, запряженной тремя огненными конями, колеса колесницы высекают молнии (иногда молнию представляли в виде самостоятельного божества — Ендол-паза). В левой руке Пурьгине-паза — гром, в правой — дождь. Громом и молнией он поражает змей, чертей и прочую нечисть, гнездящуюся на земле.

По одной из легенд, Пурьгине-паз обитает в дупле тысячелетнего дуба в образе молодого человека и соглашается стать вождем мордвы. Его белые кони превращаются в вихри и ливневые грозы, громят врагов мордвы.

Вера в то, что громовник покровительствует мордве, была сильна еще во время восстания во главе с Кузьмой Алексеевым («Кузькой — мордовским богом») в 1808–1809 гг. Объявивший себя пророком (наподобие волхвов, поднявших восстание в XI в.) недавно крещеный Кузьма устраивал моления у большого многовекового дуба, обращаясь к пророку Давиду и громовнику Мельказу с призывом спуститься с небес огненным столбом и враз поразить всех врагов мордвы и мордовской веры.

В мордовской сказке говорится, как Пурьгине-паз опьянел на свадьбе собственной дочери (финские и прочие громовники обычно бесчинствуют в семейной жизни) и поразил молниями некие клади из сырого дуба. Под ними оказался семижильный дракон Сисемкаряз, которого громовник спалил вместе с дровами.

Вспомним, что имя Пурьгине напоминает имя балтийского громовника Перкунаса. Символом Перкунаса был дуб — Мировое древо, в корнях которого притаился змей — главный противник небесного бога.

У мордвы-мокши громовник — Атям, Атямшкай («Старик» — часто встречающееся наименование громовника; вспомним эстонского Эйке и др.). Вооруженный луком-радугой (по другим мифам радуга — его дорога) и каменными стрелами, он преследует шайтанов, которые его передразнивают. В одном из мифов злой дух подражал грому, спрятавшись в дупле дерева; проходивший мимо охотник заметил змея и убил его: после этого разразилась гроза, а охотник добыл много дичи.

НЕБЕСНЫЕ БОГИ И ИХ ЗЕМНЫЕ НЕВЕСТЫ

В одном из мордовских мифов Пурьгине-паз оказывается сыном бога Чам-паза и богини Анге-патяй. Он рождается хромым на правую ногу; когда он спотыкается о тучи — гремит гром. Боги сбрасывают его (подобно греческому Гефесту) на землю. Как молния, он падает в Волгу и остается на земле. Здесь ему приглянулась земная девушка Сыржа (чье имя означает Заря), и он приехал к ней свататься. Родители отдали девушку за незнакомца, глаза которого горели как огонь. Веселясь на свадьбе, тот принялся плясать прямо по чашкам и ложкам, скача по лавкам и столу, крики его все более напоминали гром. Наконец он сверкнул глазами так, что вспыхнула молния, гости попадали замертво, изба загорелась, а молодые исчезли. Пурьгине-паз вместе с невестой вернулся на небо. Когда начинается гроза, Пурьгине-паз «играет», т. е. вступает в брачную связь со своей женой — так считает мордва (вспомним о громких ссорах финского Укко с его женой Рауни). Если громовник слишком расходится, люди выходят на улицу и напоминают ему о свойстве, прося его греметь потише.

По-иному складывается судьба героини со сходным именем — Сырява — в историческом предании. Эту девушку-мокшанку хватают в городе Сызрань и ведут в дом русского воеводы. Там «главный поп» хочет окрестить язычницу, но та отказывается принять христианство. Тогда девушку везут подальше, велят закопать в землю по плечи, а сверху прогнать табун коней. Сырява же обращается с мольбой к своему возлюбленному Пургасу, чтобы он поднялся с востока, разрушил дом воеводы, а попа закопал по плечи в снег. И происходит чудо: табун лошадей останавливается перед девушкой, с востока же подул буран, занесший снегом попа. Испуганный воевода вынужден был отпустить девушку.

Имя Пургас напоминает имя Пурьгине-паса (любопытно, что так звался мордовский князь XIII в., который сопротивлялся русскому завоеванию и христианизации). Небесное имя его невесты, означающее зарю, возможно, свидетельствует о том, что изначально этот сюжет передавал знакомый нам миф о небесной свадьбе.

В другом мифе людям пришлось отдать в жены громовнику девушку-жницу, чтобы он не посылал гроз и позволил завершить уборку урожая. Бог поднимает понравившуюся ему девушку Литову на небо в серебряной люльке на цепи (так поднимают к себе земных девушек Солнце, Луна и все остальные небожители).

Сохранился и такой сюжет: Литову полюбил другой небесный бог — сам Нишке-пас или Вере-пас, также наделенные функциями громовника. Родители держали девушку в горнице, не выпуская ее даже гулять с подругами, но от божественной любви не скроешься. Однажды девушка все-таки вышла к подругам, стала качаться на качелях, и тут поднялась «страшная буря, тронулась страшная туча, прогремел страшный гром, сверкнула страшная молния». Когда гроза миновала, девушка исчезла. Ее взял на небо «вышний бог», свекровью стал страшный ветер, свекром — страшный гром, мужем — страшная молния. Но скоро Литова стала тосковать, и муж смилостивился над ней — отпустил на два часа к родителям. На небесной тройке (или в птичьем оперенье, как шаманский дух) плачущая Литова отправляется на землю (при этом на расстоянии семи дней пути слышен грохот громовой колесницы). Вся деревня на коленях с плачем встречала небесную вестницу, но она ждала встречи с родителями. Старики же не успели на короткое свидание — вновь поднялась буря, и Литова исчезла…

Существует и другое объяснение несостоявшегося свидания — нелюбовь земных родителей к Литове (или другой дочери). Понять, чем девушка вызвала такое отношение, помогает эрзянская песня, повествующая о том, что родители хотели отдать дочь… за ее брата. Этот мотив нам уже знаком: в удмуртской сказке сестра приводит братьям невест из потустороннего мира, чтобы не нарушать запрета на брачные связи с кровными родичами. Мордовская невеста нашла другой выход: она умолила небесного бога — Нишке, Шкабаваза, Вере-паса — спустить к ней серебряную люльку и поднять на небо. Бог берет ее в невесты своему сыну. Эрзянская песня сохранила древний миф о первой семье, которой негде было взять жениха для дочери, и о происхождении экзогамии. Замечательно, что само похищение невесты небесным богом воспроизводит древний обычай умыкания — похищения невесты из чужого рода.

Мокшанская песня о девушке Васальге рассказывает о том, как престарелые родители молят высшего бога Шкабаваза, чтобы у них, наконец, родилась дочь — к тому времени у них было семеро сыновей (опять это знакомое священное число!). Родившаяся девочка оказалась беспокойной и капризной (как подменыши, принесенные нечистой силой), ей не нравились даже серебряные серьги, купленные родителями. В сердцах мать призывает бога успокоить ребенка и обещает отдать ее тому, кому это удастся сделать, хоть собаке, хоть свинье… Тогда сам Шкабаваз является к ребенку в образе собаки и успокаивает девочку. Опомнившиеся родители надеются, что взрослые сыновья защитят сестру, но когда приходит время и девочка становится невестой, Шкабаваз в грозовой туче похищает ее — берет в невесты своему сыну.

В мордовском песенном фольклоре сохранился фрагмент странного мифа. В одной из песен Литова обнаруживает, что беременна. Подозрительные женщины настаивают, что ее беременность — «от колдовства-порчи» земного парня, но девушка рассказывает им удивительную историю о том, что ее «болезнь — от бога». У ее отца были гуси, которых Литова зачем-то поместила в сундук для белья, отнесла на реку и пустила плавать. Сама же девушка уснула. Тут над ней пролетел рой пчел, и старая пчела ужалила спящую: девушка «распухла» от укуса пчелы. В мордовской мифологии известен пчелиный бог Нешке-пас — его имя может быть добавлено в список небесных мужей земных девушек. Однако сам миф обнаруживает, вероятно, более древние индоевропейские истоки: в болгарской сказке волшебник прячет невесту героя среди множества похожих на нее девушек, и герой узнает ее благодаря тому, что его помощница пчела указывает на настоящую невесту. Наконец, в мифе хеттов, древнего индоевропейского народа, проживавшего в Малой Азии во II тыс. до н. э., рассказывается, как бог плодородия Телепинус, первенец громовержца, разгневался на прочих богов, удалился в дикие места, где уснул на краю водоема, опутанный водяными лилиями. На земле началась засуха, люди и боги стали умирать от голода. Бог солнца послал орла на поиски Телепинуса, но птица не отыскала бога; безуспешными оказались поиски и самого громовержца. Наконец, мать-богиня посылает на поиски пчелу: та находит и жалит уснувшего бога. Поначалу укушенный Телепинус приходит в еще большее неистовство и гремит, как гром, но богиня Камрусепа, чье имя означает «Дух пчелиного роя», успокаивает грозного бога, принимая на себя всю его ярость. Вспомним карело-финского героя Лемминкяйнена, которого пчела, принесшая волшебное медовое зелье, пробудила от смертного сна. В карельском любовном заговоре («присушке») девушка отправляет пчелу за девять морей, чтобы та принесла ей любовный напиток — приворожить парня.

Так или иначе, укус пчелы пробуждает плодородие и даже самую жизнь у людей земли, а залогом этого плодородия служит брак небесного бога и земной женщины, в истории религий именуемый священным браком. Недаром похищение земной невесты небесным богом сопровождается грозой и ливнем: небо оплодотворяет землю небесным дождем. Неслучайно и то, что девушка в этот момент качается на качелях: этот обряд, свойственный и финно-уграм, и славянам, связан с весенними календарными праздниками — качели поднимают от земли к небу (наподобие серебряной люльки, которую спускает за невестой небесный бог).

Другой невестой Пурьгине-паса, согласно мордовской сказке, оказывается красавица Дамая. Здесь бог именуется инязоро, что означает «государь», «царь»: он живет в богатом доме, владеет обширными землями и реками, через которые переброшены железные мосты на каменных сваях (это напоминает нам Пурьгине-паза — Гефеста, сброшенного на землю). Когда кони громовника, из ноздрей которых валит дым, а глаза излучают огонь, бегут, то земля «дрожмя дрожит, небо звеня звенит» Копыта их высекают искры-молнии. Когда они скачут, медведи и волки прячутся в лесу, змеи цепенеют на земле, ястребы прячутся за облака. Пурьгине-паз испепеляет молниями семиглавого змея, а прах его развеивает страшным вихрем.

ДУХИ-МАТЕРИ

Гигантская птица высидела на березе — Мировом древе с тремя ветвями и тремя корнями — три яйца. Из них вылупились три духа-матери (ава). Первая — Норов-ава, хозяйка полей, охраняющая посевы (в том числе и от хозяйки ветров Варма-авы). Вторая — Вирь-ава, хозяйка леса, пастушка медведей, волков и других диких животных, страшный демон, о котором еще пойдет речь. Третья — мать ветров Варма-ава: она может принести тучи с плодородным дождем, но может и повалить созревший хлеб и даже раздуть пожар вместе с хозяйкой огня Тол-авой. У нее четыре сына, которые сидят в бочках по четырем сторонам света; когда Варма-ава открывает бочку, оттуда вырывается ветер. Варма-ава считалась также разносчицей болезней — поветрий.

У всех явлений природы были свои «матери»: Чи-вав (Ши-вав) — «Мать солнца», Ков-ава — «Мать луны», Ведь-ава — «Мать воды», Мода-ава или Мастор-ава — «Мать земли», Пакся-ава — «Мать полей», хранительница плодородия, Нар-ава — «Мать лугов», Розь-ава — «Мать ржи» и т. д. Отдельные «матери» покровительствовали и домашнему хозяйству: Кардаз-ава, Калдаз-ава (у мокши) или Юрт-ава — «Мать двора» и покровительница домашнего скота, Куд-ава — «Мать жилища», Утом-ава — «Мать амбара», Вель-ава — «Мать деревни», Бань-ава — «Мать бани», даже Пянакуд-ава — «Мать печи», кормилица. Сходные духи имелись у всех финно-угорских народов.

Особым почитанием пользовалась Мастор-ава или Мода-ава. После жертвоприношений к ней обращались с мольбой: «Мастор-ава, матушка, тяжесть земли держащая, вот пришли — собрались, твое имя вспоминаем, посмотри на наши поклоны. Что просим — дай, что скажем — сделай. Просим хорошего урожая, дай хорошего здоровья, Мастор-ава, матушка, что бросаем на тебя, что сеем на тебя — подними, вырасти, наполни, помоги». Даже при падении на землю считалось необходимым просить у кормилицы Мастор-авы прощения: ведь упавший вполне мог «ушибить» землю.

Мордовский фольклор включает баллады о строительной жертве, известной многим народам мира. Чтобы построить город (по преданиям, так были основаны Казань, Симбирск, Алатырь), мельницу или даже церковь, нужно принести хозяйке (или хозяину) земли искупительную жертву: человека, замурованного в фундамент, как правило, девушку, которую указала Мода-ава или избрал сход. Иногда старейшины пытаются заменить человеческую жертву мотком ниток (вспомним о связи нитей с человеческой судьбой) или животным — лошадью, петухом, коровой, собакой, змеей (только не хлебом, чтобы не навлечь гнева Норов-авы). Но хозяйка земли неумолима — она требует страшного выкупа за землю, использованную под строительство.

«Кто первое дерево срубил,

Кто первую щепу отделил,

Человеческую душу обещал,

Человеческую голову поселил».

Даже если решаются бросать жребий, жребий падает на избранную хозяйкой земли жертву. Девушку ведут на жертвоприношение как на венчание — после обрядовой бани, надев перстень на палец, ее венчают со строящимся городом. В эрзянской песне несчастную девушку разрубают на четыре части — как принято было поступать со строительной жертвой, чтобы прочными были все четыре угла строения.

Эти баллады, содержащие международный фольклорный сюжет, никоим образом не свидетельствуют о реальности человеческих жертвоприношений у языческой мордвы.

К богам и духам-покровителям обращались во время молений-озксов, совпадавших с календарными праздниками. Накануне Нового года хозяйка брала каравай хлеба и, поднимая его над головой, просила Пакся-аву, чтобы уродился хлеб, потом брала чашку с орехами и просила Вирь-аву об урожае орехов. Наконец, хозяйка поднимала жареного поросенка и просила Юрт-аву о плодородии скота. Когда созревали хлеба, просили Варма-аву не губить урожай, не пускать «своего ветра на созревшие хлеба во время уборки сена, во время уборки соломы».

В мифологии мордвы известны были и духи-отцы — атя или кирди, «хозяева»: Ведь-атя — «отец воды», Вирь-атя — «отец леса», Варма-атя - «отец ветра», Тол-атя — «отец огня», Мода-атя — «отец земли», Кардаз-сярко, домовой (оборотень, который может явиться в облике кошки или зайца), Велень кирди — хозяин села.

ВЕДЬ-АВА

Ведь-ава, водная богиня, была покровительницей плодородия: весной отправлялись к источникам молить Ведь-азор-аву о ниспослании плодородного дождя, опрыскивали все водой, магически имитируя ливень. Одновременно она считалась покровительницей чадородия и рыболовства и опасным духом. Образ Ведь-азор-авы или Ведень-кирди («Хозяйки воды») иногда особо выделялся среди многочисленных водяных «матерей» — ведь-ав, в том числе и по внешнему виду. Она обитает в океане, одета в серебристое платье, иногда имеет рыбий хвост: о своем появлении извещает других ведь-ав нежным звоном маленького колокольчика.

Ведь-ава могла появляться на берегу в виде голой женщины с длинными белыми волосами, которые она расчесывает, как и седобородый Ведь-атя, или в виде безобразной старухи; могла превращаться в разных животных и рыб, заманивать купающихся на глубокое место. Те, кому удавалось выплыть, избавившись от водяных, приносили жертвы — мелкие деньги, пшено для еды и хмель для пива. Каждый водоем имел свою хозяйку: Рав-ава («Хозяйка Волги»); Сур-ава («хозяйка Суры») и т. д.

Ведь-ава была покровительницей деторождения, и молодую после свадьбы выводили к воде — реке или ручью, представляя ее Ведь-аве. Считалось, что она посылает потомство: в архаических обществах всегда предпочитали мальчиков — работников, остающихся в собственном роду, поэтому о новорожденном мальчике говорили: «Ведь-ава подарила», а о девочке — «Ведь-ава бросила». После родов роженицу водили в баню, где повитуха молилась Ведь-аве и Баня-аве (покровительнице бани), испрашивая здоровья для матери и младенца. Но «от воды» женщина могла и заболеть, т. е. или совсем не иметь детей, или рожать мертвых. В таком случае следовало «украсть» новорожденного у Ведь-авы: повитуха в бане заворачивала младенца в тряпки, которыми затыкали дымовое окно, и передавала его другой женщине. В жертву Ведь-аве нужно было принести пшена, соли, хмеля, трижды поцеловать воду.

Рассказывают, что однажды Тол-ава позвала Ведь-аву и ее мужа на праздник по случаю рождения ребенка. Выпив браги, хозяйки стихий поссорились — каждая из них считала себя сильнее. Наконец, Ведь-ава загнала хозяйку огня за камень, и та сдалась: Ведь-ава строго наказала ей не жечь имущества бедных.

В сказке Ведь-ава останавливает лодку, вцепившись в весла, и требует у рыболова, семь лет ловившего в ее водах рыбу, в качестве дани того, чего он не знает в своем доме. Рыболов обнаруживает, что у него дома вырос сын, которого он и должен отдать водяной. В песнях Ведь-ава иногда наказывает рыболова за то, что он хотел поймать в Волге осетра — заповедную рыбу (на трех осетрах держится весь мир).

Ведь-аве устраивали моления как покровительнице рыболовства, воплощением которой была «белая рыба» (Акшо-кал-озкс). Специальные песни исполнялись в ее честь и во время ледохода.

Мордовские эпические песни сохранили память о живой воде (эрике ведь), которая возвращает мертвых к жизни. Добыть ее можно, лишь проникнув в преисподнюю в образе птицы (это напоминает шаманские мифы). За живой водой посылает падчерицу и злая мачеха, чтобы спасти своего ребенка: падчерица жалуется на свою судьбу умершей матери, и мать укладывает ее в свою могилу, сама же идет в загробный мир за живой водой. Падчерица выполняет трудную задачу, спасая дитя, — все это напоминает сюжеты карельских рун, повествующих о путешествии в загробный мир и Похьелу матери Лемминкяйнена и самого Вяйнямёйнена.

Ребенку со всех сторон угрожала порча — ведун в облике чудовищной птицы или огненного змея мог проникнуть в полночь через дымоход, пожрать кожу и кровь младенца; считалось, что от этой болезни помогает парная баня и ее хозяева.

ДОМОВЫЕ ДУХИ

Мордве был известен также бог — покровитель плотников: Керень шочконь-паз, бог «строительных материалов», луба и бревен. Но особо почитались домовые духи — Куд-ава, покровительница дома, Юрт-ава и Вель-ава. Они считались родственницами Пакся-авы: ведь все эти духи покровительствовали культурному, возделанному людьми пространству. Главные семейные обряды — родины, свадьба и похороны — начинались с обращения (или причитаний) к богу Шкаю (Шкабавазу) или Нишке, хранительнице двора Юрт-аве или Куд-аве и умершим предкам. После первого купания новорожденного в бане повитуха просила домовых духов взять нового члена рода под свое покровительство. Чтобы Куд-ава охраняла ребенка, его трижды опускали в подполье — считалось, что там обитает «мать дома».

Перед свадьбой мать жениха просила, чтобы домовые духи помогли высватать невесту. К Юрт-аве и Куд-аве обращалась сваха, когда приходила в дом за невестой:

«Хранительница дома, Куд-ава!

С добром мы пришли,

Пусти нас — зайдем,

Купленную нами (невесту) посмотрим,

Красивую сноху мы ищем,

Венчаться мы ее берем.»

Все участники свадебного поезда совершают моление Куд-аве:

«Хранительница дома, Куд-ава!

Дай ты нам здоровья,

Дай ты нам богатства».

Невеста же должна прощаться с Куд-авой (или Кардаз-сярко), Ведь-авой, к которой она ходила за водой, и Вель-авой:

«Когда возьмут меня из дома,

Ты обо мне не горюй,

Ты обо мне не печалься»…

Специальное моление — юртава-озкс — совершали осенью по окончании полевых работ, когда возвращались к работам домашним. Тогда резали овцу, варили брагу, а хозяйка дома обращалась к Шкаю: «Шкай пас, кормилец! Тебе молимся со светлой свечой, с разной стряпней. Вот сварили горшок каши. Сколько в нем крупинок, соли, столько дай нам для жизни добра, нескончаемого имущества, урожая хлеба, размножающегося скота, детей. Храни нас, великий Шкай пас, на всяком месте».

ВИРЬ-АВА И ЗЛЫЕ ДУХИ

Лес был одновременно и почитаемым, и страшным пространством. Его хозяйка, как и всякие лешие, редко показывалась людям — чаще слышали ее громкий хохот; она могла изменять свой облик и нрав. Она показывалась в виде обнаженной женщины, иногда одноногой (признак злого духа), или с тремя когтями на каждой ноге, с длинными грудями, переброшенными через плечи; как и злой дух албасты в верованиях тюркских народов, она любила расчесывать свои длинные волосы. Вирь-ава меняла свой рост — в лесу была вровень с деревьями, в поле — с травой. Она была способна прийти в село в виде кошки, собаки, а то и волка. Вирь-ава могла вывести заблудившегося из лесу, а могла и погубить, защекотать до смерти. Уйти от нее можно, только пятясь задом — тогда она не разберет, куда ведут следы.

После христианизации мордвы появилась легенда о том, что Вирь-ава появилась отнюдь не из яйца, снесенного на Мировом древе: лесными духами стали люди, проклятые Богом, — их не принимали после смерти ни земля, ни небо. Бог запер их в лесной избушке, а случайный прохожий открыл дверь в жилище проклятых, чтобы укрыться от непогоды. Те потянулись было из избы, да прохожий вовремя заметил злых духов и захлопнул дверь — не то они заполонили бы весь мир. Среди них оказалось 30 сестер-лихорадок и вирь-авы, которых в старину было много, потому что повсюду росли леса.

Христианский апокрифический источник этого рассказа очевиден: у русских были популярны рассказы о лихорадках — дочерях царя Ирода. Тридцать (иногда — 77, сакральное число, известное и по финно-угорским заговорам) разряженных царских дочерей шли купаться и встретили Иоанна Предтечу, одетого в шкуру. Царевны принялись насмехаться над ним. Иоанн проклял их, вселив в них лихорадку, и заклял, предрекши, что они будут жить до скончания века, невидимо ходить меж людей и мучить их.

Лесные духи размножились, и у вирь-ав появились мужские партнеры: вирь-атя уводили в лес женщин и девиц, сами же вирь-авы заманивали мужчин и могли прижить с ними детей. К вирь-атя обращались за помощью в мужской работе: заготовке дров, лыка; женщины просили вирь-аву показать грибные и ягодные места. В мордовских сказках вирь-ава со временем превратилась в бабу-ягу.

СВЯЩЕННЫЕ УРОЧИЩА И СУЛТАН-КЕРЕМЕТ

Мордва, как и прочие финские и тюркские народы Поволжья, почитала священные урочища — керемет или кереметь. Кереметами назывались не только рощи, но и кладбища (как и у соседних чувашей). В лесу огораживали тыном четырехугольный участок для священной рощи; туда вело трое ворот. Люди заходили через южные ворота, через восточные ворота вводили жертвенный скот, через северные ворота приносили воду, чтобы варить жертвенное мясо. У восточных ворот ставили три столба. К одному привязывали жертвенных лошадей, к другому — быков, к третьему — овец; там же вывешивались шкуры жертвенных животных. У трех столбов, врытых с западной стороны, в жертву божествам приносили животных. С южной стороны располагалась поварня, где варились жертвенное мясо, пиво и был приготовлен стол для трапезы. Кровь жертв (и всех забиваемых животных) должна была стекать в специальную яму: ее запрещалось проливать на землю; когда животное забивали на усадьбе, кровь считалась жертвой домовому Кардаз-сярко.

Моление происходило у священного дерева; забравшись на него, жрец призывал всех собравшихся на молитву. Христианизированная мордва поминала в молении не только языческих богов, но и Богородицу (которая, впрочем, отождествлялась с Анге-патяй). Затем жрец спускался с дерева, подходил к яствам, наливал в ковш пива, туда же клал мясо жертвенного животного, поднимал ковш к небу и призывал богов принять жертву. Молящиеся, обратясь к востоку, где стоял жрец, поднимали руки к небу, призывая богов. Мясо, хлеб, соль и пиво бросали также в жертвенный огонь. Один из жрецов, набрав пива в рот, брызгал им в народ: это — жертва Мастор-пазу, чтобы уродился хлеб. Затем призывали всех богов, начиная с высшего: Чам-паз, Нишке-паз и Свет-Вирь-Нешке-Велень-паз, видимо, воплощали у христианизированной мордвы Троицу, ибо затем (в описании Мельникова-Печерского) молящиеся просили Анге-Патяй-паз, Пресвятую Богородицу, послать на хлеб белую зарницу и теплую росу. Далее следовали мольбы к низшим божествам: «Мастор-паз, есть хотим, Ведь-мастор-паз (божество воды), пить хотим, Норова-парочи, уроди хлеба… Ведь-Мастор-паз, давай дождя, Варма-паз, давай тихие ветра» и т. д. Далее поминались низшие божества, и пиво лили к корням священных деревьев, раздавалось жертвенное мясо, а навар разбрызгивался в жертву божествам — покровителям скотоводства. Затем наступал черед яичницы и пирогов, развешанных на священном дереве, — молили богов о детях и домашней птице. Наконец, приступали к общему пиру. Шкуры, рога и копыта жертвенных животных сжигали на костре или зарывали в керемети.

Известно также описание молян у огромного дуба на косогоре: перед ним расстилались полотняные пологи, размещались яства и питье. Старейшины в белых одеяниях, указывая на яства, молили Керемета: «Белы ноги, Керемет, по лесу ходя, Керемет, по полю ходя, Керемет, мы тебя чтим, а ты нас оберегай». Затем кусочки трапезы зарывали в землю и складывали в дупло дуба, туда же клали монеты; к дубу женщины прикладывали холсты, которые приобретали целебную силу; из них шили и одеяния жрецов — озкс-атя.

Самым знаменитым священным урочищем был Султан-Керемет, почитавшийся и мордвой, и марийцами. Титул султана носили в средние века правители Казанского ханства. Мордва и марийцы, однако, устраивали в керемете моления осенью, во время календарных праздников, и поминали там погибших на войне. Название святилища превратилось в имя божества, созданного Шкаем в преданиях мокши.

СМЕРТЬ И ПОМИНКИ: БАНЯ И СВЕЧА ДЛЯ ПРЕДКОВ

Отношение к умершим и предкам было очень сходным у всех поволжских финнов.

Странный на первый взгляд ритуал совершает самый старший в мордовском доме после смерти больного. Он берет нож, водит им по шее и груди покойного и машет им вокруг. Затем этот нож втыкают в лавку около умершего или в дверь дома, чтобы никто больше не умирал. Старейшина выступает здесь в роли «ангела смерти», как воплощающий смерть старик мордовского фольклора, который носил с собой нож и кувшин, наполненный кровью (как и марийский Азырен), и одновременно отгонял смерть, ибо нож и топор — обереги против злых духов. На кладбище в могилу бросали соскобленную с монет стружку в жертву Калмо-ава, «матери кладбища» (или кирди — его хозяйке), с приговором: «Вот тебе, Калмонь кирди, пуд меди, пуд серебра, прими хоронимого». Когда проводившие умершего в последний путь возвращались с кладбища, остававшаяся в доме женщина бросала к их ногам большой нож — отгоняла смерть. Возвращающиеся должны были переступить через нож, топор или пояс (воплощение жизненной силы).

На поминках умершего должен представлять кто-нибудь из старших родственников, одетых в одежду покойника. Он садится по левую сторону стола, где умерший испустил дух, принимает почести от живых и поминальную трапезу — целую гору блинов и баранины, которую складывают перед ним, а также вино и брагу. После застолья участники поминок валятся в ноги «умершему», испрашивая у него благословения, счастья в торговле, на дорогах, в доме, здоровья себе, детям и скоту. «Покойник» наставляет их на праведную жизнь. Затем совершался странный обряд вопрошания «покойника» о его нуждах: тот не нуждался ни в одежде, ни в пище — ему был нужен лес. Тогда его с почестями выносили на гумно, где втыкали в землю ветвь, которую «покойник» срубал, и его с «лесом» вновь вносили в избу. Там у ветки разжигали небольшой огонь, через который трижды проходили участники поминок: считалось, что в этом огне сгорала сама смерть, угрожавшая живым.

Ветвь как центральный символ обряда напоминает нам о Мировом древе, которое в погребальных церемониях исполняло роль дороги на тот свет.

Наконец, наступает время проводов «покойника» на кладбище: на телеге его везут к могиле, где обязательно усаживают вместе со всей изобильной поминальной пищей.

Предков приглашали с того света в баню и на поминальное пиршество во время календарных праздников, на зимние «святки» и весеннюю Страстную неделю, в Великий четверг. При этом живые старались помыться побыстрее, при этом приговаривая: «Раньше сорок и ворон, раньше змей и лягушек я искупаюсь».

Читатель уже знает, что сороки и вороны, и, тем более, змеи и лягушки — это «гады», хтонические существа, связанные с преисподней. Они и отождествлялись с предками — ведь они тоже были выходцами с того света (тона чи, или тона ши у мокши) и покоились в земле.

Перед поминками у мордвы, как и у марийцев, зажигают большую свечу. Старейшина приглашает предков на пир: «Прадеды, прабабки! Услышьте нас, стряхните с себя земную пыль (могильную землю), приходите к нам на праздник. На ваше имя мы блины пекли, брагу варили; соберите своих родных и приходите; может быть, между вас есть безродные, которых некому пригласить, вы их возьмите с собой, чтобы они не остались без праздника, у нас всего вдоволь — всем хватит, вот для отдыха место вам приготовили, после обеда отдыхайте тут… Благословите нас на хорошее житье, урожай, на размножение скота. Храните нас от всякого зла и на ходу, и при лежании, и при вставании. Против злодея поднимите свои руки, протяните свои правые полы» (правая сторона воплощала доброе начало, а левая — злое).

Как правило, среди поминающих находилась старая женщина, которая была наделена способностью видеть умерших: она сидит у порога и наблюдает за душами, которые приходят в дом. Потом она рассказывает о том, кто из умерших сидел за столом и о чем они разговаривали. За поминальным столом присутствовал и человек, изображающий последнего умершего и облаченный в его одежду. Во время трапезы он рассказывает о своей жизни и жизни всех родных на том свете: иной занимается извозом и держит хороших лошадей, иной совсем промотался, иной занимается пчеловодством, а другой пьянствует; кто-то из неженатых женился и взял себе красивую жену…

У мордвы был известен обычай хоронить девушку как невесту — в подвенечном уборе. При этом выбиралась ее «заместительница» среди подруг и ее «жених», а похоронная процессия сопровождалась не похоронными, а свадебными причитаниями. Вернувшихся после похорон родители умершей встречали, как вернувшихся с венчания: при входе в избу вернувшиеся пели и плясали, и лишь за поминальным столом начинались настоящие поминки.

После окончания поминальных торжеств перед заходом солнца провожали предков на кладбище, угощались в последний раз и говорили: «Ну, идите теперь, прадеды, прабабки на свои места. Где угодили вам, где нет — не пеняйте. Соберите и вновь умерших, они не найдут дороги. Ты, старший дед, сам постарайся».

ПРОКЛЯТЫЕ МЕРТВЕЦЫ

Проклятие, особенно родительское, было страшным наказанием в архаическом обществе, которое основывалось на почитании старших. Проклятие могло коснуться не только человека, но и животного — лошади, и даже одежды или обуви. Проклятый исчезал из мира, но не находил покоя на том свете и появлялся среди живых в полночь в виде человека-оборотня или животного, пугая всех вокруг. Самоубийцы и проклятые дети превращаются в злых духов болезней или лешачих — вирь-ав.

Страшная легенда сохранилась у мордвы о лихом атамане Стеньке Разине, который был казнен — умер неестественной смертью, и, значит, должен был превратиться в проклятого мертвеца. Он не умер, а лежит в лесу, в недоступном никому месте: атамана проклял Бог, земля его не принимает, Бог же не принимает его души. Он лежит на боку (как вампир у саамов) в каменистой земле (которая не может «быть пухом»). Только сядет солнце, как к нему собираются из леса змеи, лягушки, ящерицы и всякие гады и начинают его высасывать. С восходом солнца от него остаются душа да кости, все гады уползают, лишь один змей остается у его сердца и сосет день и ночь. Днем же на Стеньке вновь нарастает тело: так он и будет маяться до конца света.

Легенда о казачьем атамане напоминает другую — средневековую легенду о знаменитом короле бургундов, который был также захвачен в плен врагами — гуннами. Это был Гуннар, герой скандинавских песен о Нифлунгах-Нибелунгах. Гунны бросили его связанным в змеиный ров, но сестра успела положить герою арфу: пальцами ног тот принялся перебирать струны, усыпляя змей. Но злобная колдунья — мать самого Аттилы — превратилась в змею и убила героя своим ядом.

В мордовской сказке рассказывается, как мачеха-царица прокляла свою падчерицу, и та превратилась в утку. Она рассказывает охотнику, который хочет застрелить утку, о своей судьбе, и охотник спасает царскую дочь.

Отношение к покойникам и предкам было, как мы видим, двойственным. От них зависело благополучие живых, урожай и размножение скота — ведь они пребывали на том свете, в преисподней — земле, от которой зависело плодородие (недаром в карело-финской мифологии именно на том свете, в Похьеле, первоначально пребывали светила и мельница сампо). Поэтому общие поминальные торжества приходились на главные календарные праздники, призванные обеспечить плодородие. При этом предки оставались опасными выходцами с того света — могли забрать с собой живых (вспомним отношение к духам вожо у удмуртов). Особенно опасными были колдуны (у марийцев их могилы окружались изгородями), проклятые родителями и покойники, умершие неестественной смертью и не избывшие своего жизненного срока: они доживали свой срок, скитаясь по земле и нанося вред живым. Умерших неженатыми приходилось женить после смерти. Так или иначе, почитаемых предков выпроваживали из мира живых и просили их указать путь на тот свет недавно умершим.

СТАРИК И СМЕРТЬ

Как и у других народов, у мордвы есть сказка о хитреце, который не желал умирать. Как-то Атякш Ега (Егор Петух) пустил ночевать двух путников, и те дали ему волшебное кольцо, исполняющее желание. Когда к старику пришла смерть — кулома (слово, общее для финно-угров) — старик приковал ее кольцом к лавке, и отпустил лишь после того, как смерть обещала ему еще три года жизни. Конечно, когда смерть пришла к хитрецу вновь, ему уже не удалось отвертеться, и он попал в ад. Но и там он ввязался в карточную игру с чертями и выиграл все души. Старик вывел души в рай, но сам все мечтал о земной жизни — рай не место для хитреца.

В мордовской эпической песне смерть приходит за молодым парнем, единственным сыном у матери. Он умоляет смерть пощадить его молодую душу, но та неумолима… и мать делает для сына новый дом — гроб — и выстилает его берестой. Является смерть и требует, чтобы сын скорее умирал. Хитрый парень говорит, что не умеет умирать, и просит смерть показать ему, что нужно делать. Смерть ложится в гроб — тут-то ее и накрывают крышкой. Перед нами не столько подвиг Ильмаринена, заманившего смерть в сундук, сколько сказочное деяние маленького хитреца, который перехитрил бабу-ягу: вспомним сказку, где Иванушка просит ягу показать ему, как садиться на лопату, чтобы отправиться в печь. Мордовский парень не собирается выпускать смерть до тех пор, пока не побелеют ее волосы и не пожелтеют зубы.

ПАХАРЬ-БОГАТЫРЬ ТЮШТЯН

Когда Нишке создал землю, леса, луга, то увидел, что поваленные деревья в лесу остаются неубранными, а луга некошеными. Тогда он и создал народ эрзю. Но эрзяне сильно умножились — возникло целых семь селений — и стали они спорить из-за земли: не могут разделить лес, не могут косить луга. Пахарь-богатырь Тюштян (Тюштень, Тюштя), который мог пахать на двадцати четырех лошадях семью плугами, на совете семи старейшин эрзи был избран эрзянь кирди («правителем эрзи») или инязоро(ине — «великий»; азор — «хозяин, господин»; это слово восходит к индоиранскому божественному титулу асура, ахура). Он согласился поделить угодья, если получит священный знак: сухая палка, воткнутая в землю, должна зазеленеть во время его пахоты. Тюштян стал справедливым правителем; при помощи колдовства и богатырской силы он одолевал врагов мордвы, мог заставить расступиться волны моря, взмахнув палкой или платком. Время его правления — Золотой век («век Тюштяна»), когда рождались одни мальчики, народ свой он поил медом.

Зацветшая ветвь в руках правителя — широко распространенный символ «священного царя» (такой «Золотой ветви» посвятил свой знаменитый труд Дж. Фрэзер). Власть священного царя благословлена свыше и простирается не только на людей, но и на силы природы, плодородие. На мордовский миф явно повлиял библейский рассказ о жезле Моисея, которым он заставил расступиться волны Чермного моря, и жезле Аарона. Когда нужно было выбрать первосвященника из представителей двенадцати колен, все они оставили свои жезлы в Скинии Завета: наутро оказалось, что жезл Аарона зацвел. Замечательно, что эта библейская традиция нашла продолжение не только в мордовском мифе, но и в славянской — чешской — легенде о призвании правителя Пшемысла: когда чехи решили избрать себе князя, они обратились к пахарю Пшемыслу. Палка, которой он погонял своих волов, зацвела, что и стало знаком его избранности.

Когда Тюштян стал чувствовать приближение смерти, он обратился к сородичам за советом: умирать ли ему при всем народе, или уйти, скрыв свою смерть. Народ не хотел видеть смерти правителя, и Тюштян ушел, оставив народу медную трубу: ветер заставлял трубу издавать звуки, которые должны были свидетельствовать о том, что вождь жив и дух его — с народом.

По другому преданию, Тюштян возгордился, пируя со знатью и богачами, а тем временем русский царь захватил мордовскую землю. Вещие птицы — ласточки бьются в окна палаты Тюштяна и сообщают ему роковую весть. Но гордец не верит в поражение: скорее щука, приготовленная к его столу, будет вновь плавать, а жареный петух запоет. Тут и происходит чудо: щука пускается плавать в меду, а жареный петух захлопал крыльями и закукарекал…

Тем временем происходит другое чудо: семидесятилетняя бедная вдова рожает младенца с каменным теменем, серебряными пятками, на лбу у него солнце, на затылке — светлый месяц, на концах волос — звезды. Мать качает его в колыбели и хочет, чтобы он обладал умом правителя — Тюштяна. Об этом рождении узнает старый Тюштян от своей вещей вороны с железным клювом. Он покупает младенца у бедной вдовы, замуровывает его в бочку и пускает ее по волнам. Но бочку прибивает к берегу, и царь в чужой стране усыновляет младенца. Тот вырастает и идет войной на Тюштяна. Старый правитель вынужден бежать за море.

Оба предания об уходе Тюштяна напоминают уход карело-финского культурного героя Вяйнямёйнена. В «Калевале» Леннрота есть даже эпизод, где Вяйнямёйнен оставляет народу свое кантеле, как Тюштян — трубу.

У мокши Тюштень-оцязор (оцю — «большой», азор — «хозяин»; каназор — от тюркского «хан») обитает на восходе солнца на вершине (характерный образ священного царя на Мировой горе, близкий образу обско-угорского Нуми-Торума), в серебряных палатах в золотой одежде. Он руководит собраниями народа, строит города (в некоторых песнях — даже столицу современной Мордовии Саранск). Однако ему пришлось покинуть землю, когда враги (ногайцы) одолели его: подобно шаману, он поднялся на большое дерево и оттуда вознесся на небо. Согласно другим легендам, он ушел со своими людьми за море, которое расступилось от взмаха его платка или жезла, как перед библейским Моисеем.

По поверьям мордвы, Тюштян может послать неурожай и стихийное бедствие; если он вновь выступит против своих врагов, начнется последняя война, которая погубит мир. Языческая мордва устраивала специальные пиры — братчины, называемые тюштянами, и зажигала обрядовую свечу, которая также именовалась тюштян, поминая древнего правителя.

Тюштян — культурный герой, фигура, переходная от мифологии к истории. В рукописном сборнике XVII в. сохранилось русское предание о начальной истории мордвы. В устье Оки, где ныне стоит Нижний Новгород, жил знатный и могущественный мордвин по имени Скворец. Его товарищем был другой могучий мордвин — Соловей: с ним сражался сам Илья Муромец. У Скворца было восемнадцать жен, которые родили ему семьдесят сыновей (это число — библейское число народов). Они пасли свои стада и водили их на водопой к Оке, где в пещере обитал чародей Дятел. Его и спросил Скворец о судьбе своих детей. Дятел ответил, что сыновья его будут долго владеть мордовскими землями, если будут жить в мире; если же они поссорятся, то будут покорены русскими, которые построят здесь город-камень. Дятел умер в глубокой старости и был похоронен с почестями на том месте, которое с тех пор стало именоваться Дятловы горы. Умер и Скворец, завещав сыновьям жить в мире. Те блюли заветы отца, но их потомки, размножившись, стали враждовать. Тогда их прогнал со своих земель русский князь Андрей Боголюбский, князь же Юрий Всеволодович в 1221 г. основал на Дятловых горах Нижний Новгород.

Странные птичьи имена средневековых мордовских героев отражают реальный и древний мордовский обычай: у некрещеной мордвы был обычай давать подобные имена — Торай (Гусь), Тырпыр (Дикий голубь) — восходящий к тотемической древности. Вспомним хитрого Егора Петуха, победившего смерть, воршудные имена у удмуртов и т. п.

ПОСЛЕДНИЙ ВОЛХВ: КУЗЬКА — МОРДОВСКИЙ БОГ

Христианизированная мордва восприняла и переиначила в фольклоре многие мотивы христианской мифологии: уже говорилось о мордовской троице — Нишке, Николе (Никола-паз, который отождествлялся с Мастор-пазом, богом земли) и Норов-пазе, сидящих на Мировом древе и раздающих долю-счастье. Иконы именовались в мордовской традиции паз-ава — «божья матерь». Богиня Анге-патяй отождествлялась то с самой Богородицей, матерью Нишке, то с повивальной бабкой — апокрифической Саломеей, которая помогала ей при родах.

Эта синкретическая вера и породила последнего волхва. Недавно принявший христианство крепостной Кузьма Алексеев в 1808 г. объявил себя пророком, согласно доносу властей, собрал вокруг себя «богомерзких женок», новокрещеную мордву и стал совершать моления в лесу. Он пророчил грядущий конец света, запрещал пахать и сеять, а также платить помещикам оброк. Пророк, прозванный «Кузька — мордовский бог», провозгласил конец христианской веры и возвращение веры мордовской: судья придет не с востока, а с запада, и молиться надо на запад на старых мольбищах — кереметях. С запада будет восходить солнце. Два года длилось движение, возглавленное последним волхвом.

Кузьма был арестован присланной военной командой и отдан под суд. Следствие показало, что Кузьма не был сведущ ни в христианской, ни в традиционной мордовской вере — он знал имена двух-трех богов. «Пророк» был признан опасным преступником, бит кнутом, ему вырвали ноздри и отправили на вечную каторгу.

События начала XIX в. живо напоминают то, что произошло в Верхнем Поволжье в XI в.: Кузьма, с точки зрения православных властей, призывал поклоняться Антихристу, как и волхвы, ибо его бог должен был придти с запада, с «адской» стороны. Пророчество о том, что солнце будет восходить с запада, также находило соответствие в прорицаниях волхвов, но уже не на Волге, а в Киеве, где другой древнерусский «пророк» предсказывал, что реки потекут вспять, а земля Русская поменяется местами с землей Греческой. И расправа с Кузьмой напоминала о пытках, которым подверг схваченных волхвов Янь Вышатич. Христианизация языческого населения порождала сходные явления, хоть они и были разделены столетиями.

МИФЫ ОБСКИХ УГРОВ

Ханты и манси, долго сохранявшие традиционный быт таежных охотников, рыболовов и оленеводов, на юге занимавшиеся скотоводством, также сохранили богатейшую мифологию. Ханты (остяки) и манси (вогулы) меньше были затронуты христианизацией, чем другие финно-угорские народы, но впервые «остяцкие» верования были описаны именно во время миссионерской поездки, совершенной после указа Петра I (1710 г.) о крещении остяков. Ссыльный, но раскаявшийся сторонник Мазепы Г. Новицкий принял участие в работе миссии и в 1715 г. составил «Краткое описание о народе остяцком» — первую русскую книгу по этнографии. С тех пор множество ученых побывало у обских угров, ими составлен огромный корпус фольклорных записей. Среди этих исследователей выделяются финский религиевед К.Ф. Карьялайнен и отечественный этнограф и археолог В.Н. Чернецов, в последние годы — фольклорист Н.В. Лукина, этнографы И.Н. Гемуев, А.М. Сагалаев и др.

КАК НУМИ-ТОРУМ СОТВОРИЛ МИР

Верховным богом ханты и манси считали Нуми-Торума (Нум-Торума, Торума, т. е. «Верхнего бога»), «Большого старика» (Алле-ики), Сорни-Торума («Золотого Торума»), обитавшего на небе: слово торумимело много значений — «небо», «Вселенная», «погода», «бог» (как и финское слово юмала). Нуми-Торум (в других мифах — его отец Корс-Торум) велел гагаре, плававшей в водах Мирового океана, трижды нырять на дно, пока она не вынесла в клюве ил, из которого Нуми-Торум стал творить землю. В облике гагары, согласно мифам манси, скрывался бог преисподней Куль-отыр, богатырский повелитель злых духов (кулей). Он оставил часть земли в клюве, но когда земля, по повелению Нуми-торума, стала разрастаться, утаенная часть тоже принялась расти, и гагара выплюнула ее из клюва, создав горы (Урал) на ровной поверхности. Чтобы земля не разрасталась до бесконечности и не утонула от собственной тяжести, Нуми-Торум велел Вит-кулю — водяному — пожирать ее. Лесные пожары также делают землю легче и позволяют ей держаться на поверхности океана.

Гагара в мифах разных финно-угорских народов оказывается воплощением злого творца: Омоля у коми, Куль-отыра у манси; даже у саамов она считается женой черта. К «добрым» водоплавающим птицам с древних времен относились лебедь, гусь и утка.

У хантов противником Нуми-Торума был злой дух Кынь-Лунг. Они были братьями, рожденными богиней-матерью Анки-Пугос. Когда уставший от творения бог уснул на созданной им земле, Кынь-Лунг попытался сбросить его в океан. От этого возникли неровности почвы, а земля стала разрастаться. Нуми-Торум не смог жить на земле со злым братом: по Млечному пути он удалился на небо.

Чтобы земля была устойчивой на водах океана, Нуми-Торум, по совету своей сестры, богини земли Йоли-Торум-шань, или Калтащ-эквы, бросил на нее свой пояс, украшенный тяжелыми пуговицами, и тогда он превратился в Уральский хребет, опоясавший середину земли.

Побежденный противник бога-творца проник в преисподнюю, вонзив в землю посох и проделав в ней отверстие (в других вариантах отверстие своим посохом проделывает Нуми-Торум). С тех пор через это отверстие на землю из преисподней проникают вредоносные твари — насекомые. Прежде всего это комары-кровопийцы, мучающие жителей тайги, а также болезни. Богиня — покровительница людей, Мых-ими, в мифах хантов тождественная Анки-Пугос и мансийской Калтащ-экве, загораживает это отверстие своими котлами.

Обско-угорский фольклор сохранил фрагменты самого архаичного мифа о творении, когда за землей ныряют (без божественного повеления) две птицы — большая гагара и малая гагарка. Лишь на третий раз птицам удалось достать крупицу земли со дна океана. Они так долго были под водой, что у гагары кровь пошла горлом и окрасила ей грудь. У гагарки кровь потекла из затылка, с тех пор у гагарок красный затылок (этиологический миф об окраске птиц подтверждал истинность мифа о творении). Земля, вынесенная на поверхность океана, стала сама разрастаться и растет все больше и больше.

Другой миф причудливо соединяет библейскую легенду о потопе с древним космогоническим мифом. Безымянные старик и старуха живут в доме на кочке посреди вод океана. С неба прилетают две железные гагары, которые по очереди выносят по кусочку земли и прилепляют их к бревнам избы. У старика есть белый ворон, которого он время от времени выпускает проверить, не выросла ли земля. Первый раз ворон летает недолго, на второй раз исчезает на полдня. В третий раз он возвращается лишь на третий год — но уже черным. Старик спрашивает ворона, почему тот почернел, и тот признается, что нашел на краю земли труп человека и поклевал падали. Тогда старик заклял его: ворон не будет сам добывать зверя и рыбу — он всегда будет питаться падалью. Сходный апокрифический миф рассказывается о Ное, который выпустил ворона из ковчега, чтобы он узнал, отступили ли воды всемирного потопа: такой миф был известен также саамам.

Еще один миф о сотворении мира содержит малоаппетитную на современный взгляд подробность. «Светлый муж-отец», как именуется Нуми-Торум уже под влиянием христианства, создал этот мир, который отождествляется с Сибирью. У него уже есть сын, который спрашивает у отца, не может ли он создать посреди океана холм, на котором он мог бы уместиться? Сын сам высмаркивает из глотки сопли, которые и становятся основой земли. Но тут творец видит нечто, всплывающее и вновь тонущее. Это оказался черт — куль, несомый ветром. Тогда мальчик выпускает своих помощниц — двух гагар, которые и разрывают черта.

Затем мальчик решается отправить птиц на поиски настоящей земли: одна из них скрывается под водой почти семь лет (без семи месяцев) и не достает земли, другая выныривает через семь лет и стряхивает со своих крыльев каменистую землю.

НЕБЕСНАЯ СВАДЬБА. СОЛНЦЕ И ЛУНА

В одном из мифов рассказывается, что солнце и луна пребывали первоначально в преисподней у Куль-отыра. Они были похищены оттуда сыном Нуми-Торума, покровителем людей Мир-сусне-хумом, или Эква-пырищем, о чем еще пойдет речь.

Сходный миф рассказывает о некоей хитроумной снохе, которая, подобно карело-финской хозяйке Похьелы, упрятала солнце и месяц.

Некий старик в начале времен приехал к своей снохе и попросил ее сшить ему шубу из лисы, волка, зайца и горностая. Сноха сделала ему шубу, но не стала сшивать шкурки, а склеила их. Когда старик принялся кататься с горы на гору, шуба его распалась на части, которые превратились в зверей и разбежались по земле. Голый старик разгневался и собрался воевать с отцом своей снохи. Он уже собрал воинов, но тут сноха взяла крючок, поддела им солнце и месяц и спрятала в свой сундук. Воинственный старик не только не мог пойти войной, но не мог даже поесть. Тогда он пришел к снохе и взмолился, чтобы она отпустила светила. Так люди избежали первой войны.

Миф повествует не только о похищении светил, но и о происхождении пушных зверей, которых жадный старик хотел использовать только для своей шубы. Владельцем чудесной шубы был Куль-отыр (прикоснувшийся к ней заболевал).

У хантов сохранился и миф о небесной свадьбе — правда, действие его происходит на земле и сопровождается вполне земным скандалом. Одинокий мужчина жил в лесу. Однажды он решил отправиться на поиски других людей. Мужчина и правда нашел избушку, где жила женщина: она стала его женой. Но муж скоро понял, что у нее короткий век, и покинул свою подругу. Век другой женщины показался ему таким же коротким, и он нашел себе третью жену, которая, наконец, ему подошла. Долго ли, коротко, но муж, несмотря на то, что жена его не пускала, решил проведать свою избушку. На обратном пути его стали преследовать брошенные жены. Он пустился бежать, но женщины настигли его у входа в жилище соперницы и разорвали надвое. Наш герой оказался живучим: одна его половина стала жить с двумя прежними женами, другая — с третьей. Когда муж нарастил себя целиком, его жена снова оторвала наросшую половину и забросила на небо — так появился месяц. Сама же супруга также поднялась в небеса и стала солнцем.

На солнце живет такой же народ, как на земле, он даже добывает пушнину и рыбу, вот только хлеба не ест — жарко. На луне же поселились хвастливые ребятишки. Вот как это произошло. Дети пошли за водой при взошедшем месяце и стали похваляться своей хорошей жизнью — есть у них и вода, и рыба… Месяц взял и поднял их к себе.

КАК БЫЛ СОТВОРЕН ЧЕЛОВЕК

У Нуми-Торума, как и у многих высших богов в мифах финно-угорских народов, была семья, участвовавшая в творении. Сестра и жена высшего бога, Йоли-Торум-шань («Мать нижнего мира — Земли»), посоветовала богу создать людей — ведь Земля была уже укреплена на поверхности океана. По велению Нуми-Торума, их сын Полум-Торум вырезал первых людей из прочной лиственницы, но Куль-отыр подговорил бога поменять их на глиняных, слепленных злым духом. В них богиня земли вдохнула души, которые передал ей отец Корс-Торум, обитатель самого верхнего мира (Нуми-Торуму запрещено было присутствовать при этом таинстве — с тех пор мужчины не присутствуют при родах). Из-за непрочности глины люди подвержены заболеваниям, тонут в воде, а в жару из них выступает влага — пот.

Чтобы люди получали пропитание на земле, Нуми-Торум пообещал пустить в тайгу оленей и лосей, создал съедобные ягоды.

В другом мифе сам Нуми-Торум сотворил людей. Сначала он хотел сделать их из лиственничных стволов, но у него получились великаны менквы, убежавшие в лес после того, как Нуми-Торум вдохнул в них жизнь. Не понравились богу и существа, созданные из сердцевин лиственничных стволов, оплетенных корнями — бог уничтожил собственное творение. Наконец из тальника, обмазанного глиной, бог создал настоящих людей.

Под влиянием библейской мифологии у манси появился миф о том, что первые люди были бессмертными великанами — богатырями-отырами: Нуми-Торум разгневался на них из-за того, что они без конца воевали друг с другом, и послал на землю пожар. Тогда великаны вырыли землянки, чтобы спастись от него. Бог же послал на землю потоп или огненный потоп, достигавший небес; в нем погибли уцелевшие в землянках великаны. Их землянки видны до сих пор — это древние городища. Уцелели лишь семь отыров — это сыновья Нуми-Торума. Затем были сотворены обычные люди.

Когда население Земли слишком умножилось, Нуми-Торум создал зиму, чтобы люди мерзли; скоро народа стало слишком мало, и Нуми-Торум спустился на Землю, чтобы добыть тепло. Тепло исходило из камня, и когда бог разломил камень, оттуда появилась Най-эква («Женщина-огонь»), Бог научил людей разводить огонь, дал им котлы и научил их варить пищу.

ПЕРВАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПАРА

Дуалистический миф рассказывает о том, как была сотворена первая пара.

Черт Куль пришел к Богу. Тот сначала выгнал его, а потом пожалел об этом и вернул назад — ведь у черта было много всяких мыслей по поводу творения. А черт угадал, чего хотел Бог — создать людей. Да у него не было черной земли. Тогда Бог послал за черной землей черта.

Когда Куль принес землю, бог разделил ее на две пригоршни, а потом нарисовал на бумаге мужчину и женщину. Творец разжал ладони, и из земли появилась первая человеческая пара.

Черт решил повторить творение — сжал пригоршню земли, но когда разжал руку, появилась ящерица. Тогда он тоже нарисовал людей, но опять из одной руки у него выполз жук, из другой — жаба. В злобе он поднялся на небо, когда Бог был на земле, и подкупил стерегущую людей собаку шкурой, а потом оплевал и покрыл соплями тела первой пары. Бог вывернул людей наизнанку — и вот, с тех пор они болеют и кашляют, а собаку так и оставил с ее чертовой шкурой.

Другой миф продолжает историю творения мира сопливым мальчишкой. На этот раз он вновь использует свои сопли, и из них появляется «волосатый червь, волосатая змея». Из червя появился первый человек, который вырос под дождем и ветром. Ему встретилась женщина, которая назвала себя ползущей (значит, имела отношение к змеям — хтоническим существам) и рассказала, что вышла из расколовшейся черной земли. Она попыталась тут же соблазнить первочеловека, но сначала у нее ничего не вышло — детородные органы человека-червя оказались подмышкой… Пришлось делать первую в мире пересадку органов, и лишь тогда образовалась первая человеческая пара.

Первый мужчина обладал в начальные времена такой твердой кожей, что не мог согнуться. Жена научила его найти в лесу три ягоды, съев которые, мужчина избавился от своей коросты. Тогда и стали появляться на свет мальчики и девочки.

Появление людей из червей и других хтонических созданий — традиционный мифологический мотив. В скандинавской мифологии из червей, возникших в разлагающемся теле первого великана Имира, появились первые разумные существа — карлики. Сходный миф о происхождении медведей существует у хантов. Когда медведи жили на небе, бог однажды выгнал непослушного медвежонка. Тот упал на землю и застрял в развилке дерева, где и погиб. В его теле завелись черви — из больших червей вышли большие таежные медведи, из малых — маленькие северные.

О том, что человек сначала был покрыт роговой оболочкой, рассказывают многие финские мифы: этой оболочки лишил их противник бога, оплевавший только что созданного человека (сравните германский миф о неуязвимом герое — Роговом Зигфриде). В мифе манси творение нормального человека завершает женщина.

СОТВОРЕНИЕ ЖИВОТНЫХ

О происхождении зверей рассказывается не только в мифе о чудесной шубе. Разными творцами, согласно преданиям обских угров, были созданы звери и рыба — источник существования этого народа. Дух земли у хантов создал медведя; дух неба — северного оленя; лесной дух — лису, белку и других лесных зверей.

Существует легенда о происхождении земной птицы — скопы. У Верховного бога Нуми-Торума был сын по имени Скопа-Сюхэс. Бог послал сына на землю для добрых дел да велел одеться потеплей. Но сын не послушал и, замерзнув, упал замертво. Богу стало жаль сына, и он превратил его в птицу скопу: она летает очень высоко, но все равно не может достичь неба.

Рассказывают, что рябчик был раньше большой птицей. Однажды он внезапно вспорхнул и напугал Нуми-Торума. Разгневанный бог разорвал его на семь частей и разбросал по семи сторонам света. С тех пор рябчики стали совсем небольшими (в сходном мифе коми в роли Нуми-Торума выступает Стефан Пермский).

В кукушку превратилась женщина, которой дети отказались принести кружку воды. Когда мать стала птицей, дети принялись просить ее выпить воды, да было поздно.

МЕДВЕДЬ, СПУЩЕННЫЙ С НЕБЕС

По самым распространенным мифам, медведь — сын или дочь Нуми-Торума по имени Консыг-ойка («Когтистый старик»): однажды, нарушив запрет бога, он вышел из дому и увидел внизу землю, покрытую лесами. Медведю захотелось в лес, и бог спустил его на землю в люльке на железной цепи. В одной из песен, исполняющейся во время медвежьего праздника — обрядового пира по случаю удачной медвежьей охоты, — рассказывается, как медведь попал на остров, где было много ягоды — черемухи и шиповника. На тот же остров по ягоды приплыли на лодках женщины, взявшие с собой девочку и мальчика в люльках. Медведь зарычал на женщин, и те в ужасе убежали, оставив детей. Зверь сожрал девочку (исполнив перед люлькой песнь людоеда), но когда подошел к колыбели с мальчиком, явились охотники с собаками. Зверь, обстрелянный из лука, раненый рогатиной и топором, умер «великой смертью медведя».

Далее в песне сам зверь — точнее, его бессмертная душа, — описывает медвежий праздник. С него снимают шкуру, помещают в середину лодки и везут в город, где медведя встречают для священной игры. В доме начинается священный пир, а потом — священная пляска медведя, во время которой шкуру зверя наряжают в сарафан, украшают серебром. Когда праздник кончается, медведь на железной цепи поднимается к своему небесному отцу.

Охотник может убить медведя, потому что он нарушил запрет божества. Отпуская его на землю, бог велел зверю не разорять амбаров, не отбирать у охотников добычу, не пугать женщин и детей. Медведь становится добычей охотника, но люди должны устроить в честь зверя праздник, чтобы он воскрес — вернулся на небо (или в лес). Но если медведь убьет охотника, его ждет кровная месть: родственник убитого отомстит зверю, а тело его сожжет, так что медведь не сможет возродиться.

Медведь за проступки против бога также может убить человека; существуют и специальные охотничьи табу: нельзя хвалиться легкой победой над зверем — он отомстит.

В специальной «медвежьей песне» рассказывается, как Городской Богатырь (Усынг-отыр-ойка) убивает медведя и оскверняет его священное тело: шкуру разрубает топором и бросает в чум женщинам, мясо бросает собакам. Душа медведя жалуется Нуми-Торуму: если бог нарек медведя священным зверем, зачем он допускает издевательства? Душа медведя в виде длиннохвостой мыши обходит семь берлог, и сородичи отправляются мстить за убитого. Но Городской богатырь со своими сыновьями отбивают медвежий штурм. Тогда убитый зверь опять молит Нуми-Торума, и тот спускает на железной цепи с неба настоящего мстителя — первопредка медведей, который и разрывает богатыря в клочья.

Обским уграм известны и мифы о медведях-оборотнях. Рассказывают, что некий богатырь любил ходить в лес и однажды заблудился. Чтобы выбраться из лесу, ему нужно было перелезть через поваленный ствол. Пришлось ему снять одежду и карабкаться по замшелому дереву. Когда он перелез на другую сторону, то обнаружил, что мох прирос к его телу, а сам он превратился в медведя. Богатырь полез было назад, чтобы вернуть свою одежду, но было поздно — одежда пропала. Так он и остался лесным зверем.

ВОЛШЕБНАЯ ОХОТА НА ЛОСЯ

Небесное происхождение приписывается также лосю: некогда он имел шесть ног и мчался по небу так быстро, что никто не мог догнать его. Тогда на охоту отправился некий Сын бога или человек Мось — первопредок обских угров — на лыжах из священного дерева. Охотнику удалось согнать лося с неба на землю и отрубить ему лишние две ноги, но следы небесной охоты навсегда запечатлелись на небе: Млечный путь — это лыжня охотника, Плеяды — женщины из его дома, Большая Медведица — сам лось. Небесный же охотник с тех пор поселился на земле, где было изобилие дичи.

В другом мифе охотник — младший сын небесного бога — гнался за волшебным лосем по земле. Дело происходило в начальные времена. Сын бога по имени Мир-сусне-хум заботился о будущих людях и переживал, что они не смогут догнать лося, которого бог создал шестиногим.

Сам герой женился на земной женщине, и тесть не любил зятя — дразнил его тем, что у того в животе булькал лишь налимий суп: первые люди еще не ели мяса. Тогда зять решил догнать шестиногого, а тестя взял с собой: тот, ворча, согласился — ему хотелось отведать лосятины.

Вспугнутый лось помчался с такой быстротой, что его следы затвердевали, прежде чем люди успевали к ним приблизиться. Но голос свыше призвал сына не отчаиваться, а преследовать лося до священного озера, что в центре мира. Но и на священном озере охотник не смог догнать лося; голос свыше указал ему еще более дальний путь — к озеру в конце многорыбной реки. На волшебных лыжах, переступая сразу через пять лесов, герой, наконец, догнал лося на острове посреди озера на краю мира. Здесь он и отрубил ему лишние ноги, а потом разделал тушу. Шкуру зверя он прикрепил к небу — она должна стать зарей, отмечающей начало дня для людей. След его также прибил кончиком лука к небу — это звезды, по которым смогут ориентироваться люди. Лося он заклял, чтобы зверь уставал и позволял обычному охотнику догнать себя хотя бы на второй день.

Сердце и язык лося герой решил все же отдать обижавшему его тестю. Но старик был еще далеко — там, где охотники только вспугнули лося. Обрадованный тесть отправился готовить мясо, а зять оставил его в лесу и заклял сварливого старика — пусть он заблудится и погибнет.

Миф повествует не только о происхождении лося, но и о происхождении охоты. Слабосильный охотник гибнет в лесу. Не случайно враждебным мифологическому герою оказывается его тесть: ведь он принадлежит иному роду, а в родоплеменном обществе инородцы были врагами.

НАЛИМ-ЛЮДОЕД

Чудовищным зверем, обитавшим в мифические времена, представляли ханты рыбу-налима: он имел тогда крылья и мог летать по небу так же, как плавать в воде и ходить по земле. Он нападал на оленеводов и мог сожрать их вместе с оленями и даже с нартой; жертвой его стали дровосек и даже поп с крестом, попавшийся чудищу на окраине города. Пришлось старейшинам семи городов семь дней молить небесного и подземного богов («Солнце дня» и «Солнце ночи») наказать чудовище. На божественном суде прочли дощечки, на которых были записаны все преступления налима, и постановили, что ему следует отрубить крылья — пусть отныне он станет простой рыбешкой, добычей рыбаков. Кости налима, напоминающие детали нарт, топор и крест до сих пор свидетельствуют о его былой прожорливости.

Вспомним далекие карельские петроглифы, где рядом с «Бесом» (мыс Бесов нос) был изображен гигантский налим.

Считалось, что достигшие глубокой старости звери и рыбы превращаются в подводных чудовищ с рогами — бивнями мамонта. Этими рогами чудовищный зверь вскрывал лед в водоемах.

КАК УСТРОЕНА ВСЕЛЕННАЯ В МИФАХ ОБСКИХ УГРОВ

Вселенная разделена на три мира — небесный (торум), где и правит Нуми-Торум; земной (хантыйское — мув, манси — ма), хозяйка которого — богиня земли Калтащ-эква; и преисподний (кали-торум у хантов, хамал-ма у манси), где царит злой Куль-отыр. Небесный бог наблюдает за миром через отверстие в небе — другое отверстие соединяет землю и преисподнюю там, где небо касается земли. На три яруса членятся небесный и подземный миры; на трех ярусах неба сидят сам высший бог, его отец Корс-Торум и дед Косяр-Торум. Ярусы преисподней вглубь становятся все уже в вышину: второй ярус высотой не более хорея, которым погоняют собак в упряжке, а третий ярус вообще высотой с собачий хвост. Таким образом, вселенная делится на семь ярусов: семь — очень важное число в мифах обских угров, недаром у них семь главных богов — сыновей Нуми-Торума.

С земли на небо ведет лестница, дерево, семиярусная гора или Мировой столп: на древе свила свое гнездо чудесная птица Карс, вестница богов. Под ее гнездом обитает железная лягушка, враг Карса, а в источнике под Мировым древом — водяные чудовища («живые соссель»), змеи и ящерицы, которые только и ждут, когда птенцы Карс выпадут из гнезда, чтобы сожрать их.

Птица (наряду с богом-громовником Сяхыл-Торумом) может воплощать и гром: она обладает громовым голосом, а когда раскрывает свой красный клюв, сверкает молния (архаичный образ громовой птицы сохранился у финнов и коми). Она зимует в теплых краях на юге, поэтому зимой гроз не бывает.

В преисподнюю ведет скала с отверстием, которое семь раз перекрыто рыболовной и птицеловной сетью. Шаман, который хочет проникнуть в загробный мир, сначала попадает в сеть для ловли птиц и теряет там свои крылья, затем он должен превратиться в щуку, и только после этого он сможет проникнуть в преисподнюю.

Среди «крылатых» шаманских изображений на бляхах пермского звериного стиля есть и «бескрылое», увенчанное головами лосей: даже руки этого шаманского духа заканчиваются в виде лосиных голов. Сам дух стоит на двуглавом хищнике — видимо, он изображен пребывающим в нижнем мире.

Енисейские ханты разделяли верхний мир на три яруса, в каждом из которых была своя ось — шаманское древо. На каждом древе сидели птицы, и если шаман сам не мог проникнуть в верхний мир, он посылал птиц-помощников, чтобы они доставили нужные сведения шаману. Главным шаманским духом — учителем и покровителем шамана — считался орел: он поднимал шамана на небо, сражался с его врагами. Считалось, что настоящий шаман и рождался в гнезде из яйца, снесенного птицей: после того как птица высиживает шамана, она спускает его в железную колыбель, стоящую под Мировым древом. Сам орел обращался за советом к мудрой хранительнице земных тайн — змее (человек, съевший порошок из высушенной змеи, получал дар предвидения): орел и змея повсюду были священными животными, обитающими в кроне и у корней Мирового дерева.

Изображения орлов и змей в уральском регионе датируются ранним железным веком. Характерно изображение змей и шаманов на драгоценных блюдах из Рублева и Пашкиных юрт, относящихся к 1 тыс. до н. э.

Ханты верили, что и на небе, и в преисподней небесный и подземный народы живут почти такой же жизнью, как и земные люди. Когда умирает человек на небе, он рождается на земле; смерть на земле означает возрождение в преисподней. Правда, на том свете — в преисподней — все происходит наоборот в сравнении с земным миром: когда на земле день и светит солнце, в преисподней лунная ночь; мертвое на земле оживает в загробном мире; вещи, поломанные на земле, становятся целыми в загробном мире — поэтому принято ломать вещи покойника на могиле. Умершие все делают левой рукой и носят одежду наизнанку.

Загробный мир располагается одновременно в преисподней и на севере — путь туда идет по Оби в море, где у мыса Хом расположено отверстие, ведущее в нижний мир. Туда направляются души умерших в облике птиц или комаров. Чаще дух умершего сохраняет человеческий облик — он отправляется на тот свет в лодке, если умер летом, зимой — на оленьей упряжке (недаром лодки и нарты кладут в могилы, а оленей приносят в жертву при погребении). Умерший младенец должен тащить с собой на тот свет свою люльку — в ней он и отдыхает по дороге в загробный мир. У хантов есть поверье о том, что погибшие в бою и на охоте (особенно в борьбе с небесным зверем — медведем) будут жить на небе (как герои скандинавской Вальхаллы; сходные поверья есть у эстонцев и саамов). Посреди моря есть остров, где живут души умерших лесных великанов — менквов.

В одном из мифов об охоте на гигантского лося рассказывается, как охотник своей заговоренной стрелой, которая с громом летела семь дней, не только убивает зверя, но и делает проход в горе (Урале). Через этот проход летят перелетные птицы.

На юге располагается Южная страна — Мортим-ма, хозяева которой — старуха и старик Мортим-эква и Мортим-ойка — принимают перелетных птиц. Край мира подобен лезвию ножа, и птицы погибают, задевая этот край. Ими и питаются хозяева страны птиц. Затем они оживляют птиц, бросая их пух и кости в море с живой водой, и омолаживаются в нем сами, когда дряхлеют (они бессмертны, но у них нет детей). Волшебное море расположено у них прямо в доме, как в амбаре финского Ахти. Вход в Мортим-ма для простых смертных загражден камнем и железной сетью — перевесом.

Название Южной страны — Мортим-ма — напоминает слово, обозначающее в пермских языках «человека»: морт, мурт. Это слово было заимствовано из иранских языков. Значит, Южная страна обских угров — это страна людей, говоривших на иранских языках. Действительно, в обско-угорских языках и мифах много заимствований из иранских источников. Иранская традиция знает и двух демиургов — благого Ахурамазду и злого Ангромайнью, — Мировое древо с гигантской птицей и другие сходные с обско-угорскими образы. Но в иранской письменной традиции практически не отмечена роль водоплавающих птиц, в том числе и в процессе сотворения мира.

В связи с этим скифолог Д.С. Раевский обратил внимание на то, что водоплавающая птица (чаще всего утка) — весьма распространенный мотив в искусстве скифов, ираноязычного народа, который не оставил собственных письменных текстов, зато, безусловно, повлиял на культуру и искусство финно-угров (достаточно напомнить о том, что именно скифы создали звериный стиль). Замечательно изображение на ритоне из скифского кургана в Карагодеуашх, где под двумя всадниками изображены утки — летающие и ныряющие за рыбой. Очевидно, что перед нами скифская «космограмма»: под двумя земными героями изображены существа нижнего мира, водной стихии, на которой покоится земля. Не менее выразительно украшение панциря из Семибратнего скифского кургана: на нем олениха с золотыми рогами кормит олененка; под ними — златокрылая птица, летящая вниз. Перед нами — миф о скифском небесном олене, птица же воплощает связь мира небесного и земного.

Довольно далеко от Урала в селении на реке Ляпин был обнаружен каменный фетиш — кусок привезенной с Урала руды, который именовался Ахвтас-ойка («Камень-старик»). Помимо шести рубах на нем была специально сшитая шапка из пыжика.

«Серебряная баба», обнаруженная на реке Казым, фетиш, обмотанный платком, поверх которого прикреплены серебряные пластины со сценами охоты и рыбной ловли.

Нижняя часть фетиша обмотана платками и шкурками, к ней прикреплена фигурка водоплавающей птицы, напоминающая древние финно-угорские привески. Очевидно, это было одно из воплощений Калтащ-эквы.

Культовый амбар громовника Сяхыл-Торума, или Щахэл-Торума на холме Пурлахтын-щахэл. На фронтоне амбара помещено изображение солнца, под ним над дверью — деревянные фигурки медведя и лося, по сторонам от двери — фигурки человека и собаки.

В культовом месте Сяхыл-Торума были выставлены идолы существ, связанных с фратрией Мось: духи огня Най-эква, или Най-щань, и найын-отыры, а также мужские и женские духи Мис-хум и Мис-не.

Изображение (идол) Калтащ-эквы было обнаружено в одном из покинутых манси домов. Идол, точнее, кукла, состоял из основы, на которую одет 21 халат и платье. Внутрь куклы были помещены завернутые в заячью шкурку металлические фигурки оленихи, утки и конька.

Юг и север — два полюса мифологизированной Вселенной — соединяли два пути: земной — река Обь, в низовьях которой на Севере располагался загробный мир, и небесный — Млечный путь, уже упомянутая нами Дорога птиц.

СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР

Дух ветра может быть помощником громовника, но иногда он ссорится с ним, и тогда разгоняет грозовые тучи.

В начале времен Северный ветер — Луи-вот-ойка — дул не переставая, зимой и летом. Каждый день люди умирали от холода. Наконец некий охотник решился вызвать стихию на поединок. Северный ветер в ответ на вызов схватил лук и стрелы, и соперники принялись стрелять друг в друга. Охотник изловчился и попал стрелой в нижнюю челюсть ветру. Тот долго не мог дуть, и люди стали умирать от жары. Так продолжалось, пока у Северного ветра не зажила челюсть. Но дуть в полную силу он уже не мог — с той поры люди стали жить хорошо.

В другом мифе старику, который не мог даже раскрыть дверь своего дома, пришлось отдать в жены Северному ветру свою младшую дочь: тогда в его доме стало тепло.

Северный ветер был страшным врагом народов Крайнего Севера и поэтому стал героем многих мифов: вспомним Войпеля в мифах коми.

НУМИ-ТОРУМ — «ВЕРХНИЙ БОГ»

Небесный бог ниспосылает на землю свет, недаром он именуется также Сорни-пос («Золотой свет»). Он стал верховным богом после всемирного потопа, когда искупался в огненных водах, обрел чудесную силу и воссоздал землю. Нуми-Торум живет в своем огромном и светлом небесном жилище с серебряным или золотым дымоходом, разделенном на семь покоев с семью окнами, и оно наполнено всяческими богатствами. Там у него хранятся сосуды с живой и мертвой водой, книга жизни, куда записаны судьбы всех людей (в этом он подобен христианскому Богу). На священном лугу с золотой травой пасется скот небесного бога — кони, коровы, олени. Он имеет облик величественного старца в золотых одеяниях, восседающего на золотом престоле с золотым посохом в руках, его глаза подобны восходящему солнцу. Бог может охотиться в своих обширных владениях — лугах и лесах. На железной цепи через небесное отверстие он спускает своих посланцев на землю или поднимает на небо земных героев. Вестница бога крылатая Калм сообщает ему обо всем, что творится в мире, и передает людям его повеления; она служит посредницей между ним и земной богиней Калтащ-эквой.

Нуми-Торум не только создал мир и ниспосылает на землю дневной свет. Он научил людей рыболовству, охоте, изготовлению одежды, установил религиозный культ и моральные нормы. От него зависит погода и удача в человеческой жизни, он может наделить человека шаманским даром.

Обустроив мир, Нуми-Торум передоверил его дела жене Калтащ-экве и семи своим сыновьям.

БОГИНЯ ЗЕМЛИ КАЛТАЩ-ЭКВА И БОГИНИ-ЖИЗНЕДАТЕЛЬНИЦЫ

Ма-анкв, «Земли бабушка», «Земная женщина» Калтащ-эква (Калтась-эква — ее имя иногда сближается с именем удмуртского земного бога Кылдысина) была старшей сестрой и женой небесного бога. Она участвовала в сотворении мира и человека: это Калтащ-эква надоумила Нуми-Торума укрепить землю, плавающую на поверхности океана, горным поясом; она вдохнула жизнь в тела первых людей.

Затем, однако, в небесном семействе произошла ссора: Калтащ-эква потребовала, чтобы Нуми-Торум построил себе новое жилище из костей всех зверей и птиц. Нуми-Торум возмутился: что будут есть люди, если он убьет всех зверей и птиц? Женщина, однако, настояла на своем, и бог отправил щуку собирать всех рыб, кулика — всех птиц. Наконец собрались все, кроме мудрой совы. Она явилась лишь на третий зов и отговорила бога приносить себе в жертву все живое, попрекнув его, что он уподобится женщине, если последует ее совету. Тогда Нуми-Торум, разгневавшись, принялся бить Калтащ-экву и, наконец, сбросил ее вниз через отверстие, которое вело с неба на землю. Женщина поселилась в горе Сакв, отгородившись от мира железной дверью. Правда, истосковавшийся бог потом разыскал свою супругу и она родила ему на земле сына, который стал главным покровителем всех людей — Мир-сусне-хумом.

Согласно другому варианту мифа, разлад в небесном семействе произошел, потому что Калтащ изменила своему небесному супругу с его противником Куль-отыром: он и здесь не оставлял своих козней (как саамский Перкель и противники небесных богов в мифах индоевропейских народов). Нуми-Торум в гневе трижды ударил жену о небесную твердь, а затем сбросил сквозь небесное отверстие на землю. Между небом и землей она родила Мир-сусне-хума: сама судьба предназначила ему быть посредником между людьми и богами, добром и злом.

Калтащ-эква также оказалась посредницей между небом и землей: как и упомянутая в начале книги Ардвисура Анахита, она воплощала земные воды (низовья Оби) и была связана с горой, связующей небо и землю. Даже ее прославленные в песнях косы, по одной из которых поднимался соболь, а по другой спускался бобр, напоминают о Мировом древе и Мировой реке, соединяющих все миры мифологической Вселенной: недаром соболь всегда устремлен к вершине, а бобр — вниз, к водной хтонической стихии.

Обско-угорские женщины, как и другие представительницы прекрасного пола в финно-угорском мире, с древних времен любили многочисленные металлические украшения, в том числе зооморфные. Косы они украшали изображениями птиц — ворона, ястреба, тетерева, которые именовались «существами вершины кос». И в погребение за пазуху умершей клали ее любимые украшения; среди них были изображения змей, лягушек, ястребов и воронов — существ верхнего и нижнего миров, а также посредников между этими мирами — ведь ворон питался падалью и был сродни хтоническим гадам. Женский наряд воплощал Вселенную — космос: недаром и в греческой традиции вселенная и женский убор обозначались одним и тем же словом — космос.

Сброшенная с неба Калтащ-эква стала богиней земли; ее эпитеты в фольклоре — «кожистая земля», «волосатая земля». Она почиталась как защитница от болезней и подательница детей. Сама Калтащ-эква считалась прародительницей людей мось — родового объединения обских угров. Ее представляли в облике зайчихи или гуся — животного первопредка (тотема) или бабочки — «зверя счастья». Будучи прародительницей людей, Калтащ-эква не только считалась помощницей при родах, но и предопределяла людские судьбы: она отмечала на специальных бирках весь жизненный путь людей. Поэтому ей следовало приносить жертвы не только после рождения ребенка, но и тогда, когда он вырастал и мог сам отправиться на охоту. От нее зависела и посмертная судьба — богиня определяла, в ком из потомков должен возродиться умерший.

В мифах и песнях обителью Калтащ-эквы считалось подножие семи берез: там, у корней Мирового древа, воплощающего семь миров Вселенной, богиня наделяет судьбой и силой рождающихся на свет людей (как это делают мойры и норны в других мифологиях). Еще более древним оказывается миф, где Калтащ в образе птицы сидит в гнезде на Мировом древе: из снесенного ею яйца появляется самая первая женщина-прародительница (вспомним сходные мифы у всех финских народов, в том числе у эстонцев и мордвы).

Как и прочие обско-угорские боги, Калтащ-эква считалась и местным духом-покровителем, чьи святилища располагались в низовьях Оби, в юртах Кал-тасянских, и в других местах.

Женское святилище (Эква-пурлахтын-ма), расположенное неподалеку от одного из мансийских селений в смешанном березовом и еловом лесу, было исследовано этнографами. К стволу березы, очищенному от бересты, было прикреплено тряпичное изображение Торум-щанъ, жены Нуми-Торума; рядом привязана фигура Мир-сусне-хума — сына Торум-пыг. Сюда же попал Куль-отыр: духа болезней женщины специально поместили в свое святилище, чтобы молить его о здоровье своей семьи.

Изображение (идол) Калтащ-эквы было обнаружено в одном из покинутых манси домов. Идол, точнее, кукла состоял из основы, на которую был одет 21 халат и платье. Внутрь куклы были помещены завернутые в заячью шкурку металлические фигурки утки, конька (замок, изготовленный русским мастером) и оленихи. Набор был весьма символичным: заяц считался животным Калтащ-эквы, сама она могла превращаться в водоплавающую птицу, фигурка самки оленя ясно указывала на функции покровительницы земных животных.

В мифах хантов богиня Мых-ими выступает покровительницей земли и людей: она ограждает их от болезней, насылаемых из преисподней, при помощи жертвенных котлов, зарываемых в землю. Ее помощник — дух земли Мых-Лунг, который считается создателем медведей.

У восточных хантов главной женской богиней-жизнедательницей считалась Пугос (Анки-Пугос), которая была дочерью (в других мифах — матерью) Нуми-Торума. Ее жилище находится далеко на востоке — за семью горами, семью морями, семью березовыми лесами. С солнечными лучами, которые оказываются косами богини, Пугос посылает во чрево женщин души детей в виде маленьких птичек. При рождении она наделяет человека жизненной силой (ильт): для этого она должна семь раз качнуть семь колыбелей на золотой крыше своего жилища. Когда ребенок лепечет в колыбели, он разговаривает с Пугос, поэтому взрослые должны остерегаться при ребенке непочтительных разговоров о духах. За супружескую неверность Пугос может наказать женщину трудными родами или рождением урода. Она, так же как и Нуми-Торум, может наделить человека шаманским даром.

Косы богини опять оказываются важным мифологическим символом — путем душ. Изображения личин с косами хорошо известны специалистам, занимающимся искусством народов Приобья. Некоторые из них датируются ранним железным веком. Археологи обнаружили многочисленные украшения для кос и волос, среди которых наиболее популярны изображения птиц.

Имя Анки-Пугос напоминает имя мордовской богини земли Анге-Патяй. Ее описание у Мельникова-Печерского казалось некоторым исследователям неправдоподобным, сочиненным литератором XIX в., но сходство мордовской богини-родовспомогательницы и хозяйки душ с ее обско-угорской «коллегой» все же заставляет нас убедиться в точности приводимых русским писателем сведений.

КУЛЬ-ОТЫР — ХОЗЯИН ПРЕИСПОДНЕЙ

Куль-отыр (у манси), Куль, Кынь-лунг (у хантов) — властитель загробного мира, злых духов — кулей и болезней, проникающих на землю из преисподней. Он считается младшим братом (иногда — сыном) Нуми-Торума и должен подчиняться высшему богу, ибо даже болезни и смерть существуют по повелению высшего бога, чтобы население земного мира не умножалось слишком быстро. Куль был сброшен отцом с неба, или даже родился под землей — у него там большой город, золотой дом и дети. Куль-отыр — богатырь в черной шубе: прикоснувшегося к этой шубе ожидает болезнь и смерть. Он получает от небесного бога списки тех, кто должен умереть, отправляется за ними и перевозит их на лодке на тот свет, в низовья Оби: недаром в могилы хантов и манси клали лодки.

Образ Куль-отыра сливается в представлениях манси с образами других злых духов — кулей, водяных и леших. Помощником, а иногда и ипостасью Куль-отыра считался Самсай-ойка — буквально «Заглазный, то есть невидимый старик». Он был духом болезней: когда в каком-нибудь селении начиналась эпидемия, туда нельзя было ходить — Самсай-ойка мог добраться по той же тропе до очередного поселка. Он же был бесом, который наводил на человека безумие, мог довести до самоубийства. Вместе с тем он мог спасти от болезни, охраняя вход в дом: для этого возле двери вешали его изображение. Отношение к нему было таким же двойственным, как к Куль-отыру: они оба могли выступать и в качестве духов-покровителей разных групп обских угров (вспомним Керемета и подобных ему духов у финских народов). В архаических религиях не было абсолютного противопоставления добра и зла: зло, смерть и болезни считались необходимой частью человеческой жизни — ведь человек не мог жить вечно, а бесконечная старость была ему в тягость. Об этом свидетельствуют мифы, повествующие об избавлении от смерти. Подобные мифы есть у многих народов, в том числе у угро-финов.

Рассказывают, как из-за Куль-отыра человек стал смертным. Раньше человек вновь оживал после смерти, но однажды собака, увидев мертвого хозяина, пришла к Нуми-Торуму и спросила, что с ним делать. Бог ответил, что на ноги мертвецу надо положить камень, а на голову — гнилушки, тогда он оживет. Но на обратном пути собака повстречала Злого духа, и тот велел положить камень человеку на голову. Камень продавил человеку лоб, и тот стал смертным. Тогда бог проклял собаку: раньше она была чистым животным и ела из одной посуды с человеком; отныне она должна была питаться на дворе тем, что ей подаст хозяин. На умершего же стали действительно класть камень — чтобы он не поднялся из могилы, став вредоносным мертвецом.

Куль-отыр — почитаемый дух, которому приносят жертвы, чтобы он избавлял от болезней. Главной жертвой был олень темного цвета, мясо которого готовили и делили между жертвователями и божеством, а кровь сливали в землю, в преисподнюю.

Культовое место — амбар Куль-отыра — было исследовано этнографами на реке Хулга. Проводники говорили, что Куль-отыр не любит долго сидеть на одном месте — его святилища приходится все время переносить. Сам идол божества загробного мира был изготовлен из материи черного цвета, а голова — из синего лоскута. Она была покрыта несколькими головными уборами. Рядом на белой оленьей шкуре лежал другой фетиш — жена Куль-отыра. Многочисленные жертвы в виде кусков ткани и шкурок, равно как и символические дары — модели луков, жертвуемые при рождении сына, были найдены в культовом амбаре.

Вражда между Нуми-Торумом и Куль-отыром касалась и культового места: над ним часто собирались тучи и гремел гром — Торум это место не любил.

БРАТЬЯ И СЕСТРЫ НУМИ-ТОРУМА

У верховного бога есть и другие братья и сестры. Его сестра Хотал-эква — богиня солнца; днем она проезжает по небу на крылатом олене, пылающем золотым огнем, вечером опускается в озеро с живой водой. Вечерняя заря — волосы Хотал-эквы, солнечный зайчик — ее рука. Рассказывают также, что заря стала кроваво-красной потому, что в нее Нуми-Торум превратил человека, который стал мстить врагам за убийство отца и не мог остановиться, проливая кровь.

Брат солнца — Этпос-ойка («Старик месяц»): его силуэт виден в лунных пятнах, малые пятна считались детьми, которые дразнили луну и были за это похищены светилом; фазы луны — это хронические болезни Этпос-ойки.

Другой брат (по некоторым мифам — сын) — громовник Сяхыл-Торум или Щахэл-Торум: он живет в черных тучах и развозит воду на оленях с мамонтовыми бивнями вместо рогов; когда он ударяет оленей вожжами, вспыхивает молния, когда повозка колеблется из-за рывков оленей, вода проливается на землю в виде дождя. Как и всякий громовержец, Сяхыл-Торум — противник злых духов, кулей и менквов: человек не в силах с ними справиться, но бог поражает их своими пламенными стрелами — торум санкв (божий наконечник). Не достигают его стрелы только подводного мира, из-за чего разгорелась война между богами и Водяным царем, о чем рассказывает особый миф (приводимый ниже).

Этнографами исследовано культовое место громовника — холм Пурлахтын-щахэл (слово «щахэл» могло означать и «холм», и «гром», что характерно для культа громовержца, связанного с верхним миром, горой, возвышенностью). Рассказывают, что место для святилища было выбрано после свершения чуда: на холм принесли корень кедра, стали его рубить, а из дерева пошла кровь… На культовом месте сохранился замечательный амбар, на фронтоне которого было помещено изображение солнца, под ним над дверью — деревянные фигурки медведя и лося, по сторонам от двери — фигурки человека и собаки. Перед нами финно-угорская «космограмма», изображение космоса в символах «звериного стиля». Понятно, почему медведь и лось оказываются помещенным в поднебесную сферу — ведь они были небесными животными, спустились с неба. Собака и человек напоминают не только о небесной охоте (здесь человек изображен безоружным), но и о том, что, согласно приведенному антропогоническому мифу, собака должна была сторожить недавно сотворенного человека. Заметим, что сам дом и амбар в любой традиционной культуре — это не просто жилище и хозяйственная постройка: дом также воплощал «модель мира» — космоса, с особо отмеченными сакральными местами — полкой у передней стены, чердаком, где обычно размещались культовые изображения.

Также содержал культовые изображения амбар в святилище Сяхыл-Торума. Главным фетишем была выкованная из железа антропоморфная фигура самого бога: культ громовника повсюду был связан с камнем и металлом — инструментами, которые могли высекать огонь. Его оружие составляли стрелы, в том числе неолитическое каменное орудие, которое также было амулетом — божьей стрелой. Рядом лежали идолы двуглавого божества и божества «антипода», на одном конце которого была вырезана остроголовая личина, на другом — полуантропоморфная маска, чем-то напоминающая филина, а также фигурки лося, выдры, рябчика, водоплавающих птиц.

Сяхыл-Торум был покровителем людей и защитником от злых духов, поэтому ему как бы посвящались дети, которым грозила опасность. Рассказывают, что несмышленый мальчик забрался на чердак своего дома, где раскрыл священный сундук с идолами и принялся играть с «куклами». «Игрушки» он оставил в беспорядке и после игры заболел. Родители не могли понять причины болезни, пока не поднялись на чердак. Отец ребенка немедленно привел все в порядок, вырезал из дерева изображение ребенка — аккань — и поднес Сяхыл-Торуму в его святилище. Мальчик после этого выздоровел.

Вне амбара были обнаружены остроголовые идолы, которые могли представлять менквов — противников Сяхыл-Торума, но, скорее всего, были воплощениями найын-отыров («огненных богатырей») — покровителей огня, которыми считались Корс-Торум, Нуми-Торум, его семь сыновей и сам Сяхыл-Торум.

Огонь — важнейшая стихия, подчиненная человеку: неслучайно все высшие божества оказались его покровителями. Неслучайно на святилище Сяхыл-Торума, божества небесного огня, был обнаружен также и женский идол Най-щань — «Матери огня».

У хантов громовник Пей-ики мечет раскаленные каменные стрелы-молнии из лука-радуги (вспомним саамского Айеке и мордовского Атяма). Свой лук он опускает в воду, чтобы набрать воды для небесного дождя.

В обско-угорском пантеоне огонь воплощала Най-щань, Най-эква («Огненная женщина») — у манси; Чорэс най анки («Большого огня мать») — у хантов, а также богиня огня, сестра Нуми-Торума, которая носит огненное платье и имеет семь языков («Семиязыковая мать»). Богиня огня пользуется особым почитанием, ведь огонь — одно из главных культурных благ, его нельзя оскорбить безнаказанно: загасивший костер без должных обрядов вызывает гнев Най-эквы. Как и всякая хранительница очага, она защищала детей: ее молили не бросать искры на ползающего в доме ребенка и не допускать младенца копаться в очаге. Жертвы огню приносили очень часто — почти во время каждого жертвоприношения богам и духам не забывали и об огне.

СЕМЬ СЫНОВЕЙ НУМИ-ТОРУМА

Всеми земными делами занимаются семь сыновей Нуми-Торума, которых он послал на землю. Они стали покровителями всех групп обских угров. Старший сын Полум-Торум (или Топал-ойка) — бог реки Пелым — был участником творения мира и человека. Он владеет всеми богатствами реки Пелым и живет там с женой и детьми. Его фетиш — огромная береза, в которую сам бог мог превращаться.

Ас-ях-Торум — бог верховий Оби. Он распоряжался рыбными и пушными богатствами; мог принимать облик чайки, человека на белом коне или некоего чудища: в описании Григория Новицкого «Старик Обский» имеет вид некоей доски, «нос, аки труба жестяная, очеса стекляны, роги на главе малые».

Нёр-Торум или Нёр-ойка («Гора-старик») — бог Урала, покровитель и хозяин оленьих стад. Он жил на священной горе Ялпын-нёр у священного озера Ялпын-тур в каменном доме. Отец запретил ему проливать кровь, поэтому бог превращал в камень всех, кто покушался на его богатства. Рассказывают, что почитатели Нёр-Торума имели обычай отвозить его идол на реку Пелым, чтобы он мог повидаться с братом Полум-Торумом.

Довольно далеко от Урала, в селении на реке Ляпин был обнаружен каменный фетиш — кусок руды, привезенной с Урала, который именовался Ахвтас-ойка («Камень-старик»). Помимо шести рубах на нем была специально сшитая шапка из пыжика; оно и понятно, ведь камень воплощал Нёр-ойку, покровителя оленей.

Аутъя-отыр — бог реки Аут. В образе щуки он живет на Обской губе и распоряжается морской рыбой. Ай-ас-Торум или Сяхыл-Торум-ойка — дух грома и бог Малой Оби, который может принимать облик лебедя (вспомним о громовом голосе лебедя-демиурга Ена у коми). Тайт-котль-Торум — бог реки Средняя Сосьва. Он воспитан богатырем-кузнецом Тайт-котль-ойкой и славится своей воинственностью: победил 60 богатырей, великанов-менквов, помогает своим братьям. Рассказывают, что в детстве бог был проглочен гигантской рыбой и находился в ее чреве в облике лягушки (вспомним Вяйнямёйнена в утробе Випунена).

Самым прославленным из семи сыновей Нуми-Торума был младший брат — Мир-сусне-хум.

СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО И ВОЙНА БОГОВ

Рассказывают, что однажды ненцы — самодийские соседи манси выловили необычайный улов рыбы. Чрезмерная удача, как и неудача, считается опасной в архаичных обществах. Рыболовы, присмотревшись к сетям, заметили в них необычное серебряное блюдо. Никто из рыбаков не решился взять его себе, пока не нашелся смельчак, который принес его в свой дом. На третий день этот человек заболел и умер. Куда ни переносили это блюдо — повсюду умирали хозяева.

Пришлось выбирать шамана, и хотя у ненцев было много людей, владевших бубном и техникой камлания, никто из них не решался камлать о блюде. Наконец нашлась девушка-шаман, которая решилась на это. Ей удалось объяснить рисунки на блюде. Там были изображены: Топал-ойка и его сын; Мир-сусне-хум и его сын, громовник Сяхыл-Торум-ойка — все на лошадях; в центре — водяной царь Вит-кан, голова и кисти рук которого были видны из воды.

Шаманка поведала миф о войне богов, запечатленный в рисунках. Однажды дух грома Сяхыл-Торум-ойка, живший на юге, решил наловить рыбы. Он собрал над озером грозовые тучи, и когда грянул гром, из тучи выпала лодка с двумя сыновьями громовника. Водяной царь услышал, что чужие ловят рыбу в его владениях, и велел своим сыновьям поймать их. Те опрокинули лодку и утащили сыновей грома в подводный город. Там их приковали цепями к железной перекладине и убили.

Дух грома видел расправу, но ничего не мог поделать — ведь это происходило в подводном царстве. Тогда он пошел к старшему брату Топал-ойке и позвал его на войну. Поразмыслив, тот согласился. Затем братья отправились к Мир-сусне-хуму, и тот тоже велел седлать коней для битвы. Собравшись вместе, братья с сыновьями осадили город водяного царя. Тот взмолился, обращаясь к вышнему духу неба, чтобы его пощадили. Братья согласились на мир, но при условии: дух грома должен был получить столько рыбы, сколько пожелает. С тех пор каждое лето он мог ловить рыбу.

Закончив камлание, шаманка велела отвезти блюдо, на котором была изображена война богов, в Верхне-Нильдинские юрты к манси (там его видел В.Н. Чернецов). Есть другие блюда, хранящиеся в отечественных музеях: обычно на них изображены семь персонажей, иногда вооруженных саблями, — что также напоминает о семи воинственных сыновьях Нуми-Торума.

Оружие входит в обычный набор фетишей в культовых местах обских угров. Одно из таких мест — Пырсим на реке Сосьва — считается святилищем сыновей Нуми-Торума. Посреди поляны стоял обнесенный оградой культовый амбар для хранения фетишей — сумьях. В нем содержалось пять кукол, изображающих богов; внутри каждой из них находились пучки из 7 стрел: число семь напоминает нам о семи сыновьях Нуми-Торума. Средняя фигура помимо стрел имела еще и саблю. Фигуры были одеты в рубахи и обернуты кусками тканей. За оградой рос высокий кедр, на котором была вырезана личина: ее рот был вымазан черным — следы кормления жертвенной кровью. К кедру было прислонено 60 жердей, на которых висели шкуры жертвенных животных — баранов, бычков, коз: их головы с рогами венчали вершины жердей, между которыми помещалась шкурка лисицы с черепом. На кедре и соседних березах висели «приклады» — жертвенные дары: ткани, веревки, рыболовная сеть. В жертвенном месте сохранилось покрывало и наголовник для жертв с аппликациями — изображениями всадника: так изображался Мир-сусне-хум.

Один из культовых амбарчиков в кедровой роще на реке Ляпин был помещен на высокий пень и содержал «идола» — тряпичную куклу, к которой было прикреплено девять литых изображений хтонических тварей — ящериц (или выдр): эти изображения до деталей напоминают культовые фигурки из древнего камского святилища — упомянутого выше Гляденовского костища. Внутри куклы помещался завернутый в парчу наконечник копья. Еще Григорий Новицкий писал, что вогулы в Черных юртах боготворят копье, которому приносят кровавые жертвы. Стоило жрецу возложить копье на хребет жертвенного животного, оно падало на колени, будто сокрушенное неслыханной тяжестью. Значит, духу была угодна жертва. Рядом лежала связка из семи ритуальных стрел. Не забыли положить и деревянную модель лука. Здесь же обнаружены еще пять свертков, содержащих монеты и литые изображения ящериц. Духи нуждались в пропитании — в амбарчике была припасена посуда, стаканы, две пачки чая и даже пачка папирос…

В другом святилище манси, посвященном сыну Ай-ас-Торума или Сяхыл-Торума и внуку Нуми-Торума — богу войны Хонт-Торуму (в других вариантах мифа он был сыном самого Нуми-Торума), была обнаружена кукла-фетиш самого бога, содержавшая целый пучок стрел. Рядом с амбарчиком располагались деревянные идолы посыльных Хонт-Торума — Энки и Хуси.

ИЕРАРХИЯ НЕБЕСНЫХ СУЩЕСТВ

Одно из культовых мест манси было посвящено странному персонажу — Пайпын-ойке. Пайп — название берестяного туеска, и дух именовался «Старик Берестяного туеска»: туесок и хранился в культовом амбарчике. Туеса или коробы из бересты были священными предметами — в них хранили изображения божеств. Здесь же хранилась и кукла со знакомым нам фетишем-ящерицей внутри; очевидно, это была жена «Старика». В тотемических системах встречаются и не такие странные духи, но Пайпын-ойка занимал особое место в целой иерархии сверхъестественных существ. Сам он, согласно мифу, был спущен с неба, чтобы помогать богу войны Хонт-Торуму. Пайпын-ойка считался (несмотря на непрезентабельный фетиш) богатырем-родоначальником местной группы манси, поэтому он и именовался «стариком». Но и он имел подчиненных, изображения которых сохранились в его святилище, правда, вне амбара.

Один остроголовый деревянный идол изображал Мис-хума, лесного духа, который, в отличие от менквов, был доброжелателен к людям. Фигура обмотана кусками ткани с монетами, завязанными в уголках. Рядом с ним стоял некий Какын-пунгк-ойка, имя которого буквально означает «Паршивый лысый мужик». Он считается работником Пайпын-ойки: недаром был одет в изношенную телогрейку. Зависимые люди всегда изображались жалкими уродами — даже их духам не полагалось приносить жертвы.

В ель, которая растет неподалеку от идола «работника», были воткнуты пять ножей. Ножи эти напоминали о других — враждебных человеку духах — менквах. Эти лесные великаны могли схватить человека, положить его в карман, унести к себе в лес и съесть. Чтобы менквы не трогали людей, в лесные деревья втыкали ножи и стрелы.

Возглавлял иерархию существ, покровительствующих людям, Мир-сусне-хум — младший сын Нуми-Торума.

ПОКРОВИТЕЛЬ ЛЮДЕЙ МИР-СУСНЕ-ХУМ

Мир-сусне-хум («Смотрящий за миром») имеет множество имен и эпитетов: Ма-ехне-хум, Вит-ехне-хум («Землю объезжающий человек», «Воду объезжающий человек»); Али-хум («Южный человек» — он считался специальным покровителем верховий Оби); Лувн-хум («Всадник»), Сорни-отыр («Золотой богатырь»); Ас-тальях-отыр («Верховий Оби богатырь») и многие другие.

Он родился между небом и землей, когда его мать Калтащ-эква была сброшена с неба или спущена с него в серебряной люльке (поэтому к нему, как и к Калтащ-экве, обращаются с мольбами о покровительстве детям). Мир-сусне-хум хотел повидать отца, и его хитроумная мать устроила так, что Нуми-Торум увидел Мир-сусне-хума раньше старших братьев — тот первым успел привязать своего чудесного коня к коновязи у дома отца. Так он получил не принадлежавшее ему старшинство (наподобие библейского Иакова), богатырское имя и отстоял свое право на главенство среди братьев в борьбе с Полум-Торумом. Рассказывают, что когда Полум-Торум отказался признать главенство Мир-сусне-хума, Нуми-Торум велел связать волосы соперников и положить братьев на крылатого коня. Кто завизжит от боли первым, тот лишится права на богатырское имя. Полум-Торум не выдержал испытания — ему досталась только часть имени верховного бога.

Каждую ночь Мир-сусне-хум объезжает землю на всевидящем крылатом коне по имени Товлынг-лув; у коня золотая грива и серебряные копыта (в некоторых мифах — шесть ног). Сам герой (в песенных эпитетах) приобретает космические размеры: «Мужчина с глазами величиной с Обь, с глазами величиной с озеро, с ушами величиной с Обь, с ушами величиной с озеро». Он проверяет, все ли в порядке в мире людей, и передает им наказы своего отца. Бог выслушивает камлающих шаманов и помогает людям излечиваться от болезней. Поэтому Мир-сусне-хуму приносили жертвы при рождении ребенка, при вступлении в брак, при болезни и перед долгим путешествием — ведь он сам был богом-странником.

Мир-сусне-хуму подвластна была иерархия духов: лесные духи Мис и даже менквы ежегодно платили ему дань, а десятником у него служил Чохрын-ойка («Стрекоза-старик»),

На современный взгляд тотемический символ — стрекоза слишком легковесен для «серьезного» мифологического персонажа, но это — всего лишь символ. Культ Чохрын-ойки был распространен и у хантов, и у манси, которые верили, что существовало целых семь братьев Чохрын-ойка. Все они были умельцами — кузнецами, к ним обращались за помощью, когда возникала течь в лодке, пропадал в лесу олень, даже если заболевало ухо. Его можно было умилостивить, принося в жертву любимые им дары — ножи и табак (ножи были обнаружены и внутри куклы-идола Чохрын-ойки в его святилище; по-мансийски щохр — и «стрекоза», и «узкий нож», своим видом напоминающий стрекозу).

Почитаемым многими группами манси святилищем Мир-сусне-хума было Торум-кан («Божье место»), расположенное на острове среди болот, куда ведет единственная тропинка. В центре острова сооружалась опора, у которой ставили идолы главных божеств, тут же росла большая ель, у которой срубались ветви со ствола, кроме двух поперечных, так что дерево напоминало крест (универсальный символ Мирового древа) или человека с раскинутыми руками. Эта ель — Торум йив («Божье дерево») — воплощала Мировое древо. На ствол помещалась культовая кукла Мир-сусне-хума, на грудь которого вешали серебряное блюдце с изображением всадника. Рядом устанавливались другие культовые деревья: на березе помещали изображение Калтащ-эквы, на кедре — Мис-хума, на елях — сыновей Нуми-Торума. В жертву приносили оленей, шкуры которых развешивались на специальных жердях, а мясо делилось между жертвователями и богами. Лишь самому Нуми-Торуму не положено было мяса: ему достаточно было видеть жертвенный костер и знать, что на культовом месте почитают других богов (это обычная доля божества-демиурга).

Мир-сусне-хум научил людей охотиться на птиц переметом и велел птицам прилетать летом в северные края обских угров. Власть над птицами он получил потому, что в детстве, забравшись в гнездо, не тронул птенцов огромной птицы Товлынг-Карс. В благодарность птица стала носить его на своих крыльях. Как царь птиц, он руководит их перелетом: поэтому весной и осенью он предпочитает принимать образ журавля, который точно знает время отлета и криком побуждает к перелету других птиц.

Мир-сусне-хум может менять обличья. Рассказывают, как он превратился в лиственницу, потом — в синицу, наконец, стал невидимым духом: такие превращения под силу только богу или великому шаману. Миф приписывает ему сто жен и сто сыновей, от которых и пошли шаманы.

ГУСЬ-БОГАТЫРЬ И СКИФСКИЙ ГЕРАКЛ

Мать, сама принимающая облик гусыни, дала сыну семь гусиных крыльев. В облике гуся он может спасаться от преследующих его завистников-братьев и летать в птичью страну Мортимма. Недаром одно из его имен — Лунт-отыр («Гусь-богатырь»), а об остяцком идоле — медном гусе — рассказывал еще Г. Новицкий. Мир-сусне-хум добывает себе жен в иных мирах — это дочери водяного Вит-кана, месяц Этпос-ойки, хозяйка Птичьей страны Мортим-эква (где герой превращается в гуся) и даже дочь самого Куль-отыра.

На культовом покрывале, которое считается седлом и одновременно конем Мир-сусне-хума, аппликацией изображен всадник с невестой, которая сидит сзади.

В мифе о женитьбе на золотой гусыне Мир-сусне-хум выступает под именем Эква-пырищ («Сынок женщины») — это знакомая нам уловка мифологических персонажей, которые не хотят, чтобы их узнавали. Также поступила саамская лунная дева, прозывавшаяся на земле Никийя — никто. Из мифа ясно, почему Эква-пырищ пользуется этим мифологическим псевдонимом. В своих странствиях по земле он видит чудесную гусыню: герой сам превращается в гуся и вступает с ней в брак. Жена-гусыня высиживает потомство — трех гусей, но напрасно птичье семейство ждет, что отец полетит с ними на юг — в птичью страну. Эква-пырищ скрывается от своей семьи и проводит зиму на земле. Лишь на следующий год он, вновь обратившись в гуся, следует за своей супругой в ее страну, но тут и раскрываются его проделки. Вернувшись в Мортимма, птицы должны пролететь между колен ее хозяйки — как бы родиться вновь. Но Мортим-эква обнаруживает, что Эква-пырищ не настоящий гусь, а оборотень. Последнему приходится обнаружить себя и жениться на золотой гусыне.

Во Введении уже говорилось о том, что Мир-сусне-хум по имени и функциям родственен иранскому Митре, который «озирает всю землю, обитаемую иранцами». Напомним, что имя страны птиц — Мортимма — означало страну иранцев. В упомянутой сцене на ритоне из скифского кургана над водоплавающими птицами изображены два всадника. Д.С. Раевский предположил, что один из них — культурный герой и первопредок скифов Таргитай, сын неба и земли, призванный обустроить земной мир. Геродот сравнивал его с Гераклом, мы же вправе заметить, что его происхождение и функции сходны с происхождением и функциями Мир-сусне-хума (равно как и Митры). На ритоне Таргитай изображен передающим власть своему младшему сыну — устраивающим миропорядок. Не менее существенна для нас и сцена на другом скифском ритуальном сосуде (из Гаймановой могилы), где слуга передает Таргитаю птицу — утку или гуся для ритуальной трапезы. Утка и гусь были жертвенными животными Мир-сусне-хума.

Наконец, в другой ираноязычной стране — древнем Хорезме — на керамических флягах из храмово-дворцового комплекса Кой-крылган-кала был изображен гусь-оборотень. На его туловище помещались две человеческие личины. Гуся касается лапами грифон — Симург. Ю.А. Рапопорт показал, что гусь этот воплощает целую вселенную — космогонический миф: мужская личина с бородой на спине птицы направлена вверх, женская — вниз. Личины олицетворяют небесного бога и женскую богиню — мать землю (и воду), соответственно Ахурамазду и Ардвисуру Анахиту. Космический гусь оказывается и объединяющим космические стихии, и производным от них — как Мир-сусне-хум, рожденный от брака небесного бога и земной богини. Симург — Товлынг-карс — волшебный помощник героя, который чуть не растерзал его, когда тот пробрался в его гнездо.

Иранские истоки мифологических образов финно-угров еще ждут дальнейших исследований.

СКАЗКА ОБ ОБЕЗДОЛЕННОМ БРАТЕ

Мир-сусне-хум следит за справедливостью в этом мире и помогает обездоленным, о чем повествует миф манси. Три брата поделили наследство отца и, как это бывает в сказках, младшему не досталось ничего. Ему же нужны были олени — не только для еды, но и для жертв духам-покровителям (пупыгам). Напрасно младший брат просил жадных старших братьев о помощи. Пришлось бедняге и его жене готовить в жертву духам последнее, что у них осталось — своего маленького сына. Сын уже был привязан к жертвенному столбу, к которому обычно привязывают жертвенных животных, отец уже занес над мальчиком топор, но топор повис в воздухе. Подобно ангелу, удержавшему руку библейского Авраама, Мир-сусне-хум задержал руку жертвователя.

Младший брат увидел человека в белых одеждах с упряжкой оленей: тот сказал, что ребенку еще не время умирать, и велел ему садиться на нарты. Они помчались то ли вверх, то ли вниз, пока не оказались на луне — Этпос. Мир-сусне-хум велел человеку зайти к хозяйке — пусть она его накормит. Но бедняга и здесь не получил еды. То же повторилось на солнце. Наконец, остановились у какой-то землянки, где Мир-сусне-хума встретила жена. Жена бога пожалела голодного, и тот получил в подарок важенку и ящик, в котором обычно хранят фетиш духа-покровителя. С тем человека и отпустили на землю, наказав ему не резать важенку, а отпустить на выпас, ящик же открыть поутру.

Наутро муж и жена проснулись в чуме, вокруг которого было множество оленей и всякого богатства. Тут к ним и пришел средний брат — его оленей поели волки. Затем за помощью обращается и старший. Он-то и узнает, что их младший брат разбогател, когда захотел принести в жертву сына. Жадный манси немедленно велел жене приготовить сына к жертвоприношению, а затем ударил его топором. Но топор никто не задержал…

ОБСКО-УГОРСКАЯ «БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ»

«Священное сказание» о Мир-сусне-хуме — «Желанном Богатыре, Купце Нижнего Света, Купце Верхнего Света» повествует о путешествии героя в иной мир. Оно именовалось священным, потому что слушать его можно было только посвященным — женщины не допускались в дом во время исполнения мифа.

Верховный бог Нуми-Торум предназначил желанному Богатырю и его супруге-утке (которую тот обрел в Птичьей стране) одну-единственную дочь. Странствуя по всему свету, покупая-продавая дорогой русский товар, Богатырь собрал невиданное по богатству приданое для единственной дочери.

«Русский товар» в новое время действительно пришел на смену драгоценным блюдам, вывозившимся из Передней (Западной) Азии и Волжской Болгарии: в святилище Мир-сусне-хума обнаружено серебряное блюдо, изготовленное русским мастером; в центре его — бегущий олень, на ободе — охотящийся лучник.

Но не суждено было родителям выдать свою дочь-невесту замуж.

Из священного темноводного Северного моря выплыли берестяные лодки со стрелками: невелики были их стрелы, но разили насмерть и мужчин, и женщин. Поразила стрела, выпущенная этими духами болезней, явившимися с того света, и единственную дочь Богатыря. Как ни пытались родители отпоить ее наваром из гусиного и утиного мяса, душа ее угасла. Приданое ушло на погребальные дары…

Но горе забылось, и Богатырь вернулся на свою веселую купеческую дорогу с дорогим русским товаром. Кони понесли его сани к устью Оби и дальше — в устье черноводного священного моря. Так он ехал, уже не ведая дороги, пока не попалась ему нарта с белоснежными оленями: хозяин нарты предложил ему поменять товар на меха. Отправились они дальше, но заслышали шум от вырываемых с корнем деревьев. Страшный мертвец, почуявший живую кровь, стал угрожать им, но спутник спрятал богатыря меж своих оленей. Еще дважды приходилось попутчику спасать Купца от мертвецов, пока они не прибыли к дому, где в переднем углу сидел седовласый старик. Хозяин велел некоей женщине приготовить еды, и, пока та занималась готовкой, странник не мог отвести от нее глаз — так напоминала она его дочь.

Тут хозяева раскрыли перед гостем тайну: сам повелитель загробного мира, Куль-отыр, прослышав о богатствах, что собирает впрок на приданое купец, послал духов болезней, чтобы они отняли жизнь у невесты. Пусть люди не загадывают о будущем — его предопределяют боги и духи. Дочь Желанного Богатыря стала снохой Куль-отыра — женой его сына.

Встреча отца и дочери была радостной и долгой, но герой стал скучать по своей земле и жене, предназначенной Торумом. Перед отъездом он получил подарки — соболью шапку, сапоги с семислойной медной подошвой и семисуставный посох. Пришла пора думать о том, как пробиваться через землю злых мертвецов, что подстерегали на пути в иной мир. Зять дал тестю своих оленей, а сам хозяин-старик — семь вожжей: в дороге можно порвать шесть из них, потеря седьмых может стать роковой. И правда, герою удалось уйти от двух мертвецов и даже вырваться от третьего, но при этом он порвал последние вожжи и лишился чувств.

Читатель помнит, почему все предметы, подаренные герою в ином мире, состоят из семи частей: чтобы выбраться с того света, нужно пройти все семь слоев Вселенной.

Когда герой очнулся, он был уже не в сумрачном загробном мире, а в мире солнечном, но олени его обессилели, лишившись последних вожжей. Человеческим голосом они поведали хозяину, что когда он доберется до семи берез, растущих из одного пня, к ним могут вернуться силы. Путник сбился с ног, пока не наткнулся на гнилой березовый пень. Оттуда выскочила старуха, белая, как заячья шкура, и едва не изрубила героя своим топором за то, что тот чуть не разрушил трубу ее чувала — очага. Герой помирился со старухой, и та пригласила его в дом: в этот дом заходили пушные звери — старуха оказалась хозяйкой зверей и родственницей путнику. Герой увидел, что стоптал свои медные подошвы и стер весь посох: когда за самобранным столом он стал расспрашивать о семи березах, хозяйка образумила его — он прошел почти весь мир, это и есть семь берез, воплощение Мирового древа.

Читатель помнит, что у основания семи берез — Мирового древа — пребывает сама Калтащ-эква, тотемическим символом которой был заяц. В угорских похоронных причитаниях упоминается не только мрачная преисподняя Куль-отыра: умерший отправляется также к владычице подземного мира, которая живет на берегу озера, богатого гусями и утками. Ясно, что речь идет о земле Калтащ-эквы, расположенной у самых корней Мирового древа в низовьях Оби, неподалеку от входа в преисподнюю, но оказавшейся райским местом.

Так герой смог вернуться к своим оленям и двинулся дальше. На пути его стояли три города — медный, серебряный и золотой (как царства в русских волшебных сказках). Хозяева этих городов расправлялись с незваными странниками: оленей они рубили на куски, но герой умел оживлять их, соединив кончики носов и кончики ушей. Тогда духи (а это были духи верхних миров) сделали на носах оживших оленей зарубки своими волшебными саблями, наказав, чтобы они переносили на тот свет людей, которым предопределили судьбу духи верхнего мира, а не духи преисподней. В золотом городе некий человек (сам Торум) дал герою золотую бумагу, которую тот должен прочесть во время священного праздника на своей земле.

Манси рассказывают, что когда видишь во сне, будто тебя в лодку посадили, — это к болезни и смерти (Куль-отыр везет тебя на тот свет). Правда, за больного может заступиться Тайт-котл-Торум, сын Нуми-Торума, и заставить Куль-отыра везти его обратно; тот же, кого пропускает вниз по реке сын Торума, обречен — он попадает в загробный мир. Тайт-котл-Торум может появляться в виде железного или серебряного ястреба: как и все сыновья Нуми-Торума, он одновременно и небесный дух, и земной покровитель людей.

Но и дальнейший путь был неблизким: герой видит, как наказываются проступки людей на том свете. Того, кто пожалел рубанок для товарища, стругают в загробном мире, ссорившиеся супруги не могут поделить покрывала. Зато дружно прожившая жизнь пара счастливо живет на том свете, наслаждаясь изобильным столом.

Смысл увиденных сцен растолковывают герою волшебные олени: они исполняют роль проводников по царству мертвых, подобно Гермесу в греческой мифологии или Вергилию в «Божественной комедии» Данте.

Наконец, олени довезли героя до дома и он отпустил их. Путник застал жену за работой и радостно поприветствовал ее. Трижды обращался он к ней, но она его будто не слышала. Богатырь рассердился и ударил женщину — та же в ответ принялась ковырять в ухе, приговаривая: «Кажется, покойные предки кричат мне что-то в ухо». Тут герой понял, что он еще не снял шапки, подаренной ему на том свете, поэтому живые люди его не видят. Когда он снял загробный дар, жена бросилась к нему на шею.

Герой рассказал о своей встрече с дочерью и о странствиях на том свете. Земная жизнь продолжалась, пока не наступил священный день, и герой собрал вокруг пиршественного стола весь народ, чтобы прочесть данную ему золотую грамоту. В грамоте говорилось о том, что Торум назначил герою и его жене отправиться на священный мыс, расположенный на беловодной Оби, где им будут приносить бесконечные жертвы с каждого охотничьего лука. Превратившись в речных гусей, они отправились туда. На этот мыс у священного озера Торум спустил лиственницу с золотыми корнями и ветвями, а на ее вершину — волшебный город с необъятным домом и сотней слуг. В доме новые хозяева нашли грамоту, где Богатырь назначался царем «с данью весенней белки и с данью осенней белки» и получал прозвание «золотая коса восходящего Солнца». Там, за самобраным столом с пивом и медовухой, они праздновали обретение нового жилища.

Текст этого мифа был записан в 1947 г. в селе Низямы у реки Обь. Недалеко действительно располагалось священное место Золотого Богатыря — Мир-сусне-хума.

ЭКВА-ПЫРИЩ — ИЗБАВИТЕЛЬ СОЛНЦА И ЛУНЫ И СОЗДАТЕЛЬ ЗВЕРЕЙ

В мифологических сказках о первых его деяниях Мир-сусне-хум именуется у манси Эква-пырищ или Эква-пырись («Сынок женщины»), у хантов — Ими-хиты («Теткин племянник» или «Бабушкин внук»). Последнее прозвище объясняет миф, согласно которому герой — сын Торума — рождается на земле после изгнания матери с неба; но родители примиряются, а племянник остается с теткой, которая уходит с ним на Обь, учит его делать лодку, стрелять из лука и т. п. «Бабушкиным внуком» героя называют также в мифах о гигантской птице и о чудесной охоте: бабушка шьет ему шапку-невидимку, дает волшебные рукавицы, от которых пушной зверь сам падает с дерева на землю, учит различать пушных зверей.

В других мифах Эква-пырищ появился невесть откуда новорожденным младенцем. Люльку с Эква-пырищем обнаружила некая старуха, жившая со своим стариком в жилище на кочке среди Мирового океана или болота. Должно быть, то были первые люди или боги (то есть те же Торум и Калтащ-эква). Мальчик подрос и почувствовал богатырскую силу. Он отправился странствовать, и приемная мать дала ему амулет — обломок миски: его следует разломить, если попадешь в беду. В дороге он нашел семисуставный посох — семь его суставов соответствовали семи ярусам Вселенной. Тут голос сверху и вопросил юного героя, куда он направляется. Тот отвечал, что хочет испытать свою силу. Но голос, принадлежавший небесному богу, велел ему заняться творением — создать зверей и птиц. Тогда Эква-пырищ заявил, что не может ничего делать: ведь свет погружен во тьму — на небе нет ни луны, ни солнца. Голос свыше поведал герою, что светила находятся в подземном мире у Куль-отыра.

Тут Эква-пырищ и проявил свои чудесные способности: он скрутил три травинки, дунул на них и создал когтистого зверька, который смог прокопать отверстие в подземный мир. В преисподней было светло, и оттуда вырвались комары, наполнившие всю землю. Эква-пырищ же явился в дом к Куль-отыру и спросил, почему так много комаров вырвалось на землю. Удивленный хозяин нижнего мира захотел посмотреть, что происходит, а Эква-пырищ тут же запорошил ему глаза. Герой схватил солнце и месяц, которые Куль-отыр держал в своем доме, и, превратившись в гуся, полетел с ними на небо, к Нуми-Торуму. Куль-отыр погнался за ним в облике железной чайки. Но герой успел подбросить светила, так что они остались на небосводе, а Нуми-Торум мечом отогнал злого духа. Куль-отыр вернулся восвояси, признав, что отныне души умерших будут пребывать во мраке.

Теперь можно было приступать к творению зверей. Обернувшись гусем, Эква-пырищ спустился с неба на землю и первым делом, потерев камнем о камень, создал пушистохвостую собаку — лайку. Из трех листиков березы он создал лесную мышь; обстругав еловую щепку, сотворил соболя, затем создал прочих зверей, наделив каждого своим делом. Собаке он велел идти к человеку, мыши — делать гнездо в сухой траве, лисице — охотиться на мышей.

В других сказках Эква-пырищ оказывается неопытным, но сильным юнцом, которого надо учить всякому делу. Однажды он отправился на рыбную ловлю и стал грести так, что от его весел поднялся ветер, а за кормой — волны. Тем временем к нему присоединился старик в маленькой лодке — он и выловил сетью огромного осетра. Старик бросил рыбу в челн Эква-пырища, и тот подумал, что это злой дух — куль. Перепуганный герой возвращается в дом к тетке, и та успокаивает его — в его лодке не черт, а жертвенный осетр, которого пожаловал ему сам Полум-Торум.

Эква-пырищ выступает в роли культурного героя, которого в культурной антропологии принято называть трикстером: он в равной степени способен на подвиги и на нелепые поступки. Он — безымянный и сопливый мальчишка, но из его соплей возникает земля и первый человек. Его детство напоминает героическое детство многих эпических богатырей — он не способен правильно направлять свою непомерную силу. Вместе с тем, в единоборстве с более сильными богатырями он может использовать не силу, а хитрость: к примеру, он запорашивает глаза Куль-отыру.

ЭКВА-ПЫРИЩ И ВОЛШЕБНАЯ ПТИЦА: СКАЗКА И ШАМАНСКИЙ МИФ

Однажды бабка сшила Эква-пырищу соболиную одежду и шапку. Тот надвинул шапку на глаза — и исчез. Шапка оказалась невидимкой, и юнец, почувствовав себя героем, тут же отправился на поиски невесты. По дороге он заходит в домики, где едва живые лежат четыре старика, головы которых упираются в углы их жилищ, а ноги торчат из дверей. Всех их морочит наш герой со своей шапкой-невидимкой и получает от них подарки: от одного — волшебный клубок ниток, от другого — шкуру горностая, от третьего — шкурку мыши, наконец, от четвертого — волшебный топорик.

С этими подарками Эква-пырищ приходит в город к Усынг-отыру, Городскому Богатырю, и просит у него дочь в жены. Тот соглашается, если жених выполнит трудную задачу: две гигантские птицы Товлынг-карс, живущие посреди горячего моря, разоряют город и уносят людей. Богатырь требует, чтобы герой убил их.

Эква-пырищ добирается до высокой лиственницы, что растет посреди моря, и видит наверху гнездо. Он облачается в шкурку соболя, а потом мыши и добирается до гнезда, но тут из-под гнезда выскакивает железная лягушка и собирается сожрать героя. Здесь ему и пригодился топорик, которым он убивает лягушку. Эква-пырищ видит в гнезде птенцов гигантских птиц. Птенцы не могли летать, потому что лягушка подгрызала им крылья. Наконец они взлетают и, вернувшись, велят герою прятаться: назад возвращаются их родители, и каждый несет в когтях добычу — по живому человеку.

Благодарные птенцы отказываются есть людей, Товлынг-карс берется помочь герою, избавившему их от железной лягушки. Он переносит Эква-пырища к городу невесты и прикидывается мертвым, но Усынг-отыр требует выполнения новых трудных задач. Ему нужен золотой окунь с края земли, потом чудесная птица — их помогает добыть Товлынг-карс, переносящий Эква-пырища на спине.

Наконец, сам Товлынг-карс просит героя вернуть ему три маховых пера, потерянных в борьбе со зверем-мамонтом. Эква-пырищ устраивает обмен: мамонт, который в этой же битве потерял три отростка рогов, получил их назад и стал таким сильным, что может сотрясать землю.

На обратном пути Эква-пырищ находит еще одно приключение: похищает у некой старухи ее красивую одежду. Та грозит, что если не она сама, то ее дух настигнет похитителя. И правда, герой смог справиться со старухой и убил ее, но дух разгневанной хозяйки одежды настигает его и превращает в камень. Тут окаменевший герой и вспоминает о своем первом благодетеле, что подарил ему клубок. Старик, действительно, выручает Эква-пырища, и тот возвращается в городок, где все уже давно готово к свадебному пиру.

Со своей женой Эква-пырищ навещает бабку, и они живут счастливо.

Волшебная сказка о поисках невесты содержит и шаманский миф. Чтобы обрести желанную девушку, герою приходится взбираться на Мировое древо и спасать птенцов говорящей птицы, которая и становится его шаманским помощником — относит его на край света. Этнографам известен обычай, по которому угорский юноша, чтобы стать полноправным членом рода «крылатого старика» (орла), должен был пройти испытание — взобраться на дерево, где обитает первопредок. Другие чудесные помощники — старики в тесных избушках — напоминают русскую бабу-ягу, которая также лежит в своей избушке, как покойница-предок. Чудесный клубок, который выручает героя, напоминает нам те же русские сказки и финские обычаи класть нитки в гроб к покойнику — они указывают путь в иной мир.

ДУХИ И ДЕМОНЫ

Многочисленные духи (тонх, лунг, лунк) считаются порождениями Нуми-Торума или других богов. Некогда, до появления людей, они населяли землю. Духи предопределили, как вести себя людям и кому из духов поклоняться.

Ханты рассказывают, что перед появлением людей духи тонх собрались на холме у небольшой речки, чтобы определить, где кому обитать. Совет длился столько дней, что до сих пор на холме не растет трава (ср. Лысую гору в европейских легендах), а вода в реке стала такой священной, что собака (проклятое богом животное), переплывая ее, теряет шерсть. Одни духи остались покровителями тех мест, где они обитали, другие должны были уйти в чужие края, те же, у кого были крылья, взлетели на небо.

Злые духи кули, сотворенные Куль-отыром, противостоят у манси покровителям людей пупыгам(пупыхам, пупы, пуби) — духам семейных покровителей и предков. Пупыги обитают в фетишах — специально изготовленных предметах или идолах, а также в камнях, деревьях и т. п. Целые наборы таких фетишей хранились в специальных вместилищах, священных сундуках у хантов и манси: в одном из таких вместилищ хозяин держал Пупи-ики (голову медведя с медными пуговицами вместо глаз), который считался помощником в охоте и должен был отпугивать других медведей от оленьих стад. Рядом лежал Яув-лунг — высушенный окунь, на которого в свое время обратил внимание сам хозяин из-за золотистой окраски его чешуи. Окунь должен был помогать в рыбной ловле. Там же были фетиши Пугос — жизнедательницы и ее духов-помощников, призванных охранять от болезней.

Согласно одному из мифов, 77 пупыгов были посланы Нуми-Торумом на землю в помощь людям; они, однако, стали уничтожать людей и были за это заточены в преисподнюю — превратились в кулей.

У хантов духи именовались лунгами (лунками). Их могут видеть только животные или шаманы, но иногда они могут показываться в виде призраков, чудесных предметов или зверей. Среди них — Вонт-лунг, лесной дух, который помогает животным спастись от охотника, принимая облик преследуемой дичи; он же может в образе глухаря указать заблудившемуся человеку дорогу домой. Кар-лунг («Дух — самец оленя») призван собирать оленей, отпущенных на вольный выпас. Известны также Ват-лунг — дух ветра, Тохланг-ваях-лунг — живущий на юге дух перелетных птиц, Кул-тэттэ-лунг — создатель рыб, Сарт-лунг — огромная щука, которая переворачивает лодки, Рахам-лунг и Кат-лунг — покровители семьи и дома, Паям-лунг — дух голода, Кынь-лунг — дух болезней (Куль-отыр у манси), Вор-лунг — дух, от которого зависит уровень воды в реках, и др. В отличие от богов, они постоянно вмешиваются в дела людей и поэтому пользуются ежедневным почитанием.

МИС

Лесные духи Мис считались творениями Калтащ-эквы. Хотя Мис были великанами (в один рост с деревьями), они доброжелательно относились к людям, браки между ними приносили удачу и богатство. Одна из женщин — Мис-нэ стала жить в селении со своим мужем-охотником, но люди обижали ее. Чудесная жена вынуждена была вернуться в лес, но наделила своего сына волшебными способностями все видеть и слышать в лесу.

Мужские духи Мис-хум особо почитались охотниками. Рассказывают, как один старик сделал для себя Мис-хум-ойку — деревянного идола, священный амбар которому поставил в своих охотничьих угодьях. Он регулярно навещал идола в его избушке, приносил водку и варево — мясо и рыбу, особенно после добычи первого лося или первой рыбы. Сам ел только тогда, когда от еды переставал идти пар: им питался Мис-хум.

МЕНКВЫ

Много рассказывают о лесных людоедах менквах, которые имеют человеческий облик, только головы у них заострены (иногда они имеют много голов). Они сильные и злые, но глупые. Считается, что в менквов могут превращаться погибшие в лесу люди. Сами менквы считаются родичами людей Пор.

По другим мифам, менквы — это первые неудавшиеся люди: они были спущены с неба в море, но выбрались на берег. Как первобытные великаны в мифах других народов, они повсюду оставляли следы: лиственничные рощи — оставленные ими посохи, их тропы стали руслами рек. Однажды Тайт-котл-Торум сразился с менквом и поразил его стрелой: от крика раненого чудовища разверзлась земля и потекла река.

Менквам посвящены святилища, где стоят их остроголовые деревянные идолы. Им не приносили кровавых жертв, но угощали чаем и спиртным.

Но и менквы помогают любимому герою обско-угорских сказок Эква-пырищу. Во время первой охоты трехголовый, пятиголовый и семиголовый менквы впряглись в его нарты, а пока он разогревал для них воду, добыли столько пушнины, что герой с бабкой могли всю жизнь жить безбедно.

КАК ЭКВА-ПЫРИЩ У ВОДЯНОГО ДОЧЬ СВАТАЛ

Среди почитаемых духов — водяной царь Йенк-лунг или Иенк-тонх (у хантов) или Вит-хон (у манси). Он может появиться в любом водоеме, хотя постоянным местом его обитания считается устье Оби. Там у него город, населенный водяными людьми, и дети, среди которых особо почитается дочь — Вит-хон-аги. В честь Водяного царя и его дочери трижды в году — после ледохода, в августе и в октябре — устраивались жертвоприношения. Вит-хону шили новую рубашку и жертвовали кусок шелковой ткани с пришитыми по углам колокольцами, а его дочери приносили в жертву телку. Рубашку и ткань вывозили на лодках на середину реки и, завернув в них камни, погружали в воду; кровь телки, собранную в жертвенную чашу, также выливали в воду и молили водяных об удаче в рыбной ловле.

Ялп-ус-ойка («Старик Священного города») — дух медведей. Считалось, что он стережет лестницу, ведущую в верхний мир. По преданию, Ялп-ус-ойка победил на неком холме чужого богатыря; на этом месте он и построил свой «Священный город». С тех пор там находилось главное святилище, где справлялись медвежьи праздники. Фетиш Ялп-ус-ойки был найден в одном из святилищ манси: он обернут во множество лоскутов ткани и накидку с изображением всадника — Мир-сусне-хума.

На грудь культовой кукле Мир-сусне-хума вешали обычно серебряное блюдце с изображением всадника. Эти серебряные блюдца, обнаруженные в святилище Мир-сусне-хума, изготовлены русским мастером: в центре одного изображен бегущий олень, на ободе — охотящийся лучник.

Атрибут Мир-сусне-хума — священная сабля, которую покрывали специальной накидкой, так что сабля «превращалась» в коня. На этом коне представляющий Мир-сусне-хума шаман въезжал на медвежий праздник.

На культовом покрывале — яны-ялпыне, которое считается седлом и одновременно конем Мир-сусне-хума, аппликацией изображен всадник с невестой, которая сидит сзади.

Удачная охота на медведя завершается ритуальным пиром — медвежьим праздником, во время которого медведь должен ожить и отправиться обратно в лес или даже на небо. В одной из песен праздник описывает сам медведь, точнее, его бессмертная душа. С него снимают шкуру и везут в город для священной игры. Начинается священный пир, а потом — священная пляска медведя, во время которой шкуру зверя наряжают в сарафан, украшают серебром. Когда праздник кончается, медведь на железной цепи поднимается к своему небесному отцу.

Медвежий праздник начинается с того, что в избу входят ряженые шаманы в берестяных масках. Они исполняют ритуальные песни и танцы.

Одно из культовых мест обских угров — Пырсим на реке Сосьва; считается, что это святилище сыновей Нуми-Торума. В культовом амбаре содержалось пять кукол, изображающих богов: внутри каждой из них находился пучок из 7 стрел. Фигуры были одеты в рубахи и обернуты кусками тканей.

Сыновья водяного тоже могут появляться в источниках. Один из них вызвал на состязание в магическом искусстве самого Эква-пырища, и по сравнению с этим состязанием борьба Вяйнямёйнена и Лемминкяйнена кажется легкой забавой.

Однажды бабка (или мать) Эква-пырища отправилась к проруби за водой, которая вдруг закипела, как в котле. Не успела бабка придти в себя от изумления, как из проруби выпрыгнул красивый собою богатырь. Он вынул топорик и отколол от каждой голени бабки по кусочку кости. Из одного он сделал стрелу, из другого — древко, и этой стрелой богатырь пронзил насквозь лежавший на берегу камень — ведь магическая стрела, сделанная из человеческой кости имеет необычайную силу.

Богатырь велел бабке, когда она придет домой, передать вызов Эква-пырищу: если он может состязаться с богатырем в волшебстве, пусть идет по его следам — тогда сможет получить в доме богатыря невесту. Конечно, Эква-пырищ бросился по следам соперника, сделал такую же стрелу и пронзил камень. Но дальше испытания стали сложнее.

На своем пути Эква-пырищ обнаружил отрубленную руку. Пришлось и ему рубить себе руку; то же случилось и со второй рукой и с ногами — наконец, одна только голова Эква-пырища покатилась в поисках невесты. Правда, в конце пути герой смог собрать воедино все части своего тела и явился в дом к Водяному. Он отворил дверь и чуть не утонул в волнах: в доме — морской глубине — рыбаки прямо неводами ловят рыбу (вспомним «амбар Ахти» — карело-финского водяного царя).

На почетном месте в переднем углу сидели седовласые старик со старухой — хозяева водяного царства: на головах у них орлы свили гнезда. В стороне же, рядом с прядущей женщиной, спал богатырь; чтобы пробудить его, жене пришлось ткнуть богатыря в бок ножом. Пробудившись и увидев гостя, богатырь велел своим чулкам, лыжам и стрелам спешить к нему, сам же пошел на охоту, чтобы накормить Эква-пырища. Скоро он принес на спине целого лося и, по обычаю, предложил гостю поискать себе товарища для еды.

Эква-пырищ вышел из дому и уже отчаялся увидеть кого-нибудь в подводном царстве, но вдруг кто-то с крыши схватил его за волосы. То была прекрасная девушка: по одной ее косе соболя бегают, по другой — птички порхают. Она и стала невестой Эква-пырища.

Мифы о добывании чудесной невесты и тяжелых испытаниях — брачных инициациях — широко распространены у народов мира. Невесту нужно было добывать в чужом роде: для родоплеменного общества чужой род был равнозначен иному миру, на пути туда жених должен был символически умереть, как Эква-пырищ. Вспомним о сватовстве Вяйнямёйнена и Ильмаринена в ином мире.

КАК ЭКВА-ПЫРИЩ МОРОЧИЛ МЕНКВА И УСЫНГ-ОТЫРА

В роли трикстера — мифологического плута — Эква-пырищ выступает в отношении злых духов и людей другого рода (фратрии).

Рассказывают, что герой жил с бабкой и младшим братом, промышляя в лесу. Однажды он добыл много еды на зиму и послал бабку покликать товарища, чтобы поделиться едой. Когда наступила ночь, в дом явился лесной великан менкв. Он все лето бегал по лесу да песни пел и остался без еды.

Делать нечего, пришлось угощать гостя. Менкв тут же залез в амбар и сожрал все запасы. Когда чудище узнало, что еды больше нет, оно пригрозило съесть младшего брата Эква-пырища. Герой еле уговорил менква подождать до лета — он добудет еще еды. Но летом удача оставила его — он добыл всего связку юколы (вяленой рыбы) да туесок рыбьего жира. Вернулся Эква-пырищ домой и сказал бабке, что скоро помрет, — и в самом деле умер. Тут явился менкв, узнал, что добытчика нет в живых, а еды он не заготовил, и сожрал его брата.

Тогда Эква-пырищ вышел из похоронного места и стал готовиться к мести. Приготовил он нарту и гнал ее, пока она не ударилась о какие-то два столба на дороге. Это оказались ноги менква. Менкв удивился: ведь Эква-пырищ умер. Но герой напомнил лесному чудовищу, что люди воскресают после смерти (ведь это было начало времен, и смерть не была окончательной), и теперь менкву пора поплатиться жизнью за убийство брата. Тот взмолился, чтобы бессмертный герой не убивал его, и дал выкуп — целую нарту мехов.

Когда в дом к Эква-пырищу пришли гости — два сына Усынг-отыра, Городского Богатыря, они изумились этому богатству. Эква-пырищ тем временем потихоньку привязал к спине своей собаки шкурки горностая и пустил ее в лес. Собака вернулась, и гости еще больше удивились чудесной собаке-добытчице. Они долго уговаривали Эква-пырища продать им собаку, пока бабка не велела внуку уступить ее за трех самок оленя. Вернувшиеся домой сыновья Усынг-отыра отправили «добытчицу» в лес, но та вернулась ни с чем. Тогда-то незадачливые братья поняли, что Эква-пырищ перехитрил их, и решили его убить.

Герой тем временем готовился к приходу рассерженных гостей: вскипятил котел с мясом и выставил его на поленницу возле дома. Братья опять изумились — котел кипел без огня. Забыв о мести, они стали выпрашивать волшебный котел, и опять бабка посоветовала выполнить их просьбу. Конечно, котел в доме Усынг-отыра не стал закипать без огня, и братья опять отправились мстить. На сей раз Эква-пырищ изобразил праведный гнев и сказал, что это его бабка во всем виновата. К тому времени он успел повесить на шею старухи наполненную кровью оленью артерию, а сам бросился на бабку с ножом — та упала, заливаясь кровью. Тут Эква-пырищ проделал еще один трюк: бросил свой ножичек в стену и велел ему воскресить бабку. Когда старуха воскресла, гости забыли о мести: они задумали припугнуть своих сварливых жен и стали выпрашивать «волшебный» нож.

Братья вернулись домой, а жены принялись издеваться над ними; куда вам, дескать, тягаться с Эква-пырищем. Пришлось их проучить, и, конечно, бедные женщины не ожили после этой «науки». Опять рассвирепевшие братья бросились к дому обманщика, но дома оказалась лишь его «сестра», которая пряталась от чужих за занавеской. Братья изодрали в пути свою одежду, и сестра Эква-пырища так ее починила, что не видно было даже швов. Овдовевшие мстители, конечно, потребовали себе в жены сестру обидчика. По обычаю, ее поселили сначала в отдельной юрте. Наутро сестры женихов позвали «невесту» купаться, та же не желала входить в воду вместе с другими девушками и нырнула только тогда, когда они погрузились в воду. Это вновь был Эква-пырищ, который в воде превратился в щуку, доплыл до другого берега и отправился домой. На том берегу осталась лишь одежда «невесты».

Напрасно женихи целый день искали невесту неводом — она пропала. Настал черед Эква-пырищу отправляться к сватьям: узнав, что его «сестра» утонула, он потребовал в жены дочерей Усынг-отыра. Пришлось отдать ему девушек: но когда они пригляделись к хитрецу, то узнали пропавшую «невесту» братьев. Пришлось Эква-пырищу скрывать улики — он убил бедных девушек в лесу.

Сыновья Усынг-отыра поняли, что самим им не справиться с обманщиком, и обратились за помощью к шаману. Тот повесил на огонь большой котел с мухоморами и стал ворожить. Прознавший об этом хитрец устроил шум у юрты шамана, и, когда участники ворожбы бросились наружу, окунул самого шамана в котел, так что тот погиб. Усынг-отыр побоялся сам везти тело к отцу шамана и попросил об этом подвернувшегося свата — Эква-пырища. Эта задача оказалась не из легких: напрасно Эква-пырищ пытался представить дело так, будто охотники случайно убили пьяного шамана и что его зарубил топором собственный отец, — старый шаман разгадал уловки плута и бросился на него.

Наступил черед серьезных состязаний: Эква-пырищ превратился в гагару, шаман — в ястреба, и вот-вот догонит обидчика. Тогда герой превратился в иглу, пробил лед в реке и обернулся щукой. В воде он встретил другую щуку, которая плыла к «живой воде», где не было льда: но шаман уже перегородил реку ловушкой. Обе щуки попали в ловушку, но Эква-пырищ выдал себя — он долго бился на земле. Тут шаман и приказал своей жене держать его покрепче, а сам ударил по врагу колотушкой, да попал по руке своей старухе. Настал черед шаману держать увертливую щуку, и на этот раз старуха попала по руке шамана. Когда тот велел старухе покрепче прижать щуку к земле, он и вовсе прибил жену. Тут уж сам Эква-пырищ принял человеческий вид и расправился с врагом. На пути домой он получил щедрые дары от Усынг-отыра — ведь он выполнил его просьбу и отвез убитого к его отцу…

МОСЬ И ПОР — ПРЕДКИ ЛЮДЕЙ

Ханты и манси делятся на две родовые группировки, фратрии («братства»), которые могут обмениваться женами: это Мось (Мощ) и Пор. У них свои священные символы и ритуалы. Люди Мось (это имя считается родственным имени самого народа манси) верили, что они — потомки самой богини земли Калтащ-эквы (иногда в облике тотема — зайчихи) или созданных ею добрых лесных духов Мис.

В культовом месте Сяхыл-Торума были выставлены идолы разных существ, связанных с фратрией Мось: это были духи огня Най-эква и найын-отыры, а также мужские и женские духи Мис-хум и Мис-не.

Священными животными фратрии Мось считались зайчиха, гусь, трясогузка, лягушка, щука и конь; символом — созвездие Плеяд (женщины Мось). Священным деревом Мось и Калтащ-эквы была береза — береза с золотыми ветвями росла позади жилища Нуми-Торума, на ней сидели семь кукушек — воплощения человеческих душ. По верованиям хантов, роды происходят «у прекрасного подножия женского дерева для родов» — это древо судьбы, Мировое древо, у корней которого пребывают женские божества судьбы.

Рассказывают, что первый мужчина Мось чудесным образом родился из колена старухи. Он появился на свет в виде камня и стал богатырем. Едва он вырос, ему пришлось сражаться с многоголовыми людоедами Ялянями (они похожи на менквов — существ, относящихся к фратрии Пор), которые питались мясом хантов. Последнего семиглавого богатырь Мось едва одолел, а тело сжег на костре — из его пепла появились комары и мошки.

Предками фратрии Пор считались злые лесные великаны менквы. Но существует и другой миф, повествующий о том, что люди Пор появились после нарушения страшного запрета людьми Мось. Охотник Мось привел к себе в дом невесту из далекого города. Его сестра повела невестку кататься и, съезжая с горы, пронзила ее своими лыжами. Испугавшись, сестра Мось оделась в одежду невестки и пришла неузнанной в дом к брату. У них рождается ребенок, и когда мужчина Мось узнает, что дитя — плод инцеста, самого страшного преступления в родоплеменном обществе, он убивает и сестру, и сына. Из крови женщины Мось вырастает растение порых (откуда и происходит название Пор). Его съедает медведица, у которой родятся два медвежонка и человеческая дочь. Охотники убили медведицу и медвежат, а девочку взяли с собой — на ней женился первопредок Пор, Городской Богатырь Усынг-ойка. Перед смертью мать успела заповедать дочери обряды почитания медведя — не есть медвежьего мяса, сохранять шкуру и кости. Благодаря этому ритуалу медведица с медвежатами после смерти превратилась в созвездие Большой Медведицы. С тех пор медведь считается священным животным — предком и покровителем людей. Он стал и культурным героем — дал людям огонь и лук.

Фратрии Мось и Пор воплощали две системы противопоставленных символов — богов, животных-тотемов, культовых предметов; люди Мось считались связанными с небесным миром, Пор — с земным (и преисподним). Двумя божествами, которые противостояли друг другу в мифологическом мире обских угров, были Куль-отыр — бог фратрии Пор и Мир-сусне-хум, относившийся к фратрии Мось. Это противостояние, как мы видели, не было абсолютным: два божества даже породнились — ведь дочь Мир-сусне-хума, «Купца», которому открыты все дороги, стала снохой бога преисподней. Мир-сусне-хум оказывался и главным персонажем медвежьего праздника, самого главного праздника фратрии Пор.

МЕДВЕЖИЙ ПРАЗДНИК

Удачная охота на медведя завершается ритуальным пиром — медвежьим праздником, во время которого медведь должен ожить и отправиться обратно в лес или даже на небо — к своему отцу Нуми-Торуму. В лесу охотники встречали «младшего брата», «раздевали» его (снимали шкуру), по приезде в дом укладывали голову на шкуру и лапы в почетном углу. К вечеру в доме собирались гости, каждый из которых приносил подарок медведю — платок, ленточку, монету. Зверя целовали в губы и нос, но при этом закрывали нос и глаза берестяными кружками — медведь не должен был чуять и видеть участников праздника. Перед медведем ставили гриб-чагу для окуривания и чашу с обрядовым печеньем — вылепленными из теста фигурками оленей, лосей, птиц.

Медвежий праздник был чрезвычайно подробно описан присутствовавшей на нем этнографом З.П. Соколовой.

Праздник начинается с обрядовых песен о медведе: их должно быть исполнено пять (в честь медведицы — четыре: у нее на одну душу меньше). Под аккомпанемент старинного струнного инструмента — «лебедя» — начинается исполнение песен и танцев ряжеными. Они изображают тотемических предков — лося, ястреба, лягушку. На следующую ночь исполняются «птичьи песни»: о том, как птицы возвращаются в «Страну Северного ветра» из южной Птичьей страны, высиживают в гнезде из трех яиц птенцов, один из которых оказывается человеческим дитятей. Древний антропогонический миф о происхождении человека из яйца сохранился в этой обрядовой песне.

Символами и тотемами Пор наряду с медведем были также лось, лебедь, орел, филин, чайка, гагара, собака, а священными деревьями считались кедр и лиственница — недаром из лиственничных стволов были сделаны менквы. Лягушка была тотемом фратрии Мось, но, как мы увидим, персонажи Мось (сам Мир-сусне-хум) принимали участие в медвежьем празднике. Те родовые или территориальные группы обских угров, которые считали своим первопредком то или иное животное, так именовали себя сами: «народ-филины», «народ крылатого предка», «народ-гуси» и т. п.

Медвежьи праздники устраивались не только по случаю удачной охоты. Они проводились в течение семи лет ежегодно — каждую зиму: потом наступал семилетний перерыв (и здесь число семь связано с сакральным календарем). Их проводили в специальной «танцевальной избе» в поселке на Оби, который считался культовым центром фратрии Пор.

Людям фратрии Мось нельзя было принимать участия в медвежьем празднике: женщины (жены людей Пор, которые относились к фратрии Мось) не могли смотреть на медведя, прикрывали лица платками. Рассказывали, что человека Мось с реки Казым, приехавшего с женой на праздник и не ушедшего со священной пляски, унесли в лиственничный лес (лиственница — символ фратрии Пор) семь менквов на пляску семи медведей. Руководил ею Ялп-ус-ойка («Старик священного города»), дух медведей: считалось, что он стережет лестницу, ведущую в верхний мир, — ведь сам он был спущен оттуда.

Ялп-ус-ойка оказался хозяином «Священного города» (Ялп-ус), потому что, по преданию, победил на некоем холме чужого богатыря — отыра: на этом месте победитель и построил свой город на Оби. С тех пор там — главное святилище, где справлялись медвежьи праздники.

Во время пляски чудища подбрасывали нарушителя табу так, что он взмолился богине реки Казым (откуда он был родом) о помощи, но дух медведя оказался сильнее, и богиня не избавила любопытного героя от муки. Не смог спасти его и дух-покровитель Тэк-отыр.

На реке Казым была обнаружена «серебряная баба» — фетиш, обмотанный платком, поверх которого были прикреплены серебряные пластины со сценами охоты и рыбной ловли, специально изготовлявшиеся русскими мастерами для обских угров (в обмен на меха). Нижняя часть была обмотана платками и шкурками, к ней прикреплена фигурка водоплавающей птицы, напоминающая древние финно-угорские привески. Казымские ханты называли фетиш Вут-ими и считали дочерью Уен Торума — Большого бога: очевидно, это было одно из воплощений Калтащ-эквы.

Наконец, страдалец призвал Мир-сусне-хума. И тут Ялп-ус-ойка стал похваляться, что сильней его нет ни в верхнем мире, ни на земле. Но когда от скока богатырского коня стали ломаться лиственницы, менквы поспешили вынести четыре котла, чтобы священный конь поставил в них копыта, не касаясь земли. Мир-сусне-хум объявил, что наградил своего почитателя жизнью трех человек и потребовал отнести его назад, иначе не будет ни семи медведей, ни лиственниц. Небесному богатырю пришлось подчиниться, и менкв отнес его в селение. Правда, видимым этот пришелец из иного мира стал только тогда, когда после камлания были принесены жертвы.

Фетиш Ялп-ус-ойки был найден в одном из святилищ манси: он обернут во множество лоскутов ткани и накидку с изображением всадника — Мир-сусне-хума.

Медвежий праздник начинается с того, что в избу входят ряженые в берестяных масках. Они исполняют песню о происхождении людей Пор от медведицы, съевшей порых. Затем появляются танцоры с деревянными мечами, ряженые звери и птицы, среди которых лиса, петух, журавль, горбатая старуха с двумя лицами (одно — на затылке), старый лось и лосенок: лось учит малыша, как спасаться от охотника, но во время танца сам падает, сраженный стрелой. Ряженый филин охотится на зайца: ведь заяц — символ фратрии Мось. Йибы-ойка («Филин-старик») — также особо почитаемый дух фратрии Пор. Считалось, что он вместе с женой жил в огромном гнезде на дереве, которое стояло со времен создания неба и земли, — на Мировом дереве. По преданию, он воевал некогда с лесными женскими духами Мис (ведь они были из фратрии Мось), но в бою повредил ногу и упал в реку Ляпин. Его жена — одна из дочерей Нуми-Торума — вытащила его на берег, с тех пор на этом месте — святилище духа Филина, там же стоят деревянные изображения самого Йибы-ойки, его жены и их сыновей.

Рассказывают, что однажды идол Йибы-ойки был украден и перенесен в другое святилище. Когда пропажа была обнаружена, идола пришлось вернуть. Но похитители, чтобы не остаться без покровителя, оставили себе часть даров из святилища и сделали изображение человека-птицы, Тавлын-ойки, который и стал считаться сыном Йибы-ойки. Так расселялись и размножались духи.

Мир-сусне-хум также был персонажем медвежьего праздника. Его атрибут — священная сабля, которую покрывали специальной накидкой, так что сабля «превращалась» в коня. На этом коне шаман, представляющий Мир-сусне-хума, въезжал на праздник. Вспомним сабли в руках шаманов на культовых блюдах: они не только отгоняли злых духов, но и помогали проникнуть в иной мир. В одной из «медвежьих песен» сам медведь описывает появление Мир-сусне-хума: медведь с ревом наскакивает на всадника на белом коне, но тот своим копьем пронзает «святилище» (сердце) зверя.

Наконец, в избу, где проходит праздник, вбегает человек, который предупреждает, что из леса идут менквы. Они должны наказать виновных в нарушении обычаев. Но люди приготовились к появлению чудовищ: они сделали две деревянные фигурки мужчины и женщины и обмазали их кровью — этих «грешников» выдают менквам, и те уносят их в лес.

В мифах о Мось и Пор повествуется об учреждении медвежьих праздников и законов экзогамии: отношения между человеческими коллективами (фратриями) символически уподоблены отношениям между человеческим и звериным (лесным) мирами.

Целый пантеон тотемических духов-первопредков был выгравирован на металлической пластине, найденной в Зауралье, еще в 1 тыс. н. э. В нижней части пластины — изображение хтонических тварей (выдр?). Над ними стоят семь фигур, очевидно, воплощающих семь миров мифологической Вселенной. Головные уборы этих фигур символизируют их тотемическую принадлежность: у первой женщины на голове изображено растение — по мнению В.Н. Чернецова, порых, символ фратрии Пор. Далее стоят женщина-косуля, женщина-медведь и женщина-сова. Последняя из женских фигур — трехголовое существо, увенчанное еще одной личиной. Рядом — медведь с человеческой личиной возле пасти, наконец, филин. Большая часть тотемов относится к фратрии Пор. В целом композиция также оказывается космограммой: первый персонаж с растением воплощает земной мир, последний — филин — относится к небесному.

ПОЧЕМУ СПОРЯТ ПОР И МОСЬ

Рассказывают, как однажды поспорили женщины Пор и Мось. Пор сказала, что людей стало столько, что негде жить на земле. Надо, чтобы они стали умирать. Добрая Мось, напротив, хотела, чтобы все люди жили — пусть все реки будут течь маслом, тогда всем хватит еды. Но злая Пор лишь рассмеялась в ответ на глупое желание Мось — где в масляных реках будут плавать рыбы и как будут ходить лодки? Так люди стали умирать.

Миф о противостоянии и соперничестве двух фратрий характерен для родоплеменного общества. В святилищах нельзя было держать рядом духов-пупыгов — Мось и Пор: они враждовали. Даже дуалистические космогонии иногда возводятся к этому противостоянию. Вспомним уравновешивающую оценку Ена и Омоля в мифе коми: Ен добр, но глуп, Омоль зол, но умен и инициативен.

ПОЧЕМУ ЛЮДИ НЕ ВОСКРЕСАЮТ

В начале времен люди воскресали после смерти. Но вот один человек умер, и собака пришла спросить у Торума, как его оживить. Бог велел ей положить на голову умершего гнилушки, а на ноги — камень. Тут собаке и встретился черт — куль: он сбил с толку собаку, и та сделала все наоборот.

Камень раздавил лоб человеку — тот умер навсегда, а бог проклял собаку.

Камень действительно кладут умершему на грудь (или в рот) при похоронах — чтобы он не встал из могилы.

Манси рассказывают также, что однажды два человека почувствовали близость смерти. Они призвали своих жен и велели приготовить для них гробы из липы. Гробы же нужно было поставить на землю. Женщины так и сделали, да велели закопать гробы на глубину трех аршинов. Через семь лет умершие очнулись: один из них был сразу засыпан землей, другой успел крикнуть о помощи. Когда его нашли, было уже поздно — умерший напророчил, что отныне люди всегда будут умирать.

Это — повсеместно распространенный миф о происхождении смерти. Люди стали умирать из-за ошибки, совершенной в начале времен. Интересно, что в мифе манси «неправильным» — приведшим к вечной смерти — оказывается христианский обряд, согласно которому гроб помещают в могилу.

ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ

Умерший и не погребенный по обычаю человек становится опасным для живых. Рассказывают, как один человек по дороге в Ялп-ус (знакомый нам «Священный город» на Оби) навестил тещу и обнаружил ее больной. Она просила его заехать на обратном пути, что тот и сделал. В живых он тещу не застал — в доме стоял гроб. Теща была гостеприимна и хорошо кормила зятя, поэтому тот сходил к своей лодке, принес еды и бутылку вина. Тут теща встала из гроба, и зятю пришлось ее угощать. Гость знал, что вставший из гроба мертвец опасен, и сбежал в другой дом. Но и там, к своему ужасу, он увидел другого мертвеца, затянутого сукном. Чтобы хоть как-то справиться со страхом, путник решил развести огонь. Тут он услышал, как теща рвется в дом, а другой мертвец в углу дома поднимается со страшным шумом.

Бедняга лишился чувств, а когда очнулся, то увидел, что дом пуст, а теща его лежит у дома, разорванная надвое. Тут он и понял, что в доме был не мертвец, а Ялп-ус-ойка, его предок-покровитель.

Быличка повторяет сюжет широко распространенной сказки о том, как «свой» мертвец помогает живому человеку спастись от «чужого». Но у обских угров этот сюжет связан со знакомыми нам архаичными верованиями: ведь теща — мать жены — принадлежала к иной фратрии, значит, была потенциально враждебна. Ялп-ус-ойка, один из предков фратрии Пор, спас своего сородича.

СКОЛЬКО ДУШ У ЧЕЛОВЕКА?

Обские угры верили, что у мужчин есть пять (или семь) душ, тогда как у женщин — четыре (или шесть). Различали душу-дыхание — лили (у хантов — лил) и душу-тень — ис. Лили вселяется в тело человека при его рождении, а после смерти переходит в фетиш — фигурку предка (иттерма) или тотема, которые хранятся в обско-угорских домах в священных коробах или в святилищах, а затем в тело ребенка из того рода, которому принадлежал умерший. Эта душа невидима.

Фигурку предка, или иттерма, необходимо было сделать из щепы, отколотой от стены дома, через четыре дня после смерти женщины и через пять — после смерти мужчины. Рассказывают, что древний богатырь, убивший своих врагов, не мог после этого спать: ему чудилось что-то страшное. Тогда он вырезал фигурки иттерма, и ему перестали сниться кошмары. В вырезанную фигурку непременно вставлялась серебряная монета, которая символизировала сердце, иначе умерший мог превратиться в черта — куля. Прикладывали к иттерма и волосы покойного. Фетиш должен был охранять дом от вторжения духа умершего.

Считалось, что душа женщины вселяется в четырех младенцев ее рода, а душа мужчины — в пятерых. После рождения младенца гадали, чья душа вселилась в новорожденного: старшая женщина в семье ставила люльку с младенцем на колени и произносила имена умерших родственников; когда дело доходило до имени вселившегося в младенца, люлька становилась тяжелой — ее невозможно было оторвать от колен.

Числа «четыре» и «пять» были символическими обозначениями пола у обских угров. Во время медвежьего праздника четыре дня положено было чествовать убитую на охоте медведицу, пять дней — медведя, две-три ночи — медвежонка. Медведь был тотемическим родичем человека, и у него было столько же душ.

Представления о судьбе ис после смерти двойственны, как и у всех народов. Верят, что она обитает на кладбище, где мертвецы живут так же, как привыкли жить при жизни: только живые люди становятся для них невидимыми духами. По мере того, как тело в могиле истлевает, происходит трансформация души — ис превращается в жучка. Духи умерших привязаны к живым сородичам. Когда манси переезжают на сезонные промыслы, они боятся, что духи с родового кладбища последуют за ними. Поэтому на пути они вырезают на деревьях устрашающие изображения животных, чтобы отпугнуть духов.

Кладбище ассоциируется и с загробным миром Куль-отыра: душа ис, или «вторая душа», которая путешествует в загробный мир вниз по реке, может иметь облик человека, птицы и даже комара. Она живет там столько же, сколько человек прожил на земле; правда, на том свете, где все происходит наоборот, человек становится все моложе и моложе, пока не превращается в младенца. Человек должен взять с собой на тот свет свои ногти и волосы — иначе ему их не хватит для загробной жизни, и он вынужден будет отправиться на их поиски в мир живых, стать злым духом. Потом его душа начинает уменьшаться в размерах, пока не превратится в водяного жучка, и, наконец, исчезает вовсе.

Существуют также представления о душе урт, которая способна отделяться от тела во время сна и странствовать в образе кукушки (вспомним русское поверье о том, что кукушка определяет своим кукованием срок жизни), глухарки и других птиц, которые своим криком предвещают смерть. Сходные обозначения отделяемой души (двойника человека) известны и соседним финским народам — марийцам и коми (орт), удмуртам (урт). Во время странствий ее могут подстерегать злые духи, пожиратели душ, которые охотятся за душами, ловят их, варят и едят. Если с человеком такое случилось, он болеет и умирает — спасти его может только шаман, возвращающий душу в тело.

КОНЕЦ СВЕТА

Мир погибнет в огненном потопе (у хантов — чек-най, «бедственный огонь»), которым некогда Нуми-Торум уже очищал землю. Рассказывают, что ревнивый бог хотел устроить еще один потоп, когда увидел, что люди больше почитают его сына, чем самого творца. Поначалу бог велел запереть новорожденного сына в круглый каменный дом. Однако младенец подрос, вырвался из каменного жилища и явился к отцу — в его золотые палаты. Тот разгневался и объявил, что за непослушание он не наделит сына той силой и хитростью, которая позволила бы ему превосходить всех людей. Но разозлился в ответ и юный герой. Он покинул отцовский дом, поселился у прислужника отца, но вскоре был замечен в преступной связи с его женой. Тогда Торум велел казнить сына — сжечь его на огромном костре. День и ночь горел огонь, но герой не пролил ни слезинки. Когда же костер догорел, оказалось, что на его месте — маленькое озеро, а по озеру плавает гусенок (обычный образ Мир-сусне-хума).

Торум велел стрелять в гусенка, и народ целую ночь палил в него из ружей, но тот целым и невредимым вышел на берег и, как ни в чем не бывало, направился в город отца. Там он схватился с прислужником и оторвал ему голову. Торум увидел, что сына ничем не проймешь, и изгнал его на землю — пусть будет повелителем земного народа.

Так сын бога оказался на земле, стал заботиться о народе и лечить его, народ же стал поклоняться ему как богу. Торум, оскорбленный тем, что народ на него больше не смотрит, решил устроить на земле огненный потоп и погубить людей вместе с их покровителем. Сын узнал о замыслах отца и пришел к нему просить за свой народ, который готов приносить богу жертвы, лишь бы он пощадил землю. Но Торум был беспощаден — через семь дней начнется огненный потоп.

Сын бога вернулся к своему народу и велел приносить жертвы ему самому: народ стал жертвовать коней (еще один атрибут Мир-сусне-хума), а также поднес покровителю семь черных лис, семь чаш золота и семь шелковых занавесей. Через семь дней, действительно, с неба загремел гром и засверкала молния, разбушевалась вода, но чудесный покровитель утешал людей: пока он жив, им нечего бояться. Как ни старался Торум, потоп не достиг земли. Изумленный бог глянул вниз и увидел, что между двумя ярусами — небом и землей — стоит огромное медное корыто, куда собралась вся небесная вода.

Вражда между старым и новорожденным героем — знакомый нам мотив: и Вяйнямёйнен, и Тюштян в конце концов вынуждены были уступить свое место молодым героям. Сюжет мифа о потопе перекликается с библейской традицией: библейский Бог истребил потопом поколение великанов, которое родилось от браков сыновей Божьих с детьми человеческими.

И все же конец света неизбежен. За семь лет до этого злые духи — кули и менквы — отправятся в преисподнюю, а по дороге будут пожирать людей. Во время огненного потопа спасутся лишь те, которые заранее подготовят плоты из семи слоев древесины: шесть слоев прогорят дотла, седьмой останется на плаву. Но тех, кто будет плыть на плотах без укрытия, будут пожирать гигантские комары. Спасшиеся проживут еще столько, сколько жили до потопа, а потом превратятся в водяных жучков и, наконец, обратятся в прах — это и будет концом света. Правда, согласно верованиям хантов, за огненным последует водный потоп, который все смоет, и тогда начнется новая жизнь омолодившихся духов — лунков.

ПОСЛЕДНИЙ МИФ

Христианская мифология, в том числе апокрифические сказания, оказала влияние на мифы обских угров, хотя и меньшее, чем у других финно-угорских народов. Усилия миссионеров и государственных властей приводили, как и повсюду, к формированию синкретических верований. Мир-сусне-хум, как Сын Божий на земле, был отождествлен с евангельским Иисусом, Нуми-Торум — с Богом-Отцом, Калтащ-эква — с Богоматерью. Полум-Торуму стали поклоняться как Николе Угоднику: в начале XX в. охотник манси зарезал перед иконой Николы барашка, доверчиво ожидая от святого помощи в охоте.

Эква-пырищ остался излюбленным героем обско-угорского фольклора и в новейшие времена. Рассказывают, как он вступился за бедняков, когда купцы стали мучить их непосильным трудом, как герой отправился к главному купцу, чтобы установить справедливость. Купец отправил его работать — прессовать уголь — на ту сторону Ледовитого моря. Мостом на ту сторону моря служила большая рыба. Эква-пырищ позвал всех людей обратно — в гости к хозяину, а сам ударил молотком по рыбе, так что мост, ведущий в Землю тяжкого труда, пропал. Герой же раздал товары людям и предрек, что скоро уже настанет «древнее время жизни человеческой», когда народу не нужно будет работать ни на купцов, ни на царя.

Слова сказочного плута напоминают прорицания «Кузьки — мордовского бога» — так же, как и других реформаторов религиозных и прочих идей. Но сказочный сюжет развивается по собственным канонам, и Эква-пырищ направляется к самому царю.

В царском дворце он, конечно, поражает воображение царской дочери (лишь царские да купеческие сыновья видят в нем сопливого мальчишку) и добивается невиданных успехов на дворцовой конюшне — лошади у него тучнеют, хотя сам он все время спит. Очевидно, магическая власть всадника Мир-сусне-хума над лошадьми была унаследована и нашим сказочным героем. Более того, скоро он и сам становится царем, хотя не может забыть о своей земле и воде.

Способность Мир-сусне-хума проникать во все миры, включая небесный, получила замечательную трактовку в космическую эру: старики считают, что именно он надоумил людей строить самолеты, а также запускать спутники.

ВЕНГЕРСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Ближайшие родичи обских угров — венгры (в русских средневековых летописях они тоже называются угры) — в Х–XI вв. приняли христианство. В их фольклоре сохранились лишь отголоски древних мифов. Представляют интерес и средневековые предания, повествующие одеяниях венгров, о происхождении народа.

ОЛЕНЬ, УКАЗЫВАЮЩИЙ ПУТЬ

В «Деяниях венгров» автор XIII в. Шимон Кеза, как и прочие средневековые хронисты, начал историю своего народа с библейского всемирного потопа. Потомком Иафета, одного из спасшихся от потопа сыновей Ноя, был гигант Менрот. После того, как люди попытались построить Вавилонскую башню и Бог смешал их языки, Менрот ушел в землю Эвилат, которую теперь именуют Персией. Там он произвел от своей супруги Энет двух сыновей — Хунора и Могора: от них и произошли гунны, или угры-венгры. У Менрота родилось еще много детей от других жен, но два брата были первенцами, они быстро отделились со своими шатрами от отца, поселившись в Скифии.

Другой анонимный автор XIII в. считает (по созвучию) Могора потомком сына Иафета Магога, «первого короля Скифии». Потомками Магога были и властитель гуннов Аттила, и предок венгерских королей Юдьек. Предки венгров обитали в Скифии, но, сильно умножившись, вынуждены были искать новые земли.

Однажды братья вышли охотиться на болота Меотиды (Азовское море) и увидели самку оленя, которую принялись преследовать. Олень исчез, но братья обнаружили, что земли, на которых они оказались, изобилуют травой, деревьями, дичью и рыбой. Туда они и переселились с разрешения отца. Здесь братья нашли себе жен среди народа алан (вспомним предания о великанах алангасарах), умножились и стали могучим народом, расселившимся по всей Скифии.

Тогда гунны и их шесть вождей-братьев избрали себе судью, который должен был разрешать все споры, и двинулись на запад. Гунны со своим правителем Аттилой подчинили полмира, но, в конце концов, были разбиты. Вновь вернуться в Европу из Скифии гуннам-венграм удалось лишь в конце IX в. — там они обрели новую родину, Венгрию. По одному из преданий, они купили эту землю у моравского князя Морота, заплатив за нее небольшую цену — белого коня с уздой и седлом (венграм с древних времен было известно коневодство). И в этом походе венгров возглавляли всего семь вождей во главе с Арпадом.

Венгерский средневековый историк, как и все авторы того времени, не был оригинален. Он начинал историю своего народа с библейской легенды о разделении языков и отождествил венгров с более древним народом, гуннами, — благо, их имена в латинской передаче (а Кеза пользовался латинским языком) были похожи: hunni и hungari. Деяния гуннов также были описаны им в соответствии с историей знаменитого автора VI в. Иордана: даже легенда о чудесном олене, показавшем путь гуннам, была заимствована из этой древней истории. Но вот имена героев начальной венгерской истории не были выдуманы Кезой: Менрот и особенно его жена Энех — персонажи древней легенды. Имя прародительницы венгров восходит к древнемадьярскому слову юнё — «корова»: это была, судя по всему, тотемическая прародительница.

Имена Хунора и Могора явно отражают древние этнонимы. Имя Хунор передает этноним оногуры: это объединение гуннских племен существовало в V–VII в. в степях Северного Причерноморья. Их соседями действительно могли быть венгры — мадьяры: это самоназвание венгров и отражает имя Могор — Мадьяр (имя «угры» — «венгры» они получили благодаря своему соседству с оногурами). Имя «мадьяр», как уже говорилось, родственно этнониму манси и даже названию фратрии Мось. Возможно, даже легенда о чудесном олене родственна обско-угорскому мифу о двух охотниках, которые преследовали небесного лося: один — на крыльях, другой — пешком. Крылатый охотник поразил лося и сказал пешему, где найти добычу: тот нашел зверя и увидел, что земля вокруг изобилует рыбой и зверем. Тогда он навсегда остался на новой родине.

Наконец, сюжет о семи вождях, которые возглавили поход венгров на запад, также относится к древнему преданию, согласно которому семь князей, именовавшихся «хетимогер» — «семь мадьяр», выступили во главе венгров в поход из Скифии на запад.

ЛЕГЕНДА ОБ ОБРЕТЕНИИ ЗЕМЛИ

В «Деяниях венгров», составленных в XII в., через два столетия после обретения ими новой родины, рассказывается легенда о «покупке» венграми земли, где им предстояло жить.

Семь князей во главе с Арпадом приблизились к своей будущей новой родине на Дунае и отправили посла, чтобы тот осмотрел окрестные земли. Посол увидел изобильную землю, покрытую прекрасными травами. Он явился к славянскому князю Святополку, который правил там после смерти Аттилы, и объявил ему о приходе венгров. Святополк сначала обрадовался, решив, что у него прибавится подданных-крестьян. Он отправил посла обратно, тот же наполнил дунайской водой флягу, а в бурдюк взял с собой земли и травы. Венгры убедились в том, что земля на Дунае прекрасна, а вода — сладка. Арпад наполнил рог дунайской водой и перед всеми мадьярами стал молить Бога, чтобы он даровал им эту землю навеки. За ним все мадьяры трижды призвали имя Божье (что они делают и до сих пор, замечает автор «Деяний»): то было имя древнего венгерского бога, о котором еще пойдет речь.

Затем венгры вновь снарядили посла и отправили с ним большого белого коня под золоченым седлом и с роскошной уздой. Князь Святополк вновь обрадовался, решив, что новые подданные прислали ему дар. Посол же потребовал земли, воды и трав в обмен за подарок. Святополк рассмеялся и разрешил венграм взять столько, сколько смогут. Посол вернулся к венграм, и те отправили наивному славянскому князю новое посольство — с требованием, чтобы он оставил купленную у него землю. Напрасно Святополк собрал войско и обратился за помощью к союзникам: венгры разбили незадачливого соперника. Тот бросился в волны Дуная и утонул.

В конце IX в. венгры разгромили Великоморавскую державу на Дунае и обрели новую родину. Легендарный белый конь (сыгравший роль «троянского коня» для князя Святополка) стал символом венгерского могущества. Венгерская конница наводила страх на всю раннесредневековую Европу, а русский князь Святослав, уже в Х в. стремившийся также обосноваться на Дунае, мечтал о конях, которых он смог бы получать у венгров-угров.

МИРОВОЕ ДРЕВО

Семь легендарных вождей угорских племен, отвоевавших у славян на Дунае Венгрию, соотносятся с семью ветвями Мирового древа — семью мирами и семью сыновьями Нуми-Торума в близкой венграм мифологии обских угров.

Среди древних мифологических образов в фольклоре венгров сохранилось Мировое древо с семью (или девятью) ветвями: оно настолько высоко, что именуется «деревом без вершины» — вершина теряется в небесах (которые имеют семь слоев), корни уходят в преисподнюю, где располагаются страны хтонических существ — лягушек, ящериц и змей. У корней бьет источник жизни; смола, плоды и соки дерева питают все сущее на земле. Плоды этого дерева — золотые яблоки — дарят феи своим любимцам. На верхней — седьмой — ветви находится дом Солнца и его матери, ниже — дом Луны и ее матери. Месяц именуется в венгерском фольклоре «новым королем», Солнце оказывается женским персонажем (подобно Месяцу и Солнцу у обских угров). Здесь же обитает Сел-аня («Мать ветра»); от колебания ветвей Мирового древа поднимается ветер (представления о «гнезде ветров» сохранились и у финнов).

По другим представлениям, ветер дует из большой дыры в горе, которая находится далеко — за семью другими горами: это отверстие стережет Мать ветра. В этом мифе гора эквивалентна Мировому древу.

Древо охраняет огромная птица: недаром оно называется «орлиным деревом». Мифическая птица Турул играла особую роль в венгерской мифологии: анонимный венгерский хронист XIII в. века рассказал, что мать Алмоша — отца Арпада и прародителя венгерских королей забеременела после того, как увидела во сне эту чудесную птицу, овладевшую ею. Ей привиделось во сне, что целая огненная река истекает из ее груди: это — шаманская река, по которой можно проникнуть во все миры. Для венгров эпохи обретения новой родины этот символ был важен — ведь им предстояло следовать неведомыми путями. Само имя Алмош означает «сонный» — рожденный после вещего сна. Имя Турулвосходит к тюркскому обозначению ястреба.

Вспомним «шаманский» изобразительный мотив, характерный как для пермского звериного стиля, так и для произведений иранской торевтики: гигантская птица уносит женщину в своих лапах. Эта сцена запечатлена на двух золотых сосудах из самого знаменитого из раннесредневековых кладов: он был найден в местечке Надь-Сент-Миклош в Трансильвании в XVIII в. И здесь женщины кормят чудесных птиц плодами, чтобы у них хватило сил донести ношу до неба. Нам хорошо известны мифы о земных невестах небесных богов и о земных правителях, которые имели небесное происхождение. Сон прародительницы венгерских королей отражал этот древний миф.

ШАМАН-ТАЛТОШ

Лишь талтош (шаман) может найти путь к Мировому древу. Чтобы обрести чудесные способности, он должен подняться на небо — влезть на ритуальный столб или дерево, символ Мирового древа (вспомним сходный обычай у ближайших родственников венгров — обских угров). Талтош с детства отличается от прочих людей: он родится в новолуние с зубами (иногда с двумя рядами зубов), которые могут быть непомерно большими — кабаньими, лошадиными или волчьими, с волосатым телом или даже с копытами. В семилетнем возрасте во время грозы он исчезает в туче или уносится в виде вихря на небо. Там старые талтоши учат его, как устраивать бури и вихри, наводнения, как самому передвигаться со скоростью вихря. Рассказывают, что талтош может поднять вихрь, раскурив свою трубку.

Талтош может защищать свое селение от другого, враждебного, чародея. Во время грозы в тучах видны две группы сражающихся друг с другом талтошей. Победа «своего» талтоша обеспечивает хороший урожай, поражение может привести к семилетнему голоду. Талтош оказывается также противником ведьм — босорканей. Талтош имеет не только отдельные зооморфные черты, но может превращаться в животных, чаще всего — в коня или быка и сражаться в таком виде с другим талтошем. В некоторых легендах он оборачивается волком или может напустить волков на чужие стада.

Способностью к оборотничеству наделялись все высшие боги финно-угорской мифологии: вспомним мордовского Нишке, который также был связан с Мировым древом и мог превращаться в быка, коня и других животных.

В сказках талтошем может называться и волшебник, и чудесный конь, похожий на русского конька-горбунка: поев раскаленных угольев, он из убогого животного превращается в волшебного жеребца. Конь-талтош помогает герою венгерской сказки добыть чудесную невесту, сражаться с драконом — шарканем и т. п.: в этом волшебном помощнике также легко угадываются шаманские черты. Впрочем, шаркань — дракон, живущий в колодце, болоте или пещере, — может быть как раз помощником талтоша и закручивать вихри во время полета талтоша по воздуху. В легендах талтош или волшебный конь может указать, где зарыт клад: там, где гарцуют семь жеребцов, наверняка спрятано сокровище. Талтош может предвидеть будущее (во всяком случае, погоду) и даже возрождаться после смерти.

Миф о борьбе враждебных талтошей напоминает не только мифы о небесных битвах, от которых происходит северное сияние. Вспомним поединки шаманов и чародеев — начиная с состязания Вяйнямёйнена и Лемминкяйнена. Но более всего представления о борьбе талтошей связаны, со славянскими верованиями о здухачах и подобных им фантастических персонажах, которые сражаются в тучах со своими противниками.

В XVI–XVIII вв., когда и в Венгрии проходили ведовские процессы, многих женщин обвиняли в том, что они — ведьмы-босоркани. Подсудимые отрицали свою вину, заявляя, что они — талтоши. Талтоши-женщины наделялись способность лечить, гадать, предсказывать будущее, разыскивать потерянное имущество или обнаруживать клад, сражаться с ведьмами и друг с другом, летая по воздуху.

БОГИ И ПРЕДКИ

Только по данным языка можно обнаружить древние корни венгерских представлений о богах. Обозначение христианского бога Иштен связано с представлениями о предке, «отце»: видимо, к нему трижды обращались венгры перед походом на будущую родину. Молния именуется «стрелой Иштена» — значит, небесный бог имел и функции громовника (как Укко у финнов и прочие небесные боги). Богородица в венгерской народной традиции называется «мать (женщина) счастья (богатства)»: сохранилось представление о «семи матерях», которые могут быть соотнесены с семью ветвями Мирового древа, семью вождями венгров и т. п. «Мать счастья» должна была наделять судьбой, долей — значит, была сродни обско-угорской Калтащ-экве.

Древнее — тюркское — имя сохранил в венгерском языке и черт — ёрдёг: показательно, что имя злого духа было заимствовано у соседних народов, как это было с именами Керемета у марийцев, удмуртов, Шайтана — у мордвы, Перкеля — у саамов и др.

МИФЫ О ТВОРЕНИИ

У венгров, как и у всех финно-угров, сохранились архаические дуалистические мифы о сотворении земли. Бог велел черту нырять за ней на дно океана, но черт не мог поднять на поверхность землю: вода вымывала ее из рук нечистого. Лишь на третий раз Бог заметил, что под ногтем у черта сохранилась частичка земли. Тогда Бог принялся сеять землю по поверхности и за шесть дней посеял ее достаточно для того, чтобы двум творцам хватило на ней места. В субботний день Бог прилег отдохнуть, черт же стал пытаться столкнуть его в воду. От этого земля разрослась.

Далее черт творит человека из глины, но не может вдохнуть в него душу: ведь он властен только над видимым материальным миром, духовный же мир зависит от Бога.

В другой дуалистической легенде также сохранились знакомые нам мотивы. Черт стал просить у Бога, чтобы он уступил ему души хотя бы тех людей, которые утонули. Бог согласился с тем условием, что черт спустится на дно океана и совьет там веревку из морского песка. Конечно, нечистый не справился с задачей, и человеческие души ему не достались.

Эти дуалистические легенды, распространенные у всех финно-угров, едва ли могут считаться собственно финно-угорскими, в отличие от мифа о ныряющей за землей птицей. Они восходят к средневековым дуалистическим ересям — богомильству, о распространении которого в Европе мы говорили в начале книги, когда речь шла о поверьях поволжских волхвов. В Венгрии богомилы могли появиться уже в XI в., когда были изгнаны из соседней Византии. Именно в венгерской традиции сохранилась мотивировка бездействия Бога после творения, когда он не сопротивлялся козням черта: ведь Бог должен был отдыхать в седьмой день после творения.

В венгерской фольклорной традиции не сохранился уральский миф о ныряющей за землей птицей, однако образ водоплавающих птиц был запечатлен на прекрасных произведениях венгерского искусства эпохи завоевания новой родины (Х в.). На двух серебряных дисках, вплетенных в косы погребенной в Ракамазе знатной венгерской дамы, изображена птица Турул, несущая в клюве росток некоего растения: вспомним, что в индоиранской традиции птица приносит священное растение — сому или хаому. В лапах у Турула — две водоплавающих птицы: мы уже знаем, что перед нами космограмма — символическое изображение небесного и земного (водного) мира. Важно, что эти диски с космологическими сценами вплетались в дамские косы — такая же мода была известна и далеким родичам венгров на Оби.

ЗЛОВРЕДНЫЙ ЦЫПЛЕНОК

Среди низших духов, известных славянам и другим народам Европы, у венгров бытует злобный персонаж, именуемый лидерц. Человек может «высидеть» его, если будет 24 дня держать под мышкой куриное яйцо. Вылупившийся цыпленок может обогатить своего хозяина, но при этом совершенно изнуряет человека, требуя от него все новых и новых заданий. Избавиться от него можно, придумав невыполнимую задачу: принести воды в решете, свет в лукошке, наконец, свить веревку из песка (чем бог чрезвычайно озадачил требующего человеческих душ черта).

На этом серебряном ковше, найденном в Коцком городке (на Оби), изображен большой шаман, окруженный семью меньшими.

У хантов Кар-лунг («Дух — самец оленя») призван собирать оленей, отпущенных на вольный выпас.

Керамическая фляга из храмово-дворцового комплекса Кой-крылган-кала (Хорезм). На ней изображен гусь-оборотень. На его туловище помещаются две человеческие личины. Гуся касается лапами грифон Симург. Гусь этот воплощает целую Вселенную — он и объединяет космические стихии, и является производным от них.

Такие серебряные диски были вплетены в косы погребенной в Ракамазе знатной венгерской дамы. На дисках изображена гигантская птица Турул, играющая особую роль в венгерской мифологии.

Фрагмент росписи одной из венгерских церквей, изображающий поединок венгерского короля XI в. св. Ласло с вождем куманов (половцев), похитившим венгерскую красавицу.

Эта романтическая сцена отдыха на коленях у дамы воспроизведена на золотой гуннской бляхе из Сибирской коллекции Петра I. Многие сюжеты древнего евразийского эпоса описывают женитьбу героя на чудесной красавице у Мирового древа.

Лидерц может являться человеку в виде блуждающих огоньков — они отмечают место, где зарыт клад, но могут заманить и в болото. Ночью же злодей может принять облик человека и даже вступить с женщиной в любовную связь. Но от этого возлюбленная лидерца непременно заболеет. Сходный персонаж, вылупляющийся из яйца, — куйгорож — известен и мордве, у финнов же духом-обогатителем считался пяра.

СТРАНСТВУЮЩАЯ ДУША

У венгров сохранилось представление о двух душах, имеющихся у каждого человека. Душа-дыхание именуется лелек, что напоминает сходное по наименованию и значению (лили, лил) в обско-угорской мифологии и в мифах финских народов — это эстонская лейл, коми зырянская лол, удмуртская лул. Душа-дыхание неразрывно связана с телом и покидает его только после смерти. Другая душа — тень, или свободная душа. Она может покидать тело во время сна и совершать дальние путешествия в образе мыши (сходное поверье есть у коми-зырян). Возможно, ее древним обозначением было слово иж — оно родственно наименованию души-тени ису обских угров. Это слово стало обозначать у венгров злого духа — ведь дух умершего, способный странствовать по земле, не давал покоя живым; так же называли духов болезни и саму болезнь.

ЕВРАЗИЙСКИЙ МИФ И СВЯТОЙ ВЕНГЕРСКИЙ КОРОЛЬ

С Х в., когда венгры оказались на новой родине в центре Европы, они восприняли многие обычаи окружающих европейских народов, что нашло отражение в их фольклоре, календарных и семейных обрядах. Однако среди этих обрядов сохранились реликты древних ритуалов, напоминающих о временах, когда венгры еще кочевали в причерноморских степях.

На Троицу — один из главных христианских праздников — у венгров устраивались состязания (в том числе по стрельбе из лука), скачки, что заставляет вспомнить о быте венгров-коневодов, наконец, выборы обрядового троицкого короля, как правило, победителя в скачках. Троицкий король считался правителем всего села на время праздника, а у молодежи оставался «судьей» весь год — до следующих троицких состязаний.

Другой «конный сюжет» в венгерских легендах остается непонятным, если не обратиться к быличкам финских (пермских) народов Поволжья. Венгры-секлеры, живущие в Словакии, рассказывали, как ночью из озера выходит белый конь: он пугает пастухов, пасущих коней в ночном, и исчезает наутро. Венгры оказываются в этой быличке менее находчивыми, чем коми-пермяки и удмурты. Коми знали, что ночью из воды выходят чудесные быстрые кони, правда, не белые, а вороные с огненными глазами. Если успеть обойти такого коня с нательным крестом, он остается служить хозяину. Удмурты верили, что из воды выходят крылатые огненные кони: если успеть бросить в воду железный предмет, они не смогут вернуться туда и останутся во власти человека. У марийцев сам водяной вют-водыж нередко появлялся в облике коня. Наконец, в виде белого жеребенка может выходить из моря и финский водяной.

Все это напоминает о тех легендарных временах, когда венгры выбрали себе «судью», который должен был вести их на поиски новой Родины. Белый конь стал символическим даром, за который венгры, согласно легенде, и обрели эту Родину. Более того, ежегодные состязания — борьба за титул «короля» — могут восходить к тем временам, когда люди верили, что от правителя зависит благополучие народа и мира в целом. Такие представления были распространены в Хазарском каганате, в состав которого входили и венгры, когда они обитали в причерноморских степях. Так, у хазар было принято, что в случае военного поражения или голода народ предъявлял обвинение правителю — кагану: он, дескать, стал стар и слаб, поэтому должен уступить место другому. Каган должен был доказать свою силу в борьбе или отступить (по преданию, его могли даже умертвить).

На хазарском Коцком ковше, обнаруженном у обских угров, есть шаманские изображения, в том числе представлена сцена борьбы старого кагана (в священной царской повязке) с его более молодым противником, волосы которого заплетены в косу.

Такие представления, как нам известно, были и у финнов — вспомним о судьбе Вяйнямёйнена, а также Тюштяна, культурных героев, которые вынуждены были уступить место только что родившемуся чудесному младенцу.

Предание о поединке короля с соперником сохранилось в венгерской исторической традиции о святом короле XI в. Ласло — Ладиславе. Ему пришлось сразиться с вождем куманов — половцев; врагов не только русских, но и венгров. Половецкий вождь похитил венгерскую красавицу, и король выступал не только как воин, но и как рыцарь, спасающий даму. Всадники не смогли одолеть друг друга верхом, спешившись, они изломали свое оружие в поединке, и дело дошло до борьбы; боролись не только сами герои, но и их кони. Силы стали оставлять короля, но исход сражения решила героическая дева, которая поразила чужого богатыря в единственное его уязвимое место — пяту — топором (или мечом). Король смог отдохнуть после поединка, повесив оружие на дерево и положив голову на колени спасенной деве.

Эта средневековая рыцарская идиллия, воспроизведенная в росписях венгерских церквей — ведь Ласло был канонизирован — находит соответствие в древних изображениях, происходящих из степей Евразии. Сцена борьбы живо напоминает сходный изобразительный мотив на Коцком ковше: там также борются два пеших героя, которых сопровождают их кони. Наконец, романтическая сцена отдыха на коленях у дамы воспроизведена и на золотой гуннской бляхе из Сибирской коллекции Петра I. Все это — сюжеты древнего евразийского эпоса, явно связанные с последующей женитьбой героя на чудесной красавице у Мирового древа.

КОСМИЧЕСКИЙ ОЛЕНЬ И ДАРЫ ВОЛХВОВ

Календарные обычаи венгров — христианские, схожие с обычаями соседних народов. На Рождество принято было колядовать, т. е. ходить с песнями-колядками по домам, собирая гостинцы, что напоминает о дарах волхвов. Конечно, речь идет не о тех волхвах, которые совершали страшный «обходной» обряд в Верхнем Поволжье в XI в., насильно собирая «дары» у «нарочитых жен», а о магах, которые по явлению новой звезды узнали о рождении Иисуса Христа и явились к нему со своими дарами. Но сам «обходной» обряд колядования был древним: чем больше даров могли собрать колядующие, тем богаче будет наступающий год. Колядующие рядились в страшные зооморфные маски, изображающие нечистую силу, ибо считалось, что она выходит с того света на Святки (вспомним поверья об инвожо у удмуртов и сходные верования других народов). Колядующие, однако, изображали нечистую силу не для того, чтобы испугать односельчан: маски были смешными, а значит — не страшными. Среди масок выделялась голова оленя, часто вырезанная из дерева, с ветвистыми рогами.

Очень древним оказался мотив венгерских рождественских песен — колядок. В колядках упоминается чудесный олень с рогами в тысячу ветвей, на каждой ветви — тысяча свечей. Он пасется у чудесного источника, вокруг которого зеленеет трава. На его теле — солнце, луна и звезды.

Перед нами — космический олень, тело которого воплощает Вселенную, а рога — ветвистое Мировое древо. Венгерский народ сохранил тысячелетний уральский миф о небесном олене, несмотря на то, что далеко ушел от своей уральской прародины тысячелетие назад.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

Адам, библейский первочеловек.

Азор-ава, у мордвы богиня-хозяйка.

Азравка, у мордвы земная женщина, сноха Нишке.

Азырен, в марийской мифологии бог смерти.

Ай-ас-Торум, у обских угров один из сыновей Нуми-Торума, см. Сяхыл-Торум.

Айеке, Горагаллес, Тиермес, Арома-Телле, у саамов громовник.

Айеке-Донга, у саамов радуга.

Акканийди, у саамов лунная дева.

Акшо-кал, у мордвы покровитель рыболовства.

Алак, у марийцев помощник верховного бога.

Алангасары, у удмуртов и марийцев великаны.

Албасты, у тюрков злой дух.

Аляк-инмар, у удмуртов помощник верховного бога.

Анге-патяй, у мордвы богиня плодородия.

Ангромайнью, в иранской мифологии создатель зла.

Апсары, в индийской мифологии небесные девы.

Ардвисура Анахита, у иранцев богиня плодородия.

Арома-Телле, у саамов бог охоты.

Асуры, в индийской мифологии демоны.

Ас-ях-Торум, у обских угров один из сыновей Нуми-Торума.

Атям, у мордвы бог-громовник.

Аутья-отыр, у обских угров бог морской рыбы.

Ахти, у финнов Хозяин вод.

Ахтола, у финнов Морская страна.

Ахурамазда, в иранской мифологии творец.

Ахуры, в иранской мифологии боги.

Баба-яга, злая старуха-волшебница в славянских сказках.

Бальдр, в скандинавской мифологии бог.

Бедой, у марийцев культурный герой.

Биегг-ольмай, Ильмарис, у саамов бог ветра.

Босоркань, у венгров ведьма.

Брахма, в индийской мифологии бог-творец.

Булдамурт, у удмуртов культурный герой.

Вакуль, Куль васа, чукля, у коми водяной.

Вальхалла, у скандинавов небесный загробный мир.

Ванаиса, у эстонцев небесный бог.

Ванапаганы, у эстонцев великаны.

Ванем, у финнов бог, другое имя Укко («Старик»)

Варма-ава, у мордвы Хозяйка ветра.

Варма-паз, у мордвы бог ветра.

Ват-лунг, у обских угров дух ветра.

Веден-эма, у финнов Мать воды.

Веденижанд, у вепсов Хозяин поля.

Ведь-ава, у мордвы Хозяйка воды.

Ведь-паз, у мордвы бог вод.

Велень-паз, у мордвы бог земного мира.

Велламо, у финнов и карел дева-лосось, дочь Ахти.

Велс, Велняс, у балтов черт, противник громовника.

Вель-ава, у мордвы Мать деревни.

Веральден-ольмай, Веральден-радиэн, у саамов бог, «Муж Вселенной», Мировой столп.

Ветехинен, у финнов водяной.

Ветэ-Эма, у эстонцев Мать воды.

Вецорго, у мордвы дочь Нишке.

Випунен, у финнов и карел великан.

Виранканнос, у карел дух ячменя.

Вирмалайсет, у эстонцев воплощение северного сияния.

Вирь-ава, у мордвы Хозяйка леса.

Вирь-патяй, у мордвы богиня лесов.

Вирь мацеень ки, у мордвы Млечный путь.

Вит-кан, у обских угров водяной царь.

Вит-куль, у обских угров водяной.

Витнызе, у марийцев помощник верховного бога.

Вишну, в индийской мифологии демиург.

Вожо, у удмуртов сезонные духи.

Войпель, у коми бог северного ветра.

Волгенче-юмо, у марийцев бог молнии.

Волос, древнерусский скотий бог.

Вольык-кугу-юмо, у марийцев бог скота.

Вонт-лунг, у обских угров лесной дух.

Вор-лунк, у хантов лесной дух.

Ворса, у коми леший.

Ворсик-ойка, у обских угров родовой предок.

Воршуд, у удмуртов родовой покровитель.

Вукузё, у удмуртов водяной.

Ву-мыму, у удмуртов Мать воды.

Вумурт, у удмуртов водяной.

Вэде, у коми герой-охотник.

Вют-ава, у марийцев Мать воды.

Вяйнямёйнен, Вяйно, Ейнемейнен, у финнов и карел культурный герой — демиург.

Горагаллес (Хорагаллес, Гороюрий), у саамов бог грома, другое имя Айеке.

Гаруда, в индийской мифологии птица — вестник богов.

Геракл, в античной мифологии герой.

Гидмурт, у удмуртов дворовый дух.

Гог и Магог, библейские варварские народы.

Гроа, у скандинавов вельва.

Гудыри-мумы, у удмуртов мать грома.

Гуннар, у скандинавов герой.

Дзо-дзог туй, у коми Млечный путь.

Дзудзя, у коми прародительница.

Дуннер-мунас, у саамов злой дух.

Ева, библейская праматерь.

Ейнемейнен, см. Вяйнямёйнен.

Ен, у коми бог-демиург.

Ендол-паз, у мордвы бог-молния.

Ёвле, у коми богатырь.

Ёукахайнен, Ёукахайне, Ёугамойне, у финнов и карел культурный герой.

Зарань, у коми небесная дева.

Золотая баба, легендарный образ.

Ильман Укко, у финнов бог, другое имя Укко.

Ильмаринен, у финнов и карел культурный герой — кузнец.

Ильмарис (Ильмаратче), у саамов бог ветра.

Ильматар, у финнов и карел воздушная дева.

Ильт, у обских угров жизненная сила.

Илья-пророк, библейский пророк.

Инару, у саамов Хозяин рыб.

Инворшуд, у удмуртов божество.

Инву-мумы, у удмуртов Мать небесной воды.

Инмар, у удмуртов бог-демиург.

Ин-мумы, у удмуртов Мать неба.

Иро, у финнов и карел девушка, родившая героев.

Ис, у обских угров душа-тень.

Иштен, у венгров высший бог.

Ия, у марийцев злой дух.

Йенк-лунг, у хантов хозяин воды.

Йибы-ойка («Филин-старик»), у обских угров герой.

Йоли-Торум-шань, см. Калтащ-эква.

Йома, у коми злая волшебница.

Йомали, у биармов бог.

Йомаль, у коми небесный бог.

Йоулетар, Хиллерво, у финнов Мать выдр.

Йоунертар, у финнов Мать северных оленей.

Каба-инмар, у удмуртов помощник верховного бога.

Кава-юмо, у марийцев бог небосвода.

Каврай, у саамов верховный бог.

Казым-ими («Казымская женщина»), покровительница хантов на р. Казым.

Кайыккомбо корно, у марийцев Млечный путь.

Кала-Тонт, Кала-Вайм, Кала-кунингас, у эстонцев водяные, духи рыб.

Калевала, у финнов и карел страна героев-великанов.

Калеванпойки, у финнов и карел богатыри-великаны, сыновья Калева.

Калевипоэг, у эстонцев великан-богатырь.

Калевы сыновья, у прибалтийских финнов великаны — культурные герои.

Каллерво, у финнов и карел герой.

Калм, у обских угров крылатая вестница богов.

Калма, у финских народов воплощение смерти.

Калтащ-эква, Йоли-Торум-шань, Ма-анкв, у обских угров богиня земли.

Камрусепа, у хеттов богиня пчел.

Кардаз-ава, у мордвы Мать двора.

Кардаз-сярко, у мордвы домовой.

Карс, у обских угров гигантская птица.

Кастарго, у мордвы дочь Нишке.

Кат-лунг, у обских угров дух-покровитель семьи и дома.

Квазь, Куазь, у удмуртов бог.

Кекри, Кякри, Кеури, у карел покровитель скота.

Керейтар, у финнов Мать лисиц.

Керемет, у марийцев и удмуртов противник демиурга.

Кереметы, у удмуртов и марийцев злые духи, слуги Керемета.

Кече-ава, у марийцев Мать солнца.

Кёндёс, у карел покровитель пахоты.

Кинде-мочин-кугу-юмо, у марийцев бог урожая.

Киямат, у марийцев бог смерти.

Коддь-акка («дикая старуха») у саамов шаманка, мать Мяндаша.

Консыг-ойка, у обских угров медведь, спущенный с неба.

Коркамурт, коркакузё, у удмуртов домовой.

Корс-Торум, у обских угров бог, отец Нуми-Торума.

Косяр-Торум, у обских угров дед Нуми-Торума.

Кратти, Кратой, у финнов покровитель имущества.

Кугурак, Курык кугыза, у марийцев культурный герой.

Кугу-Юмо, у марийцев бог-демиург.

Куд-ава, у мордвы Мать дома.

Кудо-водыж, у марийцев родовой покровитель.

Кудым-ош, у коми богатырь.

Кудырчо-юмо, у марийцев громовник.

Куллерво, у финнов и карел культурный герой.

Кул-тэттэ-лунг, у обских угров — создатель рыб.

Куль, у обских угров и коми злой дух.

Куль-отыр, Кынь-лунк, у обских угров противник демиурга.

Курык-водыж, у марийцев хозяин гор.

Кутысь, у удмуртов дух болезней.

Кылдысин, у удмуртов бог земли.

Кынь-лунг, у хантов противник творца.

Лембо, Лебпо, у финнов злой дух.

Лемминкяйнен, Каукомойнен, у финнов и карел культурный герой-неудачник.

Лидерц, у венгров дух-обогатитель.

Лиейб-ольмай, у саамов бог леса.

Лиеккио, у финнов бог растений.

Лили, лил, у обских угров душа-дыхание.

Линнумаа, у финнов и карел страна птиц.

Линнунрата, у финнов Млечный путь.

Линнутее, у эстонцев Млечный путь.

Литова, у мордвы земная невеста громовника.

Лов, лол, у коми душа человека.

Лоухи, у финнов и карел хозяйка Похьёлы.

Луд, у удмуртов противник демиурга.

Луд зазег сюрес, у удмуртов — Млечный путь.

Лудмурт, у удмуртов полевой дух.

Луё, у финнов творец.

Луи-вот-лойка, у обских угров северный ветер.

Лукутар, у финнов Мать чернобурых лисиц.

Лул, у удмуртов душа.

Лунг, у обских угров дух.

Лунт-отыр («Гусь-богатырь»), у обских угров другое имя Мир-сусне-хума.

Луот-хозик, у саамов Хозяйка оленей.

Маахисы, маанвэки, маннлайсы, у финнов подземные духи.

Маа-Эма, у эстонцев Мать-земля.

Маддер-акка, у саамов Мать-земля.

Мадер-атче, у саамов небесный бог.

Мамонт, у финно-угров мифическое животное.

Мана, Калм, у эстонцев воплощение смерти.

Манала, у финнов и карел подземная страна.

Ман-Эмойнне, у финнов Мать-земля.

Маннутар, у карел Хозяйка земли.

Мардус, у эстонцев дух преисподней.

Марум-Эма, у эстонцев Мать бури.

Мастор-ава, Мода-ава, у мордвы Мать земли.

Мастор-паз, у мордвы бог земли и преисподней.

Менкв, у обских угров лесной великан.

Меру, в индийской мифологии Мировая гора.

Метсаваймы, метсатонт, у эстонцев подземные духи.

Метсик, Маа-кунингас, у эстонцев дух плодородия.

Метсола, у финнов лесная страна.

Мецижанд, у вепсов хозяин леса.

Мир-сусне-хум, у обских угров культурный герой.

Мис, у обских угров лесные духи.

Митра, в иранской мифологии бог.

Миэллики, Миэлотар, Меттикки, у финнов хозяйка леса.

Мланд-ава, у марийцев Мать земли.

Мланде-кугу-юмо, у марийцев бог земли.

Могор, у венгров первопредок.

Мода-ава, у мордвы Мать земли.

Моисей, библейский пророк.

Мороз-атя, у мордвы Дед Мороз.

Мортим-ма, у обских угров земля птиц.

Мортим-эква, у обских угров Хозяйка перелетных птиц.

Мось, у обских угров фратрия.

Музъем-мумы, у удмуртов Мать земли.

Му-Кылчин, у удмуртов божество плодородия.

Мунчокузё, у удмуртов банник.

Мых-ими, у хантов богиня земли.

Мэр-кугу-юмо, у марийцев покровитель людей.

Мяндаш, у саамов олень-прародитель.

Мяндаш-дева, у саамов мать Мяндаша.

Мяндаш-йог, у саамов кровавая река между землей людей и жилищем Мяндаша.

Назаром-паз, у мордвы бог зимы.

Найнас, у саамов витязь, воплощение северного сияния.

Най-эква, у обских угров богиня огня.

Нар-ава, у марийцев Мать лугов.

Нармонь ки, у мордвы Млечный путь.

Нешке-паз, Нешке, у мордвы покровитель пчел.

Нёр-Торум, у обских угров бог Урала, покровитель и хозяин оленьих стад.

Никийя, у саамов небесная невеста.

Ниркес, у карел хозяин белок.

Нишке, Чи-паз, Чам-паз, у мордвы бог-демиург.

Нишкенде-тейтерь, у мордвы сестра Нишке.

Нойды, у саамов шаманы.

Нокеайнен, у финнов Мать соболей.

Норов-ава, у мордвы богиня плодородия.

Норов-паз, у мордвы бог плодородия.

Нуми-Торум, у обских угров бог-демиург.

Нюлэсмурт, у удмуртов леший.

Оадзь, у саамов ведьма-лягушка.

Обыда, у коми злой дух.

Овда, у марийцев злая волшебница.

Один, у скандинавов верховный бог.

Омоль, у коми противник демиурга.

Онары, у марийцев великаны.

Орт, у коми душа-двойник.

Осьяс и Ошьяс, у коми первопредки.

Отыр, у обских угров богатырь.

Ош-кече-кугу-юмо, у марийцев бог света.

Ошлапей, у коми колдун.

Пайпын-ойка, у обских угров дух.

Пакся-патяй, у мордвы богиня пашен.

Палванен, Пайанен, у карел громовник.

Палэсмурт, у удмуртов лесной дух.

Пама, у коми колдун.

Паям-лунг, у обских угров дух голода.

Пейвальке, у саамов сын солнца.

Пейве, у саамов бог солнца.

Пеко, Пеллон Пеко, у карел и эстонцев дух плодородия.

Пера, у коми богатырь.

Перке-кугу-юмо, у марийцев бог достатка.

Перкеле, у финнов противник громовника.

Перкель, у саамов черт.

Перкунас, у балтов громовник.

Пиямбар, у марийцев дух-посланник.

Полум-Торум, у обских угров старший сын Нуми-Торума.

Пор, у обских угров фратрия.

Порт-водыж, у марийцев домовой.

Похьёла, Сариола, Пиментола, Унтамола, у финнов и карел страна Севера.

Пугос, у хантов богиня-жизнедательница.

Пупыг, у манси родовые покровители.

Пурышо-юмо, Пуйыршо-юмо, у марийцев предопределитель судьбы.

Пурьгине-паз, Мельказ, у мордвы громовник.

Пшемысл, у чехов культурный герой.

Пяйвела, у финнов и карел мифическая страна.

Равдна, у саамов богиня земли.

Равк, у саамов вампир.

Радиэн, Радиен-атче, у саамов небесный бог-отец, воплощение дня.

Радиен-киедде, у саамов сын Радиен-атче.

Разиайке, у саамов богиня пастбищ.

Рахкой, у финнов злой дух.

Рана-нейде, у саамов богиня пастбищ.

Рауни, у финнов и карел жена Укко.

Рахкой, Рахко, у финнов лунный дух.

Ронготеус, Рунка-тейвас, у финнов и карел дух ржи.

Рота, Рута, у саамов бог болезней.

Рухтнас, у саамов бог-воитель.

Саваоф, библейский демиург.

Садко, в русских былинах гусляр.

Саена, в иранской мифологии волшебная птица.

Сайва-Гуэлле, у саамов дух — помощник шамана.

Сайваймо, у саамов небесный загробный мир.

Сакче-юмо, у марийцев бог-хранитель.

Салме, у эстонцев невеста звезды.

Сампо, у финнов и карел волшебная мельница.

Сампса, Сампса Пеллерво, у карел дух растительности.

Сар-акка, у саамов богиня.

Сейды, у саамов культовые камни и духи.

Сел-аня, у венгров Мать ветров.

Симург, в иранской мифологии волшебная птица.

Соломон, библейский царь.

Сома, в индийской мифологии божественный напиток.

Сорсатар, у финнов и карел дочь утки.

Стефан Пермский, миссионер, у коми культурный герой.

Султан-Керемет, у мордвы культурный герой.

Суометар, у финнов и карел прародительница финского народа.

Сыржа, Сырява, у мордвы земная невеста громовника.

Сюдбей, у коми людоед.

Сюэтар, Сюэятар, у финнов и карел злая волшебница.

Сяхыл-Торум, у обских угров громовник.

Таара, у эстонцев громовник.

Таеватаат («Небесный дед»), у финнов другое имя Укко.

Тайт-котль-Торум, у обских угров один из сыновей Нуми-Торума.

Тала, Сталло, у саамов злой дух.

Талтош, у венгров шаман.

Тапио, у эстонцев бог леса.

Таргитай, в скифской мифологии культурный герой.

Таргылтыши, у марийцев духи умерших от болезней.

Тайт-котль-ойка, у обских угров богатырь-кузнец, воспитатель Тахыт-котль-Торума.

Тайт-котль-Торум, у обских угров сын Нуми-Торума, бог реки Средняя Сосьва.

Телепинус, у хеттов бог плодородия.

Тиермес (Торатурос), у саамов другое имя Айеке.

Товлынг-Карс, у обских угров огромная птица.

Товлынг-лув, у обских угров крылатый конь Мир-сусне-хума.

Тол-ава, у мордвы Мать огня.

Толмурт, у удмуртов дух ветра.

Тоннту, у финнов дворовый дух.

Топал-ойка, см. Полум-Торум.

Тор, у скандинавов громовник.

Торум, у обских угров обозначение божества.

Тохланг-ваях-лунг, у обских угров дух перелетных птиц.

Тул-ава, у марийцев Хозяйка огня.

Туле-Эма, у эстонцев Мать огня.

Тул-он-кугу-юмо, у марийцев бог огня.

Туно, у удмуртов шаманы.

Туня-юмо, у марийцев бог ветров.

Туонела (Туони), у финнов и карел загробный мир, обитель мертвых.

Турисас, у финнов бог победы.

Турул, у венгров мифическая птица.

Туули-Эма, у эстонцев Мать ветра.

Туури, у финнов громовник.

Тухеройнен, у финнов Мать норок.

Тылл, у эстонцев великан.

Тюштян, у мордвы культурный герой.

Убыр, у удмуртов чудовище.

Укко, Исянен, Ильман Укко, у финнов верховный бог.

Укс-акка, у саамов богиня.

Уку, Пикне, Кыу, Эйке, Ванатаат, Тэватаат, Ванаиса, у эстонцев — громовник.

Унтамо, у финнов и карел герой.

Уром, у удмуртов первочеловек.

Урт, у удмуртов и обских угров душа-двойник.

Усынг-отыр, Городской богатырь, у обских угров герой.

Фрейр и Фрейя, у скандинавов боги плодородия.

Халтья, у финнов духи-хозяева.

Хаома, в иранской мифологии волшебный напиток.

Хара, в иранской мифологии Мировая гора.

Хатавайнен, у карел Хозяин зайцев.

Хель, у скандинавов Хозяйка преисподней.

Хийси, Хийзи, у финнов и карел хозяин леса.

Хиитола, у финнов лесная страна.

Холохонка, Хейхенейкко, у финнов Мать диких птиц.

Хонготар, Тапиотар, у финнов Мать медведей.

Хотал-эква, у обских угров Хозяйка солнца.

Хрунгнир, у скандинавов великан.

Хунор, у венгров первопредок.

Чакли, у саамов гномы.

Чам-паз, Вере-паз, у мордвы высший бог.

Чи-паз, у мордвы высший бог, бог солнца.

Чуды, чудь, у коми мифический народ.

Шайтан, у удмуртов и мордвы противник демиурга.

Шарабха, в индийской мифологии волшебный зверь.

Шаркань, у венгров дракон.

Шкай, Шкай-пас, Шкабаваз, Вярдя-Шкай, у мордвы бог-демиург.

Шонди, у коми солнце.

Шорни-Торум, см. Мир-сусне-хум.

Шочын-ава, у марийцев Мать плодородия.

Шунды-мумы, у удмуртов Мать солнца.

Эгрес, у карел покровитель огородных культур.

Эква-пырищ, у обских угров культурный герой.

Эрге-Пугощ-юмо, у марийцев сын бога.

Этпос-ойка, у обских угров месяц.

Юбмел, у саамов небесный бог.

Юкс-акка, у саамов богиня.

Юмала, у финнов высший бог.

Юман-ава, у марийцев мать бога Юмо.

Юмо, у марийцев обозначение божества.

Юрт-ава, у мордвы Мать двора.

Ябме-акка, у саамов Хозяйка преисподней.

Ябмеаймо, у саамов преисподняя.

Ялп-ус-ойка, дух медведя («Старик священного города»)

ЧТО ЧИТАТЬ О ФИННО-УГРАХ И ФИННО-УГОРСКОЙ МИФОЛОГИИ

Айхенвальд А.Ю., Петрухин В.Я., Хелимский Е.А. К реконструкции мифологических представлений финно-угорских народов / Балто-славянские исследования. 1980. М., 1982.

Ахметьянов Р.Г. Общая лексика духовной культуры народов Среднего Поволжья. М., 1981.

Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М., 2000.

Владыкин В.Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск, 1994.

Высек пламя Илмаринен. Антология финского фольклора / Сост. Э.Г. Рахимова. М., 2000.

Гемуев И.Н. Мировоззрение манси. Дом и Космос. Новосибирск, 1990.

Гемуев И.Н., Сагалаев А.М. Религия народа манси. Новосибирск, 1986.

Грибова Л.С. Пермский звериный стиль. М., 1975.

Девяткина Т.П. Мифология мордвы. Саранск, 1998.

Дубов И.В. И поклоняшеся идолу камену… СПб., 1995.

Калевала. М., 1977 (Библиотека всемирной литературы).

Калевипоэг. Эстонский народный эпос / Собрал и обработал Фр. Крейцвальд. Таллин, 1950.

Карельские эпические песни. 1950.

Карельское народное поэтическое творчество / Сост. В.Я. Евсеев. Л., 1982.

Карьялайнен К.Ф. Религия югорских народов. Томск, 1996.

Коми легенды и предания/ Сост. Ю.Г. Рочев. Сыктывкар, 1984.

Марийский фольклор. Мифы, легенды, предания / Сост. В.А. Акцорин. Йошкар-ола, 1991.

Маскаев А.Н. Мордовская народная эпическая песня. Саранск, 1964.

Мельников П.И. (Андрей Печерский). Очерки мордвы. Саранск, 1981.

Микушев А.К. Эпические формы коми фольклора. Л., 1973.

Мировоззрение финно-угорских народов. М., 1990.

Мифология коми. Сыктывкар, 1999.

Мифы, легенды и сказки удмуртского народа/ Литературная обработка Н. Кралиной. Устинов, 1986.

Мифы, предания, сказки хантов и манси/ Сост. Н.В. Лукина. М., 1990.

Мокшин Н.Ф. Религиозные верования мордвы. Саранск, 1968.

Напольских В.В. Древнейшие этапы происхождения народов уральской языковой семьи: данные мифологической реконструкции. М., 1991.

Напольских В.В. Как Вукузё стал создателем суши: удмуртский миф о сотворении земли и древнейшая история народов Евразии. Ижевск, 1993.

Народы Поволжья и Приуралья. Коми-зыряне. Коми-пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000.

Оборин В.А., Чагин Г.Н. Чудские древности Рифея. Пермский звериный стиль. Пермь, 1988.

Религиозные верования народов СССР. Т. 2. М.-Л., 1931.

Саамские сказки / Запись, перевод В.В. Чарнолусского. М., 1962.

Сагалаев А.С. Урало-алтайская мифология. Новосибирск, 1991.

Симонсуури Л. Указатель типов и мотивов финских мифологических рассказов. Петрозаводск, 1991.

Сурхаско Ю.Ю. Семейные обряды и верования карел. Л., 1985.

Федянович Т.П. Семейные обычаи и обряды финно-угорских народов Поволжья. М., 1997.

Фольклор народа коми. Т. 1. Предания и сказки. Архангельск, 1938.

Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985.

Хелимский Е.А. Компаративистика, уралистика. Лекции и статьи. М., 2000.

Чарнолусский В.В. Легенда об олене-человеке. М., 1965.

Чернецов В.Н. Вогульские сказки. Л., 1935.

Шушарин В.П. Ранний этап этнической истории венгров. М., 1997.

Ярыгин А.Ф. Современные проявления дохристианских верований марийцев. Йошкар-Ола, 1976

 

Скачано с www.znanio.ru