Урок: В чём состоит сущность музыкального содержания (1 часть)

В чём состоит сущность музыкального  содержания (1 часть) Содержание: 1. Особенности воплощения содержания в  литературе, изобразительном искусстве, музыке. 2. «Загадки» содержания в художественном  произведении. 3. Роль деталей в искусстве. Художественный материал: 1. Живопись: С. дель Пьомбо. «Несение креста». 2. Музыка: Т. Альбинони. «Адажио» (слушание). Характеристика видов деятельности: 1. Эмоционально воспринимать художественные  образы различных видов искусства.2. Находить ассоциативные связи между  художественными образами музыки и  изобразительного искусства. 3. Оценивать художественные произведения с  позиции красоты и правды. 4. Анализировать способы воплощения содержания  в музыкальных произведениях. «Музыка – это разум, воплощённый в прекрасных  звуках» (И. С. Тургенев) Каждое искусство имеет свои особенности  содержания. Читая рассказ или повесть, мы узнаём характер  героев, следим за событиями их жизни,  воспринимаем повествование как конкретную  историю о конкретных людях. На первое местовыступают словесные описания внешности героев, их  жестов, мимики и выражения лиц. Тут же  воссоздаётся обстановка (убранство помещения,  особенности пейзажа), уточняется время года и  суток. И, разумеется, по возможности всё это даётся  в образной форме. Образы изобразительных искусств (живописи,  графики, скульптуры) воспринимаются зрительно.  Они наиболее наглядны, так как воссоздают те или  иные стороны действительности в формах самой  жизни. Вспомним о таких видах изобразительного  искусства, как портрет, пейзаж, интерьер (уголок  помещения), батальная (военная) сцена и др. Итальянский живописец эпохи Высокого  Возрождения. Собственно, настоящая фамилия  Лучани (Luciani). Родился в Венеции приблизительно  в 1485 году. Учился у Джованни Беллини, испыталвлияние Джорджоне и Тициана; с 1511 года работал в основном в Риме. Под воздействием искусства  Рафаэля живопись Себастьяно дель Пьомбо  приобрела строгость и уравновешенность. Вовсе не живопись, а музыка была, как многие  утверждают, первой профессией Себастьяно, и в  самом деле, не говоря уже о пении, он получал  большое удовольствие от игры на инструментах  самого различного вида, в особенности же на лютне,  так как на ней могут быть сыграны все голоса без  всякого другого сопровождения. Благодаря этому  занятию он одно время пользовался величайшим  благоволением венецианской знати, с которой он в  качестве виртуоза в этом искусстве всегда стоял на  самой короткой ноге. Когда же ему, всё ещё юноше,  вздумалось посвятить себя живописи, он научился  первым её началам у Джованни Беллини, который вэто время был уже стариком. Это произведение захватывает в первую очередь  «крупным планом трагедии». Картина написана в  мрачных тонах и это полностью сочетается с  изображённым на ней сюжетом. Лишь одеяние  спасителя кристально белое, говорящее о чистоте его намерений, о свете души его. Он сам несёт свой крест – какая глубокая метафора! Сам несёт то, на чём  через пару часов он будет распят, и он знает об этом.  Терновый венец впивается в его головы, образуя  кровоподтёки. Его взор опущен, как бы устремлён  внутрь себя, и он как будто бы не чувствует ни боли  в голове ни напряжения в руках – его волнует более  большое горе – боль за всех людей на земле. Себастьяно отказывается от изображения толпы,  сопровождающей Христа в его скорбном шествии на  Голгофу, убирает побочные эпизоды главногодействия. И поэтому основной темой картины  оказывается не столько показ человеческой  жестокости и равнодушия (а рядом с ними ­ и чуткой отзывчивости), сколько изображение самих  страданий Спасителя, что, как уже отмечалось, в  гораздо большей степени способно дать зрителю  понятие о размерах принесённой им жертвы. Рассматривая произведение живописи, мы проникаем в сущность через облик ­ облик человека или  природы. И наше эмоциональное переживание будет  в этих случаях тем глубже, чем больше нам удастся  полюбить или, наоборот, возненавидеть тех  персонажей, те пейзажи, портреты, о которых мы  прочли или которые увидели на картине. Подобная любовь и ненависть возникают в нас не  случайно: для этого мало просто написать о том, что  человек плох или хорош. Чтобы мы действительноповерили, требуется незаурядное мастерство:  зачастую какой­нибудь незначительный штрих  характеризует человека красноречивее любых его  самых длинных высказываний. Вспомните, например, знакомых вам литературных  героев и попробуйте ответить на вопрос: что вас  больше всего в них трогает и волнует? Может быть, вы скажете, что Маленького принца  любите не только за его не по­детски мудрые  высказывания, но и за мягкую шелковистость волос,  о которых автор не забыл упомянуть. А принцесса  Русалочка трогает нас не только своей готовностью  совершить самый настоящий подвиг, но и тем, что  она предстаёт перед нами как тихая, задумчивая  девочка, которая, как и все другие девочки, способна и плакать, и страдать.Даже из этих двух небольших примеров мы видим,  что самое важное, о чём повествуют нам  произведения искусства, заключено в конкретных  деталях, подробностях, пусть даже на первый взгляд  и не столь значительных. Выражение глаз или улыбка, изгиб руки или оттенок голоса – эти черты нередко  заключают в себе главную идею произведения или  образа, вызывают тот живой отклик, который и  является подлинной сутью нашего общения с  искусством. Однако какие бы глубины содержания ни открывало  нам приобщение к произведениям литературы или  живописи, какие бы срезы душевной жизни ни  обнаруживались нам в этих художественных  иносказаниях, они возникают не из  непосредственного впечатления, а проступают сквозь сплетения слов, описаний, изображений.Ведь художественное произведение ­ всегда  метафора, оно никогда прямо не заявляет о своих  намерениях; поэтому его понимание нередко  равнозначно разгадке, которая потрясает нас  внезапно открывшимся смыслом. Музыка воздействует несколько иначе. И хотя она тоже организована очень сложно, тоже  полна загадок и иносказаний, всё же её воздействие  более непосредственно. Ведь музыка живёт только  пока звучит, и за те минуты, которые отданы ей в  распоряжение, она должна успеть очень многое:  захватить, увлечь, потрясти. И музыке это удаётся ­ удаётся намного быстрее, чем произведениям других видов искусства. Потому что  музыка воздействует на человеческие чувства,  обладающие свойством мгновенного отклика на  действительно близкое и понятное, музыка ­ этособственный язык человеческих чувств, их  выражение в этом мире. «Адажио» Томазо Альбинони ­ одно из самых  известных музыкальных произведений. Именно оно  непременно звучит, когда человека провожают в  последний путь. Именно оно заставляет сердце  слушателей сжиматься и навевает мысли о вечном. «Адажио» соль­минор для струнных инструментов и  органа, известное как «Адажио» Альбинони, ­ одно из самых популярных и часто записываемых  произведений итальянской барочной музыки. В  современную эпоху известность ему принесло  знаменитое «Адажио». Всё это правильно, только вот «Адажио» на самом деле написал в 1958 году  итальянский музыковед Ремо Джадзотто. Огромная  часть рукописей Альбинони была уничтожена во  время Второй мировой войны, когда быларазбомблена Дрезденская государственная  библиотека. Существует версия о том, что мелодию этого  произведения среди сгоревших рукописей  композитора нашёл в середине XX в. исследователь  жизни и творчества Альбинони ­ Ремо Джадзотто и  сочинил на её основе музыкальное произведение. Музыка «Адажио» наполнена явными и скрытыми  смыслами. Её мелодическая основа с ниспадающими,  слово никнущими фразами, которые завершаются  скорбными интонациями, строгий и возвышенный  тембр органа, траурный минорный лад и, наконец,  мерная неторопливая поступь шага вызывают у  слушателей представление о движении по  тернистому жизненному пути, которое  ассоциируется с глубокой тоской и одиночеством.Знакомясь с лучшими произведениями музыкального  творчества, можно убедиться, что содержание их  составляют не только душевные переживания и  настроения, но также и серьёзное раздумье,  изображение разнообразных человеческих характеров в их взаимных столкновениях и жизненной борьбе,  наконец, воспроизведение общественных движений  широких народных масс, больших социальных  конфликтов. Что же является сущностью музыкального  содержания? Мы уже понимаем: это не предметы во всей их  реальности ­ предметы, имеющие вид, размер,  очертания, окраску и т. д. Музыка не даёт нам конкретных описаний, она  вообще избегает всяких подробностей. Слушая её,мы не можем сказать: здесь один человек подходит к  другому, а здесь они разговаривают ... И даже в той её части, которая связана с  программным описанием музыкальных событий, мы  всё же воспринимаем не сами конкретные события, а  прежде всего переживании их настроения, все  оттенки чувств, которые эти события выражают. Вопросы и задания: 1. Почему художественное произведение можно  уподобить загадке? 2. Сразу ли открывается нам содержание  музыкального произведения? Какие его стороны  воздействуют на человека прежде всего? 3. Пройдите по улицам вашего города. Какие, по­ вашему, здания, памятники, архитектурные  ансамбли гармоничны, то есть представляютединство содержания и формы? Попробуйте  изобразить их в вашем рисунке. Музыку трудно объяснить словами Содержание: 1. Почему музыку трудно объяснить словами. 2. Способность музыки выражать без слов чувства  человека, его внутренний мир. Музыкальный материал: Брамс. Симфония № 3 in F­dur, Op.90, III ч.  Allegretto (фр­т, слушание); Бетховен. Симфония № 5 in c­moll, Op.67, II ч.Andante (фр­т, слушание); Бетховен. Симфония № 5 in c­moll, Op.67, IV ч.  Allegro (фр­т, слушание); Рахманинов. Прелюдия in cis­moll, Op.3 № 2  (слушание); Скрябин. Этюд № 12 in dis­moll, Patetico (слушание); Чайковский. Сентиментальный вальс (слушание); Шопен. Этюд № 3 in E­dur, Op.10 (слушание); Шостакович. Симфония № 5 in d­moll, Op. 47, III ч.  Largo (фр­т, слушание); Я. Дубравин, стихи М. Пляцковского. «Когда играет  музыкант» (пение). Характеристика видов деятельности: 1. Рассуждать о значении искусства в жизни  современного человека (с учётом критериев,  представленных в учебнике).2. Изучать специфику современной популярной  зарубежной музыки, высказывать собственное  мнение о её художественной ценности. «Если бы всё, что происходит в душе человека, можно было бы передать словами, ­ музыки не  было бы на свете…» В. Серов Музыка во многом отличается от других искусств ­  её выразительные средства и образы не столь  наглядны, как образы живописи, театра, кино. Язык  точных понятий ей чужд. Музыка оперирует  средствами чисто эмоционального воздействия,  обращается преимущественно к чувствам и  настроениям людей. В кинофильмах или театральных спектаклях бывают  моменты, когда героя охватывает волна сильного  чувства ­ будь то светлое воспоминание, иливспышка гнева, или внезапный порыв нежности. И  тогда герой, умолкая, погружается в свой внутренний мир, а на первый план выступает музыка, передающая без слов глубину его переживаний. Именно в этом  проникновении в душу человека особая сила и особое очарование музыки. «Если бы всё, что происходит в  душе человека, можно было бы передать словами, ­  писал В. Серов, ­ музыки не было бы на свете». О музыкальном содержании говорить намного  труднее, чем о содержании других видов искусства.  В музыке часто отсутствует сюжет, в отличие от  произведений литературы или живописи, поэтому  музыку не перескажешь словами. В ней редко  встречаются конкретные образы, которым можно  дать словесную характеристику. Лишь о небольшой  части музыки ­ музыке программной ­ мы имеем  возможность рассуждать примерно так, какрассуждают о литературном произведении, то есть  касаясь тех словесных описаний, которые даёт сам  композитор. Наиболее трудной для восприятия многие считают  непрограммную инструментальную музыку. Как  определить содержание музыки в тех случаях, когда  композитор не предпослал ей какого­либо  конкретного заглавия или литературного  предисловия? Как, например, понять, что именно  хотел передать Шопен в своём этюде или прелюдии  для фортепиано? Музыка эта несомненно мелодична, глубоко приятна для слуха, ну а о чём она говорит? Действительно, как уяснить себе содержание такой  музыки, где нет не только поэтического текста, как в  песне, но даже скупого программного названия? Некоторые слушатели порой слишком прямолинейно  подходят к содержанию инструментальной музыки.Они полагают, что во всякой непрограммной музыке  нужно непременно разгадать конкретно выраженный  сюжет во всех его картинных подробностях. Но это  далеко не всегда возможно. Ибо язык музыки, вовсе  не тождествен языку словесному с его точностью и  определённостью понятий. Сколько настоящей глубины, человечности,  жизненной правды в музыке знаменитого «Анданте»  из Пятой симфонии Л. Бетховена! Но можно ли  точно рассказать его сюжет так, как мы рассказываем сюжет повести или драматического спектакля? Что изображено в этой музыке? Картина мирной,  безмятежной природы? Или светлые мечты человека,  погружённого в свой внутренний мир? И если это  картина природы, то что это ­ лето или зима, простор степей или благоухающая зелень лесов? Подобная  точная расшифровка сюжета здесь невозможна, даона, собственно, и не нужна. Слушатель  воспринимает думы и настроения, переданные  великим Бетховеном, в их обобщённом выражении,  но притом достаточно конкретно, ибо эта музыка,  обращённая к глубинам человеческого сердца,  неизменно будит в нас ответные переживания. Не вдаваясь в сюжетные подробности, каждый мало­ мальски чуткий слушатель сможет ощутить, что в  этом «Анданте» выражены то сосредоточенное  раздумье, ощущение светлого покоя, то вдруг  внезапно врывающиеся героические возгласы,  призывающие к действию... Беда, если слушатель, вместо того чтобы  воспринимать прежде всего саму музыку во всём  богатстве жизненно правдивых обобщений, станет  разгадывать отдельные сюжетные подробности.  Такое «слушание» не принесёт художественногоудовлетворения. Многие композиторы­классики  резко возражали против произвольного присочинения сюжетов и заглавий к непрограммным  инструментальным пьесам. Один незадачливый критик пытался как­то  расшифровать сюжет «Камаринской» Глинки,  утверждая, будто в одном из эпизодов музыки  изображён «загулявший мужичок, стучащий в дверь  своей избы». Глинка был возмущён этими пустыми  домыслами, нисколько не отвечающими его высокой  художественной идее ­ дать обобщённый образ  искрящегося народного веселья. Другой пример ­ из биографии Шопена. Некий  ловкий ното­издатель, чтобы привлечь внимание  публики, присочинил к некоторым пьесам Шопена  несуществующие у автора программные заголовки:  первое скерцо он назвал «Адское пиршество»,одному ноктюрну дал наименование «Вздохи»,  другому ­ «Журчание Сены», а рондо озаглавил  «Прощание с Варшавой». Шопен в своём письме  назвал этого издателя «остолопом и плутом»,  решительно отвергая выдуманные заглавия,  обедняющие замысел его музыки. Отказываясь от вульгарного, упрощённого  объяснения программной музыки, мы тем не менее  считаем, что её содержание познаваемо. Вся  совокупность музыкально­выразительных средств,  сочетание мелодии, гармонии, ритма, оркестровых  красок создают у слушателей определённые образные представления. В каждом содержательном  произведении мы улавливаем некий музыкальный  образ или сумму образов. Композитор концентрирует в своей музыке то или иное жизненное содержание ­  будь то победное ликование или тяжкая народнаяскорбь, пламенные порывы любви или пафос  коллективного труда. Если эти явления реальной  жизни воплощены в музыке правдиво и талантливо, с  помощью ярких и общезначимых выразительных  средств, то и слушатель непременно воспримет их  эмоционально­идейный смысл. Послушайте небольшой фрагмент из Симфонии № 3  (III часть) немецкого композитора Иоганнеса Брамса. Эту музыку трудно описывать словами: в ней нет  литературной программы, нет изобразительности.  Зато с уверенностью можно сказать: как сильно она  воздействует на нас своим благородным звучанием,  проникновенной мелодией, пробуждая в душе  светлые и возвышенные чувства. Слушая симфонии Моцарта, Бетховена,  Чайковского, Бородина, мы нередко узнаем в них  отголоски массовой музыки ­ мелодии и ритмынародных песен, маршей, танцев. Интонации,  заимствованные из музыкального быта и  отшлифованные рукою композитора­мастера,  переплавляются в обобщённые темы­образы. Эти  образы вызывают в нашем сознании достаточно  конкретные жизненные представления. Сергей Васильевич Рахманинов не оставил никаких  пояснений к своей фортепианной прелюдии до­диез  минор. Но набатные аккорды, открывающие эту  пьесу, напоминают о суровой скорби. В середине  пьесы тяжёлые звучания сменяются подвижной,  беспокойной музыкой, выражающей смятение,  романтический порыв. И потом снова ­ тревожные  удары огромного колокола. Перед нами будто  развёртывается некая драматическая сцена. Можно  было бы подставить под эту музыку какой­либо  конкретный сюжет. Но нужно ли это? Не лучше лиотдать себя во власть волнующей музыки: пусть она  расскажет о силе страстей, о мужественном человеке ­ мятущемся, борющемся, протестующем,  неудержимо стремящемся к счастью. А вот музыкальный образ совершенно иного  характера ­ Ми­мажорный этюд Шопена. Это образ  юношеской мечты, лёгкой грусти, местами  прерываемый вспышками драматизма. Тема этюда,  которую Шопен считал своей лучшей мелодией,  сочетает широкую песенность с чертами живого  человеческого говора. Никакой конкретной  программы эта музыка не имеет. Но опять­таки, как  много говорит она нашему сердцу! Образы громадной эмоциональной силы заключены  во многих произведениях Бетховена. Мы часто  слышим в его симфониях, сонатах, концертах  отзвуки военных событий конца XVIII ­ начала XIXвека, ритмы революционных маршей и гимнов.  Такова музыка финала его Пятой симфонии.  Французский писатель и музыковед Ромен Роллан  назвал эту музыку «эпопеей славы», музыкой  «военных действий и грандиозных триумфов».  Рассказывают, что французские гренадёры, ветераны  революционных войн, услыхав эту героическую  музыку, взволнованно вставали с мест, выкрикивая  патриотические лозунги. Мягкая печаль, едва уловимый налёт грусти,  сожалений об ушедших днях юности слышится в  музыке «Сентиментального вальса» Чайковского.  Связь с русской бытовой танцевальной музыкой  придаёт этой пьесе особый аромат и реалистическую  убедительность. Образы неудержимой энергии, воли, порывы  взволнованного человеческого сердца захватываютнас в музыке Двенадцатого этюда Скрябина.  Порывистые ритмы, выпуклая мелодия, изобилующая широкими скачками, выразительно скорбная  гармония ­ всё вместе взятое создаёт единый образ  огромной трагической мощи. «Красота человеческого горя» (А. П. Чехов) с  удивительной силой выражена в медленной, третьей  части всемирно известной Пятой симфонии Д. Д.  Шостаковича. Автор свободно воспроизводит в этой  гениальной музыке строгие контуры старинных  мелодий в духе Баха или Генделя, оригинально  сочетая их с глубоко современной музыкальной  атмосферой, неизменно захватывающей аудиторию  любой национальности. Ни одно из названных произведений не опирается на  литературную программу, не носит узко  изобразительного характера. Но идейно­эмоциональный смысл их, реальное образное  содержание доходит до сердца слушателя,  захватывая и волнуя его. Не следует, слушая музыку, непременно искать в ней  прямую звуковую копию каких­либо реальных  жизненных явлений. Неверно также ставить знак  равенства между языком музыки и привычным  литературным языком. Инструментальная музыка ­ в  противоположность разговорному языку ­ не  способна столь же конкретно выражать точные  понятия. Зато она может с огромной силой передавать  состояние радости или горя, драматической  взволнованности или праздничного ликования. Через  эти настроения и чувства слушатель сможет  воспринять и большие идеи, заложенные в  музыкальных произведениях. Порой музыка