Для психолога

ДИСКУССИИ  И ОБСУЖДЕНИЯ

ПОЛОВАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ

И СЕКСУАЛИЗАЦИЯ ДЕТСТВА;

ГОРЬКИЙ ВКУС ЗАПРЕТНОГО ПЛОДА

В.В. АБРАМЕНКОВА

Учитель спрашивает: «Вовочка, что ты знаешь о происхождении человека?»

— «Лучше я расскажу вам в коридоре Не стоит говорить об этом при детях».

Школьный анекдот

Смысл половой дифференциации следует искать никак не в идее родовой жизни и ее размножения, а в идее высшего организма

В. Соловьев

Излагаются проводимые в контексте социальной психологии детства многолетние исследования проблем половой дифференциации и формирования психологиче­ского пола в детской субкультуре. Обращается внимание на сексуализацию как деморализацию детского сознания в последние десятилетия.

Ключевые слова: социальная психология детства, половая дифференциа­ция, психологический пол личности, деморализация детства, сексуализация дет­ского сознания.

жение "°СЛеДНИе 30 лет произошло сни-ни cnl   °ГИХ показателей качества жиз-

чедого Г"™'0 ДеТСТБа В с*еРе пс™-еского и нравственно-духовного здоро-

манн^   6РИЯМИ К0Т0Р°го являются гу-

ному и con"0"1611™ Реб£НКа К п«-пшхоэмо^п °МУ МИру' субъективное лая °пт И°НаЛШОе благоп°лучие, свет-мальчи"ГСТЦЧтЯ КаР™на миРа на""« торами н7гЯ'хГС°""е"' °"жнейшими фак-ИзрЖенж е          динами™ выступают:

«"Sam „     еСТВеННЫХ ИНСТ1«утов со-ции     семьи а детского сообще-

ства, изменение общей ориентации вос­питания с коллективистской на индиви­дуалистскую модель, ослабление игровых интерактивных форм совместной деятель­ности ребенка, влияние агрессивной ин­формационной среды, а также бездумное (или преступное) так называемое поло­вое воспитание российских школьников. После длительного пепиоц?, прошел шего под знаком «бесполой психологии», в изучении детства в России около двух десятилетий назад настудило время об­ращения к проблемам половой диффе-

ренциации1 ([1]; [2]; [9]; [12]; [14]; [27] и др.)- Интерес к ним оказался обуслов­лен не столько тем, что категория по­ла — сложнейшая психологическая, ис­торико-культурная, социальная и клини­ческая проблема, сколько тем, что совре­менные требования воспитания и инди­видуального подхода к формированию личности не могут быть выполнены без учета психологической специфики пола ребенка.

Если обратиться к недавней истории, обнаружится, что в экспериментальных исследованиях генетической психологии, ее гендерного аспекта (см. [15]) традици­онно было не принято затрагивать про­блему половой дифференциации. Их ав­торы либо вовсе не учитывали половую принадлежность испытуемых, либо, ис­пользуя однополый состав (чаще — маль­чиковый), выявленные закономерности распространяли на возраст в целом, ли­бо ставили мальчиков и девочек в заве­домо различные эмпирические условия [36], [37], [41].

Объективные трудности изучения по­ловой дифференциации были обуслов­лены тем, что при попытках интерпре­тации полученных различий исследова­тели неизменно оказываются в плену схе­мы двойной детерминации развития ре­бенка: либо биологической, либо соци­альной. Первый подход, уходящий сво­ими корнями в ортодоксальный психо­анализ, непосредственно выводит черты личности ребенка из его половой при­надлежности, а другой — ведущее зна­чение приписывает научению в системе

1 В самом общем виде половая дифферен­циация — это совокупность генетических, фи­зиологических и психологических признаков, на основании которых различается мужской и женский пол. Как фундаментальное свойство живого половая дифференциация у человека со­циокультурно обусловлена и является первой и важнейшей личностной категорией, которая усваивается ребенком. Без осмысления этой проблемы невозможно понять многие трансфор­мации здоровья современного человека и преж­де всего ребенка.

воспитательных воздействий на ребен­ка, особенностей его социализации и т.п. Однако известно, например, что у ново­рожденных младенцев имеются половые различия в познавательной активности и в реакциях на мать: мальчики прояв­ляют себя более самостоятельно и неза­висимо от матери, девочки же, напротив, тесно связаны с матерью и более зави­симы от ее поведения [42].

Совершенно очевидно, что половая дифференциация не может быть одно­значно определена каким-то из этих фак­торов или их сложением. С позиций психологии развития личности суть по­ловой дифференциации заключается в становлении психологического пола ре­бенка, которое основано на половом са­мосознании и ценностных ориентациях, полоролевой позиции личности, реали­зуемой ею в общении и деятельности. В результате этого процесса биологиче­ски данный пол в ходе социализации оказывается заданным, что приводит к осознанию субъектом собственной поло­вой принадлежности, формированию по­ловой идентичности и соответствующих данной культуре полоролевых ориента­ции и образцов поведения.

Половая дифференциация обретает психологический смысл для личности, лишь будучи включенной в ее деятель­ность, особенно в совместную деятель­ность с другими. Сущность деятельно-стного подхода к проблеме половой диф­ференциации в том и состоит, чтобы определить место и роль совместной дея­тельности в становлении психологическо­го пола личности как в контексте онто­генетического развития индивида, так и в историко-культурном аспекте форми­рования и функционирования соответ­ствующих норм и образцов полоролево-го поведения.

Это значит, что половая дифферен­циация отражает, с одной стороны, сам факт наличия определенных психологи­ческих признаков, связанных с половой принадлежностью, а с другой — про­цесс приобретения этих признаков, фор-

мирования психологического пола лич­ности в истории общества (социогенезе) и индивидуальной истории человека (он­тогенезе). Исходя из анализа историко-культурных форм полоролевого поведе­ния, а также из анализа эволюции ре­альных детских сообществ, можно наме­тить логику исследования половой диф­ференциации в детской группе. Измене­ние модуса воспитания в конце XX в. в сторону его либерализации, влияние сек­суальной революции на Западе не могли не сказаться на трансформации архе­типов мужественности/женственности и тысячелетних традиций половой социа­лизации особенно в контексте «глобаль­ного перенаселения».

Из сказанного ясно видно, что по­ловая дифференциация — фундамен­тальная категория, затрагивающая целый комплекс наук о человеке и обществе, — не может быть ограничена рамками пси­хологии, но последняя может стать базой интеграции знаний в этой области. Но­вое научное направление — социальная психология детства — в контексте про­блемы половой дифференциации вклю­чает исследование отношений ребенка в детской группе с помощью анализа ис­торико-культурных форм полоролевого поведения, эволюции реальных детских сообществ в половозрастной структуре общества, а также психологических осо­бенностей взаимоотношений современ­ных мальчиков и девочек б группах сво­его пола [1]—[3]. Проводившийся нами с середины 1970-х гг. эксперименталь­ный анализ убеждает в неоднозначном характере детерминации поведения де­тей в соответствии с половой принад­лежностью на разных ступенях онтоге­неза — от старшего дошкольного к под­ростковому возрасту.

Каким образом половая дифферен­циация влияет на межличностные отно­шения детей в однополой группе в си­туации совместной деятельности? Како­вы условия возникновения гуманных от­ношений как сострадания неудачам и сорадования успехам другого человека?

Проще говоря, насколько по-доброму спо­собны относиться мальчики к сверстни­кам-мальчикам и девочки — к сверстни­цам-девочкам? Мы предположили, что межличностные отношения детей в груп­пе своего пола неодинаковы в разных условиях их совместной деятельности и на различных этапах онтогенеза имеют свои историко-культурные детерминан­ты. Мы использовали три эксперимен­тальные ситуации, моделирующие раз­личные аспекты совместной деятельно­сти детей:

I — внешне совместная (коактивная) деятельность в условиях угрозы наказания;

II — интерактивная совместная дея­тельность в условиях угрозы наказания;

III — интерактивная совместная дея­тельность в условиях ожидания награды. По результатам первых двух ситуаций высчитывались показатели сострадания, а по результатам третьей — показатели сорадования [2]. Полученные данные от­ражены на рис. 1, где по вертикали обо­значены индексы сострадания и сорадо вания детей, а по горизонтали — номе­ра экспериментальных ситуаций (1-Ш) и возрастные группы детей.

В целом участниками эксперимен­тальных ситуаций стали около 500 школь­ников Москвы и Подмосковья.

Первоначально исследование было проведено на дошкольниках пяти—шести и шести—семи лет. Оказалось, что в этих возрастных группах средние показатели гуманных отношений различны у маль­чиков и у девочек. Хотя не все разли­чия достигают необходимого уровня зна­чимости, тем не менее обшая тенденция проявляется в том, что девочки в ситуа­ции угрозы наказания в меньшей сте­пени, чем мальчики, склонны проявлять гуманное отношение к сверстницам. Осо­бенно отчетливо это прослеживается во II экспериментальной ситуации, где по­лученная разность показателей между усилиями во избежание наказания това­рища по совместной деятельности и соб­ственного наказания у девочек оказыва­ется отрицательной величиной, а у маль-

чиков — положительной, т.е. в этой си­туации девочек более всего заботит соб­ственное благополучие, а мальчиков — благополучие товарища по игре.

Анализ поведения каждого ребенка в данной ситуации, а также характер его ответов на вопросы типа «Для кого ты старался больше — для себя или для то­варища/подруги?» показали, что у до­школьниц обнаруживается явное расхож­дение мотива поведения в «свою пользу» и внешне демонстрируемого поведения в «пользу другого»; реальное и вербальное поведение девочек отличается от соот­ветствующего поведения мальчиков.

При сопоставлении вербального и ре­ального поведения оказывается, что де­вочки выше, чем мальчики, оценивают свое поведение как направленное на бла­гополучие сверстницы, т.е. говорят, что старались для подруги больше, чем для себя (или одинаково), но реально так по­ступает лишь 38 % девочек. В то же вре­мя у тех девочек, которые в ответах на вопрос экспериментатора делают выбор в свою пользу. (говорят — «старалась для себя»), почтя всегда зтк ответы со-

OTBefCTBVTOT и эмттигшцргким ДАЧНЫМ   И

реальному поведению в эксперименте. Эта часть девочек, с одной стороны, идет

на поводу социальных ожиданий взрос­лого, выставляя себя в более выгодном свете (как бы обнаруживая «извечное жен­ское коварство»), а с другой стороны, как ни парадоксально, идет против этих ожи­даний и выказывает явное мужество, че­стно заявляя о своем эгоистическом на­мерении и подкрепляя его реальным по­ведением.

Мальчики свои усилия в собствен­ную пользу и в пользу товарища оце­нивают приблизительно одинаково, но реально лишь чуть больше половины из них (56 %) ведут себя соответственно. Девочки обнаруживают более высокий уровень социального поведения. Хотя «эгоистичных» девочек в целом больше, чем мальчиков, но они либо намеренно скрывают это и «на публику» демонстри­руют социально одобряемые формы по­ведения, либо не осознают своего моти­ва. Часть девочек демонстрирует осознан­но негативное поведение, направленное против моральной нормы помощи, и в этом случае противоречия между вербаль­ным и реальным поведением у них нет.

Чтобы прояснить влияние группы свер-

шения в соответствии с половой диффе­ренциацией, были созданы еще три дру-

гие экспериментальные ситуации, ана­логичные предыдущим, но не предпола­гавшие участия группы сверстников. Так, в ситуации интерактивной совместной деятельности в условиях угрозы наказа­ния, осуществляемой, однако, в отсут­ствие группы (ребенок один на один с экспериментатором), мы получили воз­можность сравнивать результаты группо­вой и индивидуальной серий. Сравнение показало, что соотношение показателей в индивидуальной серии у мальчиков и у девочек оказалось как бы перевернуто: мальчики в групповой ситуации стара­ются устранить угрозу наказания_свер-стника (среднее арифметическое X гр.= 4,53), а наедине с экспериментатором их в большей степени волнует собственное благополучие (X инд. = -1,88). Девочки же, напротив, в индивидуальной ситуа­ции более склонны заботиться о благо­получии сверстницы (X инд. = 1,38), а в групповой — о собственном благополу­чии (Хгр. = -5,52).

Эти данные позволяют сказать о том, что группа сверстников как социальный фактор неоднозначно влияет на гуман­ное поведение мальчиков и девочек 5— 7 лет. У мальчиков группа катализирует проявление гуманных межличностных от­ношений, у девочек — нет; для них та­ким катализатором является взрослый (в данном случае — женщина-экспери­ментатор). Косвенно это подтверждает­ся наблюдениями в ходе эксперимента: в групповой ситуации у мальчиков силь­нее выражено чувство своего единения с группой, взаимовлияние участников, соревновательный азарт. Девочки же бо­лее старательны и серьезны наедине с экспериментатором. В этой ситуации они с большей ответственностью относятся к угрозе наказания сверстницы. Види­мо, у девочек гораздо рельефнее выраже­на ориентация на мнение взрослого, и поскольку именно взрослый в этот мо­мент осуществляет функцию контроля, онм стремятся соответствовать его ожи­даниям. Мальчики же в значительно боль­шей степени ориентируются на группу

сверстников, их мнение и оценку, по­скольку группа своего пола для мальчи­ков обладает свойством референтности [27], [28].

Экспериментальные данные, получен­ные в группах дошкольников в целом, могут быть сведены к следующему. Во-первых, у девочек во всех ситуациях со­вместной деятельности показатели меж­личностных гуманных отношений ниже, чем у мальчиков, т.е. они более «эгоис­тичны». Во-вторых, девочки показывают более высокий уровень рефлексии и со­циальной ответственности, с одной сто­роны, и большую гибкость, способность демонстрировать социально одобряемые формы поведения (прежде всего в вер­бальной сфере) — с другой. В-третьих, у девочек и у мальчиков обнаружива­ются различия в ориентациях на соци­альные объекты: если для мальчиков группа сверстников своего пола оказы­вается референтной, то для девочек не группа сверстниц, а взрослый наделяет­ся свойством референтности [1]~[3].

Каковы же причины обнаруженных половозрастных различий?

Полученные факты, на первый взгляд, могут быть объяснены, исходя из пре­зумпции опережения возрастного разви­тия девочек по сравнению с мальчиками. Девочки раньше, чем мальчики, усваи­вают моральные нормы, в частности нор­му гуманности «для себя, как для дру­гого, и для другого, как для себя» — по крайней мере внешне, в сфере вербаль­ного поведения. Однако дело не только в этом.

Разрабатываемая в биологии разви­тия теория половой дифференциации пре­доставляет аргументы в пользу обнару­живаемых различий. Согласно этой тео­рии адаптация женских особей в онто­генезе, их приспособленность к сущест­вующим условиям и требованиям среды совершеннее, чем мужских, что обеспе­чивает женскому полу более высокую онтогенетическую пластичность. Измен­чивость женского пола направлена на то, чтобы придерживаться нормы и поспе­вать за ее изменениями [6].

Половая дифференциация, затраги­вающая целый комплекс наук о чело­веке, не может быть рассмотрена лишь в контексте психологии, но последняя может стать базой интеграции знаний. Например, хорошо известная каждому пе­дагогу большая податливость девочек вос­питательным воздействиям оборачива­ется «онтогенетической пластичностью женского пола» в биологии развития, а повышенная способность дошкольниц к рефлексии выступает как функция пси­хологического возраста. Однако как объ­яснить из биологических индивидных оснований различия в степени значимо­сти группы своего пола у девочек и у мальчиков?

С нашей точки зрения, подлинной причиной обнаруженных различий явля­ется не половая принадлежность, взятая сама по себе, а те различия в социаль­ном статусе и полоролевой позиции, ко­торые заданы исторически сложившими­ся в культуре формами взаимоотноше­ний у мужчин и у женщин. В связи с этим корректнее было бы говорить не о прямом влиянии пола на проявление межличностных гуманных отношений в детской группе, а о влиянии историче­ски сложившегося способа общения и взаи­моотношений индивидов в зависимости от их половой принадлежности.

Л.С. Выготский писал: «Индивид в поведении обнаруживает в застывшем ви­де различные законченные уже фазы раз­вития. Генетическая многоплановость лич­ности, содержащей в себе пласты различ­ной древности, сообщает ей необычайно сложное строение...» (курсив наш. — В.А.) [4, т. 3; 63]. Становление психологиче­ского пола личности в онтогенезе также несет на себе отпечаток разных эпох развития человеческого общества.

Что же происходит на других более высоких ступенях онтогенеза, т.е. како­ва динамика половозрастных различий у детей?

ностных гуманных отношениях совре­менных дошкольников могут оказаться

своеобразным атавизмом — свидетель­ством половозрастной стратификации об­щества [22], [23], [25], [30] и древних форм взаимоотношений в социогенезе [11], [18], [33], [39]. В современных условиях с утратой своих первоначальных функ­ций эти формы отношений перестают проявляться, а значит, и сами различия у мальчиков и девочек в онтогенезе мо­гут варьировать. Как будет меняться со­отношение показателей гуманных отно­шений в группах мальчиков и девочек с возрастом детей? Проведенное иссле­дование в детских группах младшего школьного (8—9; 10-11 лет) и подрост­кового (12—13 лет) возрастов дает возмож­ность ответить на этот вопрос (рис. 2).

Полученные данные позволяют сде­лать общий вывод о том, что приблизи­тельно до восьмилетнего возраста маль­чики оказываются в проявлении меж­личностных отношений в группе свер­стников более гуманными, чем девочки в группе сверстниц. На рубеже 9-10 лет это соотношение «переворачивается» в пользу девочек, а к 12—13 годам урав­нивается. Сочетание различных ситуаций совместной деятельности детей в группе и их половой дифференциации в каждый из этих периодов неповторимо. Мальчи­ки и девочки по-разному чувствительны к определенным аспектам совместной деятельности: как к степени совместно­сти — интерактивной или коактивной, так и к форме ее санкционирования — наказания и награды, причем девочки всех возрастов обнаруживают большую вариабельность в этих проявлениях.

Каждый возрастной период, связан­ный с этапом становления психологиче­ского пола личности ребенка, имеет свою особую сензитивность к определенным воздействиям извне. Вместе с тем фор­мирующийся на основе полоролевых сте­реотипов массового сознания психоло­гический пол личности на разных эта­пах онтогенеза не может не испытывать влияния т*стопико-кчт!ьт*тных напласто­ваний, зафиксированных в таких фор­мах, как, например, обычаи, стереотипы

поведения, фольклор и т.п. Это значит, что каждый возрастной этап может ак­туализировать тот или иной пласт со-циогенеза межличностных отношений.

Каковы социогенетические основания половозрастных различий ?

Исследуемые нами дети старшего до­школьного возраста воспроизводят, по всей вероятности, наиболее глубинные уровни историко-культурного развития отношений в группах, обусловленных половой дифференциацией. На протяже­нии длительной истории человеческого общества социогенез межличностных от­ношений представлял собой две само­стоятельные линии, безусловно пересе­кающиеся и влияющие друг на друга, но полностью не совпадающие. Существо­вание этих двух линий определялось содержанием и формой той совместной деятельности людей, которая имела ме­сто в обществе.

В самом деле, деятельность мужчин носила преимущественно коалиционный характер как совместная деятельность в группах своего пола: охота, война, муж­ские «союзы» и др. Возможность реали­зации собственных целей через группы своего пола увеличивала потребность мужчин в объединении с другими, по-

вышала необходимость в соучастниках, а значит, готовность в содействии с ни­ми. Деятельность женщин была более индивидуализирована, сферы общения и взаимодействия в группах своего пола либо полностью отсутствовали, либо бы­ли ограничены. Собственные цели, как правило, не выходящие за пределы семьи и родственных связей, женщина реали-зовывала через близких — родителей, мужа, детей. Отсюда исторически у жен­щины во взаимоотношениях с женщи­ной могла сформироваться ориентация на себя, свои интересы, а у мужчины — на товарища, его мнение и оценку.

Половозрастная стратификация об­щества на протяжении длительного пе­риода истории человечества вызывала не­обходимость раздельного воспитания де­тей, которая была продиктована жесткой поляризацией общественных функций мужчины и женщины и строгой иерар­хией половых ролей, когда считалось, что мужчина должен занимать социально бо­лее значимую позицию, а женщина — зависимую и подчиненную. Мальчика не­обходимо было готовить к будущей роли воина, вождя, жреца, а следовательно, освободить его от любых женских влия­ний и в первую очередь ослабить его

идентификацию с матерью. Это дости­галось путем физического удаления маль­чика из родительского дома: ребенка пе­редавали на воспитание в другие дома — родственников или вождей племени, от­давали в ученье [5], [11]; [14], [20], [29], [31] Это достигалось также с помощью социальных организаций — так называе­мых мужских домов, в которых мальчи­кам разного возраста надлежало ноче­вать под крышей особого жилища, где они выполняли некоторые виды совме­стных работ, общались, отдыхали [10], [11], [18], [32], [34]. Половая социализа­ция девочки проходила преимуществен­но в стенах родительского дома, подле матери и была направлена на приобре­тение определенных форм поведения и приобщение девочки к будущей роли же­ны и связанных с этим обязанностей [29], [33], [39].

Изменения в общественном произ­водстве и характере труда, правовое и политическое равенство полов, повыше­ние роли женщины в обществе не мог­ли не изменить эту ориентацию и нало­жили свой отпечаток на половую диф­ференциацию, формирование психоло­гического пола личности в современных условиях.

В младшем школьном возрасте по­лученные факты различий в проявлении межличностных гуманных отношений в группах своего пола у мальчиков и дево­чек обусловлены следующими обстоя­тельствами. В большинстве современных культур в обыденном сознании сохраня­ется традиционная половая социализа­ция, согласно которой девочка должна быть предельно «феминной», значит — заботливой, теплой в общении, зависи­мой, а мальчик — предельно «маскулин­ным», значит — самостоятельным, до­минантным, экспансивным. По-видимо­му, дети младшего школьного возраста оказываются наиболее сензитивны к воз­действию этих полоролевых моделей. Не-ДарОм Ь ГраиДушопим исследовании «Де-ти шести культур» установлено, что в возрасте 7—11 лет девочки оказываются

более заботливыми, гуманными в обще­нии со сверстниками и младшими де­тьми, чем мальчики (см. [34], [39]). Вме­сте с тем социальная ситуация развития ребенка в современных условиях способ­ствует разрушению жесткой полороле-вой поляризации социальных функций мужчины и женщины, происходит лом­ка традиционных культурных стереоти­пов мужского и женского поведения. Сфе­ры деятельности и общественное произ­водство все меньше подчиняются деле­нию на сугубо мужские и женские. В са­мом процессе социализации происходит увеличение доли общественных форм, институтов и средств массовой инфор­мации, которые нивелируют нормы и тре­бования в соответствии с половой при­надлежностью ребенка [17], [20].

Кроме того, стихийная половая сег­регация — основа создания однополых детских сообществ, являющаяся транс­культурным явлением практически во всех культурах, — в современных усло­виях приобретает частный характер; к со­жалению, исчезают типичные коллек­тивные игры, специфический детский фольклор, и вообще детская субкульту­ра утрачивает четкие полоролевые гра­ницы (см. об этом [2], [3]). Происходит переориентация в формировании пси­хологического пола личности ребенка с четко фиксированной полоролевой мо­дели на смешанную модель.

Следствием этих двух противобор­ствующих тенденций в формировании психологического пола личности и яв­ляется сглаживание к подростковому воз­расту различий в половой дифференциа­ции в процессе становления межлично­стных отношений детей в группе своего пола. В преддверии пубертатного перио­да происходит смена детерминации в развитии межличностных отношений: по­ловые различия, вероятно, перекрывают­ся индивидуальными, так как ребенок вступает в эпоху индивидуализации соб-ciвенного Я [10], [13], [18], [27].

Для нас очевидно, что физическая данность таких индивидных характери-

стик, как возраст и пол, в онтогенезе не является чем-то фатальным, жестко де­терминирующим развитие личности и межличностных отношений ребенка в группе. Половая дифференциация, как и другие «предпосылки развития личнос­ти по самому существу своему безличны» [16; 178], поэтому, накладываясь на осо­бенности социализации и совместной дея­тельности детей, индивидные характе­ристики различным образом влияют на проявления отношений ребенка в груп­пе своего пола.

Итак, половая дифференциация са­мых маленьких наших испытуемых опре­деленным образом влияет на проявления ими гуманного отношения к сверстни­ку. Во-первых, у девочек-дошкольниц во всех ситуациях совместной деятельнос­ти показатели межличностных гуманных отношений ниже, чем у мальчиков, т.е. они оказываются более «эгоистичны». Во-вторых, девочки показывают, с од­ной стороны, более высокий уровень ре­флексии и социальной ответственности, с другой — бо'льшую психологическую гибкость — способность демонстриро­вать социально одобряемые формы по­ведения (прежде всего в вербальной сфе­ре). В-третьих, у девочек и у мальчиков обнаруживаются различия в локусе ори­ентации на социальные объекты, если для мальчиков значимой оказывается группа сверстников своего пола, то для девочек не группа сверстниц, а взрос­лый наделяется свойством значимости. Приблизительно до восьмилетнего воз­раста мальчики оказываются в прояв­лении межличностных отношений в груп­пе сверстников более гуманными, чем девочки в группе сверстниц. На рубеже 9-10 лет это соотношение «переворачи­вается» в пользу девочек, а к 12—13 го­дам уравнивается.

Динамика проявлений гуманного от­ношения детей в группах своего пола в контексте половой дифференциации обус-

Jiwujivna jiJiiri/iriirivivi nCiOptlKO-Ivji'ЛЪхypxiI>IX

напластований. На каждом возрастном этапе мальчики и девочки проявляют

разную чувствительность к определен­ным аспектам совместной деятельности' к степени взаимодействия с другими деть­ми в группе (интерактивной/коактив-ной), форме санкционирования (наказа­ния/награды), самому факту наличия/ отсутствия группы. Причиной обнару­женных различий является не половая принадлежность, взятая сама по себе, а те различия в социальной позиции, ко­торые заданы исторически сложившими­ся в культуре формами взаимодействия у мужчин и женщин и полоролевыми стереотипами поведения, нашедшими свое отражение в поведении современных де­тей. Суть половой дифференциации лич­ности заключается в становлении пси­хологического пола ребенка, которое ос­новано на половом самосознании и цен­ностных ориентациях, полоролевой по­зиции личности, реализуемой ею в об­щении и деятельности.

За изменениями поведения, обуслов­ленными половой принадлежностью, в ходе онтогенеза просматривается наме­ченная Л.С. Выготским генеральная ли­ния развития личности: от социально­го к индивидуальному, от внешне опо­средствованных совместной деятельно­стью детей в группе к внутренне опо­средствованным, ЛИЧНОСТНО-СМЫСЛОВЫ'ч отношениям, в нашем случае — от про­явлений гуманного отношения ребенка, задаваемого принятой в соответствии с полом социальной ролью, к проявлению гуманного отношения как выражения Я, т.е. индивидуальности.

Подчеркнем, что суть половой диф­ференциации в психологии развития за­ключается в становлении психологичес­кого пола ребенка, которое основано на половом самосознании и ценностных ориентациях, полоролевой позиции лич­ности, реализуемой ею в общении и дея­тельности.

Динамика отношений детей в груп­пах своего пола в контексте половой диф-

торико-культурных напластований, за­фиксированных в таких формах, как, на-

пример, обычаи, стереотипы поведения, фольклор и др. Это значит, что каждый возрастной этап может актуализировать тот или иной пласт социогенеза меж­личностных отношений

Таким образом, исследование меж­личностных отношений ребенка в со­циальной психологии детства с помо­щью анализа историко-культурных форм полоролевого поведения, эволюции ре­альных детских сообществ в половозра­стной структуре общества, а также пси­хологических особенностей взаимоотно­шений современных мальчиков и дево­чек в группах своего пола с необходи­мостью приводит к разработке пробле­мы половой дифференциации в детской группе. Этот анализ убеждает в неодно­значном характере детерминации пове­дения детей в соответствии с половой принадлежностью на разных ступенях онтогенеза — от старшего дошкольного к подростковому возрасту. Формирова­ние психологического пола личности ре­бенка в социальных группах может быть понято лишь в контексте их развития в прошлом, настоящем и будущем.

*

В последние годы в России не воз­никло ни новой концепции половой диф­ференциации, ни фундаментальных ис­следований в этой области, ни экспери­ментальной ее проработки. В то же вре­мя можно сказать, что проблема половой дифференциации освободилась от «ведом­ственных» границ, перейдя, по Л.С. Вы­готскому, в разряд «житейских понятий». Некогда запретная тема заполнила стра­ницы печати, телеэкран, научные ауди­тории, школьные классы, государствен­ные учреждения — в частности, в связи с широким обсуждением законов о ре­продуктивных правах граждан и усиле­нии ответственности за сексуальное рас­тление несовершеннолетних, междуна­родного проекта «Половое воспитание российских школьников», а также с дея­тельностью Российской ассоциации пла-

нирования семьи (РаПС), с введением в школьные программы и учебники ос­нов сексологии [23], а такле в связи с другими приметами бурной сексуальной революции в России и ее 'Последствий [7], [8]. Проблема пола оказалась связа­на с большой политикой: в связи с «гло­бальным перенаселением» сторонники возрожденного мальтузианства предла­гают для России с плотностью населе­ния около восьми человек на 1 кв. км те же нормы демографического роста, что и для развивающихся стран третьего ми-ра [17], [20].

В этой связи процесс половой социа­лизации в современных условиях пред­ставляет собой явление, не имеющее, по­жалуй, аналогов во всей предшествую­щей истории России. Традиционная фор­ма половой социализации исходила из типа соответствия полоролевых образ­цов половой принадлежности ребенка: для мальчиков это маскулинная модель, а для девочек — феминная. К концу XIX — началу XX в. наметился, а в со­ветское время развился маскулинный тип половой социализации, столь характер­ный для суровых времен, когда муж­ская модель поведения оказывалась бо­лее предпочтительной как для мальчи­ков, так и для девочек [10].

Это не могло не сказаться на изме­нении типа половой социализации в про­цессе формирования психологического пола в последние десятилетия, который можно было бы определить как инвер­сионный, т.е. маскулинный для девочек и феминный для мальчиков. (Может быть, поэтому у нас так много инфантильных, зависимых и пассивных мужчин и напо­ристых, активных женщин. Вероятно, именно это имел в виду Е. Евтушенко, когда писал: «Лучшие мужчины — это женщины, это я вам точно говорю».)

Инверсионный тип половой социали­зации приводит к формированию уни-сексуальной (или бисексуальной) моде­ли психологического пола: наблюдаемый сегодня «унисекс» не только в одежде, моде, формах поведения, но и в психо-

сексуальных пристрастиях — убедитель­ное свидетельство этого процесса Поло­вая социализация по инверсионному ти­пу по своей сути является прямым на­силием над естественной природой ре­бенка и таит в себе определенную опас­ность для общества в целом, масштабы которой трудно предугадать. В пубертат­ный период процесс половой социали­зации достигает своей кульминации, ког­да на фоне физиологической и гормо­нальной бисексуальности подросток ост­ро переживает амбивалентность собст­венной половой идентичности. В соче­тании с современным снятием табу на гомосексуальную интимность происхо­дит фактическое подталкивание мальчи­ка или девочки к сексуальным контак­там в однополой среде, что может быть впоследствии зафиксировано в устойчи­вой гомосексуальной ориентации не от­дельных индивидов (сегодняшнего «сек­суального меньшинства»), а в массовом порядке. Участь «сексуального большин­ства» Содома и Гоморры хорошо изве­стна в истории культуры, и после об­ретения этого «плода демократии» нам остается лишь последний этап — садо­мазохизм и саморазрушение [8], [17].

Социализация, в том числе и поло­вая, исторически осуществлялась преж­де всего в системе «ребенок — взрослый», однако половозрастные объединения сис­темы «ребенок — ребенок», значительно позже включающиеся в этот процесс, являются также важнейшим институтом половой социализации Детское сообще­ство как носитель собственной субкуль­туры обладает специфическими функ­циями в формировании психологическо­го пола ребенка: в совместной деятель­ности и общении «на равных» уточняет­ся и отрабатывается поведение ребенка в соответствии с его полоролевой пози­цией, устанавливаются психологические отличия полоролевого поведения маль­чиков и девочек. Именно здесь ребенок обычно получал значителсНую долю ин­формации (до 90 %!) о «тайнах» дето­рождения и взаимоотношений полов [13],

[36]. В то же время детская субкультура обладает культуро-охранительным свой­ством, поскольку благодаря ей сохраня­ются некоторые формы, тексты, элемен­ты и стереотипы поведения различных эпох, утраченные в культуре, в том чис­ле и в сфере полоролевых моделей по­ведения.

Ecjiii в 70—80-х гг. XX в. успех ребен­ка в подростковом сообществе сильно зависел от его соответствия критериям половой роли (быть хорошим парнем), а у девочки в подростковом возрасте про­исходил пересмотр планов профессио­нальной самореализации и отказ от ин­дивидуального профессионального успе­ха в пользу женственности и материн­ства [10], то в начале 1990-х гг. и особен­но в конце их эта картина кардинально изменяется: возникает четкая ориента­ция на семью.

В последние годы в силу ослабле­ния социализирующего влияния семьи и традиционного детско-подросткового сообщества, а также внедрения обще­ством бисексуальной модели половой со­циализации мальчики и особенно де­вочки оказались сориентированы не на романтическую любовь, не на ценности семьи, а на «сексапильность», «безопас­ный секс» и гомосексуальные отноше­ния. Эта ориентация, по свидетельству специалистов, прямым образом связана с ростом девиантного поведения. Легко переступив грань целомудрия, подрост­ки оказываются психологически готовы к переступанию (пре-ступлению) других граней [22], [24], [29].

Очевидно, что половая социализация как фундаментальная социокультурная стратегия воспитания, осуществляемая взрослым сообществом, в современных условиях дезориентирует ребенка в пла­не формирования половой идентичности, ставя его в позицию выбора психо­логического пола даже в ситуации, когда его паспортный пол, определяемый при

тологии гарантируют однозначную по-лоролевую позицию и нормальную пси-

хосексуальную ориентацию в будущем. По сути дела взрослое сообщество осу­ществляет активную деморализацию дет­ской субкультуры2. Следствием этого про­цесса являются ранние половые связи, рост абортов и венерические заболева­ния подростков3 [24], и тут закономерно появляются различные организации ти­па РАПСа и предлагают предупреждать и лечить следствие (а не причину) с по­мощью «безопасного секса» [23].

Растущая в нашем обществе либера­лизация половой морали, ослабление ро­ли семьи, фактическая легализация сред­ствами массовой информации половых извращений, с одной стороны, и актив­ное распространение порнографии через различные издания, в том числе ориен­тированные на детскую аудиторию, а так­же теле- и видеофильмов, компьютерных игр — с другой, не только ориентируют подростков на ранние сексуальные свя­зи, но и активно провоцируют мальчи­ков и девочек к занятиям проституцией и совершению половых преступлений.

2  В истории культуры деморализация на­рода и его ослабление, в конечном счете при­водящее к потере им самостоятельности, — яв­ления взаимосвязанные (достаточно вспомнить «развратный Рим»), Отсюда охрана целомудрия молодого поколения, особенно девушек, была залогом сохранения национального духа и го­сударственности, сохранения своего и поругания чужого  Поэтому, скажем, распространенный в древности среди завоевателей обычай трех­дневного разграбления поверженного города со­провождался надругательством над жившими в нем женщинами, что приобретало смысл мо­рального поражения и унижения врага. Кстати, видимо, поэтому в империи Третьего рейха су­ществовала целая система запретов добрачных связей для немок и одновременное маркиро­вание верхней одежды проституток и гомосек­суалистов позорными знаками. При этом на оккупированных территориях для славян поощ­рялись сексуальные свободы; по воспомина­ниям высших офицеров, сведения о почти сто­процентной девственности незамужних жен­щин в русских концлагерях Гитлер воспринял как vrpo3v национальным интересам Германии.

3 По данным Госкомстата, в России с 1990 по 1995 г. детский сифилис вырос в 23 раза у мальчиков и в 62 раза (!) у девочек [17], [30].

Это подтверждают опросы несовершен­нолетних преступников [22], [30].

Еще один фактор роста детских пра­вонарушений и еще один аспект сексуа-лизации детства связан с прямым сексу­альным совращением (sexual abuse) как особым видом насилия в отношении ре­бенка, которое при внешней мягкости оказывает сильнейшее психотравматиче­ское воздействие на его психофизичес­кое, социальное, духовно-нравственное здоровье, причем не только на актуаль­ное, но и на будущее- Это особая тема, приобретающая государственный статус, в которой психологическая наука может и должна сказать свое слово наряду с юридическими и психиатрическими дис­циплинами4.

У ребенка дошкольного и младшего школьного возраста «мягкое» сексуаль­ное совращение знакомыми или ближай­шими родственниками (что теперь не редкость!) вызывает психогенные невро­тические состояния, протекающие по ти­пу шоковой реакции с психомоторной заторможенностью (в значительной сте­пени у мальчиков), нарушениями рече­вого контакта и амнезией (более харак­терно для девочек). В дальнейшем у та­ких детей возникает атипичная депрес­сия, характеризующаяся страхами, нару­шением сна, тревогой, пассивностью или расторможенностью. Ситуации, в кото­рых насильниками выступили особо зна­чимые взрослые— родители, независимо от возраста и пола имеют тягчайшие по­следствия для ребенка, его психическо­го, интеллектуального и духовно-нрав­ственного статуса, проявляющиеся в де­прессии, нарушении сна, кошмарах, на­вязчивых состояниях, самообвинении, суицидальных попытках, деморализации и т.п. Сексуальное насилие нередко ста­новится причиной грубой виктимизации

4 В экспертизе законопроекта «Об усилении ответственности за нравственное растление, сексуальное развращение и сексуальную экс­плуатацию несовершеннолетних», принятого в первом чтении Госдумой в 2002 г , участвовала автор статьи.

как неосознанной готовности ребенка вновь становиться жертвой нападения. Став родителями, такие дети, как пра­вило, оказываются неспособны к полно­ценному воспитанию собственных детей, повторяя паттерн родительского поведе­ния [7].

Как известно, первичной социальной группой, в которой происходит процесс половой социализации, является семья — родители, братья и сестры, ближайшие родственники. С помощью механизма идентификации со значимыми другими, в особенности с матерью и отцом, фор­мируется психологический пол ребенка посредством овладения им нормами и стереотипами поведения в соответствии с половой принадлежностью. Этот меха­низм срабатывает не только в отноше­нии окружающих ребенка взрослых и де­тей, но и в отношении культурных но­сителей половой дифференциации, на­пример, литературных и киногероев, ска­зочных персонажей [26]. В нашем экс­периментальном исследовании середины 1980-х гг. уже были получены факты не­совпадения наблюдаемых детьми факти­ческих типов взаимоотношений в со­временной семье и идеальных образцов этих взаимоотношений, зафиксирован­ных в культуре. Полоролевые стереоти­пы и представления о типично мужских и типично женских эталонах поведения в современных условиях оказываются в явном несоответствии с существующим типом семейных отношений [2], [3].

Кроме того, в проводимом многолет­нем рисуночном тестировании в послед­ние 7—8 лет наблюдается нарушение тра­диционной графической идентификации мальчиков с отцами и девочек с мате­рями, когда манера изображения, цвето­вая гамма, атрибутика фигур обнаружи­вают явное сходство взрослого и ребен­ка; сегодня родителей, особенно отцов, дети зачастую просто не изображают ли­бо рисуют в черных тонах и небрежно.

гл__________           ,—________________________

*-»ш нередки ПйШиидас 1 ьн даже а 1аК На-

зываемых благополучных полных семьях! По рисункам школьников зачастую не-

возможно определит о половую примд лежность как сами> рисующих, так \ членов их семьи — мам/пап, сестер, братьев и даже бабушек.

Наши исследования показывают что за очень короткий период (с осени 199! по весну 1999 г.) произошли существен ные изменения в представлениях дете! о себе и своем будущем в контексте се мьи: чем старше становился ребенок, тел более очевидными были сдвиги в его от ношении к себе. Для мальчиков харак терно уменьшение представлений о се бе в семейной сфере и увеличение дол! индивидуализации собственного Я, осо бенно в культивировании физической си лы, порой, с достаточно выраженньи\ криминальным оттенком. Для девоче! изменения, произошедшие за столь ко роткий период, оказались еще более яв ными. Это, во-первых, их активная «про фессионализация» (представление о се бе в будущем в профессиональной сфе ре) с самого раннего, младшего школь ного возраста (22% против 0% в 1992 г.! и, во-вторых, резкое снижение пред ставлений о себе в будущей семейной сфе ре: у 10-11-леток 7% против 47% (!) и ■ 12— 14-леток — 18% против 29%; кро ме того, для большинства девочек се мья — это <*я и мой ребенок» при отсут­ствии отца. Если несформированност установок на семью и дом у мальчико] традиционны, то для девочек, особенн< самых старших (14-15 лет), подобна; «бессемейная» картина мира, на наи взгляд, — тревожный факт, требующш серьезного внимания.

Надо сказать, что в истории культу ры России эволюция самой семьи был теснейшим образом связана с развитие» государственности и с этапами измене ния статуса ребенка в семейной струк туре — от бесправия и полного подчи нения власти родителей к отношения» паритетности, далее к акцентировании «прав ребенка» и, наконец, к детоцент

риЗшу. wAriaKG Нарушспкс TpaAtiuVtGHnGi

иерархии отношений в системе «ребе нок — взрослый» имеет и свою изна

ночную сторону, отражающую не толь­ко падение родительского авторитета, снижение ценности семьи и формирова­ние «социального инфантилизма» у под­растающего поколения, но и потерю ис­конно целомудренного для российской ментальности отношения к интимной сфере, особенно, когда дело касалось детей. Недаром в богатом русском язы­ке эта тема строго табуирована (в лек­сике — либо мат, либо научная терми­нология), даже семантика слова «лю­бовь» многозначна и размыта. Любовная страсть, сексуальная разнузданность в русском народе никогда не поощрялись, они относились к роду одержания, бе­зумства.

При весьма строгих государственных и церковных запретах в русской культу­ре существовали неприличные песни и частушки, скабрезные анекдоты, игры и другие внешние проявления сексуально­сти, но они выполняли роль своего рода карнавальной смеховой антикультуры (по М.М. Бахтину и Д.С. Лихачеву), свое­образного клапана для выхода сексуаль­ной энергии молодых людей. Каждый из нарушителей запрета знал, что нару­шает (оттого и сладок был «запретный плод»!), но провинившемуся всегда пре­доставлялась возможность покаяния. При этом дети, особенно девочки, воспиты­вались в традициях Домостроя. Широ­ко, особенно на Западе, известна «асек­суальность» русской литературы, «отто­го, что ее тема — любовь, а не секс, Эрос, а не эротика» [19; 283].

Еслч обратиться к социогенезу пред­ставлений о «запретных темах» в рус­ской традиции воспитания, то окажется, что для большинства россиян до рево­люции и даже еще 30—40 лет назад дет­ская жизнь психологически протекала относительно автономно и отдельно от взрослой, несмотря на единое предель­но тесное физическое пространство со­существования (достэто^нп представить крестьянскую избу с ее прозрачностью и естественностью всей жизнедеятель­ности). Взрослые не вторгались в дет-

скую жизнь не по причине полного к ней равнодушия, но признавая за ребен­ком право на игру. Поэтому детская суб­культура смогла накопить богатый опыт самовыражения и самобытный культур­ный арсенал — детский фольклор, пере­дающийся от одного детского поколения к другому на протяжении тысячелетий. Безусловно, в этом арсенале имелись средства передачи знаний о «запретных темах» — детский фольклор с анекдота­ми, скабрезными стихами и историями о сексуальной сфере, а также имитаци­онные игры в «жениха и невесту» и пр. Содержание этих знаний могло быть (и часто было) вульгарным и даже цинич­ным, но исходящая от взрослых (учите­лей, родителей, священников) оборотная сторона отношений — романтически-возвышенная или брачно-семейно-идеа-лизированная — уравновешивала в со­знании ребенка прозу жизни или ее грязь с нравственной нормой.

Сегодня тотальная сексуализация, от которой ребенку не скрыться ни дома, ни в школе, ни на улице, деформирует детскую картину мира. Становится все более очевидным, что существующие на протяжении тысячелетий такие традици­онные институты, как семья и детские сообщества, все более утрачивают свое значение, происходит явная смена ин­ститутов социализации. Способ переда­чи культуры непосредственно — из рук взрослого или сверстника — и через куль­турные орудия — книги, игрушки, про­изведения искусства — по сути посте­пенно подменяется телеэкранной социа­лизацией. Если практически в каждом современном теле- или видеофильме присутствуют сцены секса, жестокости, мистики, если в «пиратских» компью­терных играх насаждаются образы полу­обнаженных обольстительных воитель­ниц, жестоких и беспощадных, или жут­ких роботоподобных монстров и льется рекой «виртуальная» кровь, напрашива­ется вывод о том, что идет бесконтроль­ная и беспрецедентная манипуляция дет­ским сознанием в направлении «секса и насилия».

Большинство осуществляемых в по­следние годы программ полового воспи­тания и модной сейчас валеологии пред­ставляют собой варианты одной откро­венно бихевиористской модели полового образования и фактически направлены не на помощь в становлении психологи­ческого пола и адекватной полоролевой позиции ребенка, а на просвещение ре­бенка как осознания им собственного по­ла через гениталии и формирования вне-супружеских и антиродительских уста­новок на «безопасный секс»

В то же время многие американские коллеги, имеющие богатый опыт сексу­ального обучения, показывают в послед­ние годы, что наибольшую воспитатель­ную эффективность демонстрируют те учебные программы, где воздержание стоит не только на первом месте, но и подкрепляется нравственными посту­латами религиозного характера [21]. Дж. Собран — известный американ­ский философ и публицист, назвал со­временное американское общество «аборт­ной культурой», имея в виду не только сам факт распространения абортов, но и легализированную порнографию и сис­тему полового воспитания в школах [28]. По мнению английских исследователей, единственным фактором, сдерживающим раннее вступление подростков в сексу­альную жизнь, является формирование религиозных установок с акцентом на воздержание.

Американские исследования эффек­тивности школьных программ полового воспитания, с точки зрения профилак­тики негативных последствий сексуаль­ного поведения подростков, показали за­висимость их эффективности от возра­ста, пола детей, а также от содержания обучения. Оказалось, что изучение био­логических тем и, в частности, способов контрацепции обусловливает более ран­нее вступление в половую жизнь; раннее обучение приводит к ранней «коиталь-

*< iiiii-innaurm" n у молочИл-ОВ, п у дс-

вочек. А вот обучение навыкам сопро­тивления (умения сказать «нет») среди

девочек 15—17 лет может отсрочить пер­вый половой акт, уменьшить число парт­неров и число актов [40] Однако про­граммы, ориентированные на отсрочен­ную коитальную инициацию, эффектив­ны для тех, кто еще не начал вести поло­вую жизнь. Это значит, что аргументы наших доморощенных секс-просветите­лей о необходимости раннего полового воспитания как передачи биологических знаний детям, начиная с дошкольного возраста, ложны, а обучение контрацеп­ции подростков (и раздача бесплатных презервативов) не столько обеспечивают безопасность, сколько провоцируют раз­врат. Чтобы остановить рост подростко­вых беременностей, венерических забо­леваний и пр , нужны совсем иные ме­ры, — об этом тоже свидетельствуют ис­следования наших американских коллег. Вот один пример. Объединение усилий городских властей, учителей, врачей, ме­стных СМИ и церкви, предпринятое в небольшом городке Юж Каролины (США), дало достаточно устойчивый эф­фект целомудренного поведения у под­ростков в течение нескольких лет, и как следствие — снижение нежелательных беременностей [41].

В Америке — на родине сексуальной революции, в полной мере вкусившей ее плоды, оказывается, еще в 1981 г. был принят закон о применении нравствен­но-ценностного подхода к половому вос­питанию. Объединение усилий государ­ства, школы и церковных организаций привело к ослаблению влияния «сексу­альной революции» в США. Как пока­зывают исследования и опросы послед­них лет, все большую популярность сре­ди молодежи приобретает идея воздер­жания. В 1989 г. 59% старшеклассников уже имели сексуальный опыт, в 1992 г. их число упало до 43 %, а в 1994 г. до 36 %■ А из тех, кто «отведал запретный плод», 54% посчитали, что им следовало бы «подождать» [28; 90].

Тяким обрядом современная эпоха ознаменована отменой на государствен­ном уровне многовековых табу на совме-

стное обсуждение взрослых с детьми во­просов секса — через школьные програм­мы, средства массовой информации, че­рез книги или с телеэкрана. Функция более информированных сверстников в детской субкультуре — этих «ужасных мальчишек», на протяжении столетий просвещавших наивных малышей в во­просах пола, перешла ко взрослым.

В этой связи вспоминаются изуми­тельные по своей психологической тон­кости известные исследования супругов Харлоу, в которых было четко показа­но, что маленькие макаки-резус, лишен­ные «общества сверстников», впослед­ствии оказывались неспособными к ус­тановлению брачных отношений, но если они все же производили потомство, то отличались полным равнодушием к по­требностям своих детей и жестоким об­ращением с ними. По мнению ученых, как «мягкая суррогатная» мама предпо­чтительнее для обезьянки перед прово­лочной жесткой, хоть и с бутылочкой мо­лока, так и игры со сверстниками ока­зываются важнее для будущих взрослых отношений, чем общение со взрослыми обезьянами [38]. Не хлебом единым жив не только человек, но и человекообраз­ные обезьяны.

Опасаясь впасть в «вульгарный мате­риализм», все же можно предположить, что существует общий биологический механизм передачи информации о ре­продуктивной сфере посредством пре­имущественно «горизонтальных связей», т.е. от сверстника к сверстнику, что функ­ции взрослых в половой социализации несколько иные и подменять детей со­бой — значит нарушать что-то очень важ­ное в социоэволюционной системе, и что подобные подмены не могут пройти для культуры, этноса, государства без по­терь. Каких?

Прежде всего фактически отменяет­ся существовавшая во всей европейской цивилизации (и в русской культуре осо-

дения преждевременного сексуального чувства у ребенка. Знания в этой сфере

всегда были исключительной прерога­тивой взрослых (нередко особо посвя­щенных), и никакого совместного об­суждения интимных вопросов с детьми у них быть не могло — по крайней ме­ре, прилюдно и до вступления в брак. На страже этого табу стояли государст­во в лице городской или сельской об­щины, семья, школа и церковь.

Каковы возможные последствия раз­вернувшейся сексуализации детской суб­культуры для самих детей и для взрос­лых?

Нельзя не согласиться с Л. Иониным в том, что «безвредность порнографии, так же, как и половое просвещение, ве­дущее к снятию всех и всяческих табу, могут обернуться снижением качества человеческой чувственной жизни, что гро­зит потрясениями буквально антрополо­гического масштаба, хотя и не фиксируе­мыми на уровне сексологии, психологии и социологии бихевиористской ориентации» [8; 315]. В самом деле, десакрализация интимной сферы, снятие покрова роман­тической тайны (недаром — таинст-в о брака!) с любовных отношений вле­чет за собой деиндивидуализацию лю­бовного чувства. Закрадываются сомне­ния: «Я ли это ощущаю или кто-то с экрана?» Как ни странно, порнография ведет к подавлению либидо, к сужению репертуара любовных переживаний. Вот почему психиатры с удивлением в по­следнее время отмечают юношескую им­потенцию среди молодых здоровых пар­ней, так хорошо знающих сексуальную технику по эротическим и порнофиль­мам. Известная формула «кто много го­ворит, тот мало делает» в данном случае означает: кто много знает о любви чужой, тот мало способен испытывать собствен­ные глубокие чувства. Сексуализируя дет­ское сознание вышеозначенными сред­ствами, дезориентируя ребенка в станов­лении психологического пола и адекват­ной полоролевой позиции, мы, взрослые, во-пспвых кп?.дем v него ощл/щение его уникальности как мальчика или девоч­ки, лишаем его в будущем полноценных

любовных переживаний, в том числе и сексуальных. Недаром только запретный " плод — сладок, а доступный — вдруг покажется кислым и горьким.

Во-вторых, сексуализация сознания ребенка — это в мистическом смысле лишение его целомудрия. Детское созна­ние по природе своей целомудренно, а целомудрие, как известно, охранно, оно защищает ребенка от опасности, грязи, заразы. Целомудрие — это не столько физиологическая и не только нравствен­ная категория, это категория мировоз­зренческая, отражающая целостную кар­тину бытия, целостный и мудрый образ мира, что и обеспечивает охранительную , функцию сознания. Поэтому «целитель-ство» и «целомудрие» — понятия одного порядка, так же, как «блуд» и «заблуж­дение» [29].

Становится совершенно ясным, что растущая в обществе либерализация по­ловой морали, распространение порно­графии, активное половое просвещение бихевиористского толка, направленное не на помощь в становлении психоло­гического пола и адекватной полороле-вой позиции ребенка, а на дезориента­цию в его половой идентичности и на формирование инверсионной модели по­ловой социализации, внесупружеских и антиродительских установок, приводят к сексуализации детского сознания и об­щей деморализации культуры детства и как следствие — к чудовищному росту растления несовершеннолетних. Совре­менная социальная ситуация развития ребенка в обществе в контексте поло­вого воспитания по сути оборачивается прежде всего сексуализацией детства, дет­ской субкультуры, и это — явление, ос­мысление возможных последствий ко­торого — важнейшая задача современной науки.

1.  Абраменкова В.В. Сорадование и сострадание! в цетской картине мира   М ■ ЭКО, 1999

2.  Абраменкова В.В. Социальная психология дет­ства: развитие отношении реоенка в детской субкультуре. М.: Ин-т гсракт. психол.; Воро­неж: НПО «МОДЭК», 2000.

3.  Аброменково В.В. Сошиньная психология дет-~~ ства в контексте развития отношений ре­бенка в мире // Вопр. психол. 2002. №  i. С  3-16.

4.  Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М: Педа­гогика, '982-1984.

5.  Гарданов В,К. «Кормильство» в Древней Ру­си. // Сов. этнография. 1959. № 6.

6.  Геодакян В.А. Эволюционная теория пола // Природа. 1991. № 8.

7.  Дети  России:  насилие и защита:  Мат-лы Всерос. науч.-практ. конф. (Москва. 1—3 ок­тября 1997 г.) М., 1998.

8.  Ионии Л. Укрощенная сексуальность // Ио-нин Л. Свобода в СССР. Статьи и эссе. СПб.: Фонд «Университетская книга»; М.: Педа­гогика, 1997. С. 283-315.

9.  Исаев Д. Н., Каган В.Е. Психогигиена пола у — -детей. Л.: Медицина, 1986.

10.  Кае М. Психология подростка (психосексу­альное развитие). М., 1991.

11.  Кнебел X. Традиционные институты социа­лизации детей и подростков у народа огони (Южная Нигерия) // Сов. этнография. 1981. № 1.

12.  Кололшнскип Я.Л., Мелтсас М.Х. Ролевая дифференциация пола у дошкольников // Вопр. психол. 1985. № 3. С. 165-171.

13.   Кон И.С. Ребенок и общество.М.: Наука, "*"l"988.

14.  Косвен М.О. Аталычество // Сов. этнография. 1965. № 2.

15.  Крайг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000.

16.  Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Лич­ность. М.: Политиздат, 1975.

17.  Маркова Н.Е. Ценностные установки моло­дежи современной России // Народонаселе­ние. 2003. № 2. С. 16-21.

18.   Mud M. Культура и чир детства. М.: На­ука, 1988.

19.  Непомнящий В. С веселым призраком сво­боды // Континент. 1992. № 3.

20.  Нечаева A.M. Россия и ее дети (ребенок, закон, государство). М: Ин-т гос-ва и права РАН, 2000.

21.   Ошеров Вл. Безобидное развлечение? Сек-**"   суальное обучение в Америке // Учит, газета.

1997. № 12.

22.  Пирожков В.Ф. Криминальная психология: В 2 кн.  Кн.  1.  Психология подростковой

>~^. преступности. М.. Ось-89, 1998.

21Г Половозрастное воспитание учащихся. Ос-'<*-^ новы сексологии (Программы дня общеобр учебн. заведений). М.: Мин-во образования, 1996.

24. Положение детей в России (Социальный портрет). 1992 год. М.: Дом, 1993.