Исторический документ (про военный Ржев).

  • Документация
  • docx
  • 06.03.2021
Публикация на сайте для учителей

Публикация педагогических разработок

Бесплатное участие. Свидетельство автора сразу.
Мгновенные 10 документов в портфолио.

Иконка файла материала Исторический документ (про военный Ржев)..docx

Исторический документ (про военный Ржев).

 

Советские солдаты под Ржевом.

 

На всем пути от Старицы до Ржева на тверских землях сожжены деревни. Совсем недавно здесь прошли наши бойцы. Они видели каменные леса. Они поняли: пустить немца - он пройдет по всему миру и от всех городов и сел оставит одни трубы. И с великой яростью в сердце пошли наши бойцы дальше, готовые к смерти и победе.

Пустынна древняя тверская земля. Остались только печи да колодцы, огонь да вода. Да кое-где в чистом поле плетни да скворечня. Воет и плачет ветер в печах. Каркают над ними вороны, свившие здесь гнезда. А на холмах стоят кресты, и кажется - ждут предки своих потомков снова на родную старую землю.

Уже идет народ в ржевские земли.

По всем дорогам на Ржев люди с узлами, с самоварами, корытами, лампами. На насиженные места! Великая душа народа памятлива к своей родной земле.

Под Ржевом целые деревни стоят лагерями вокруг печей своих домов. Под открытым небом женщины варят в печах обед. И кажется неугасимым этот огонь печей.

У черных труб висят люльки. Ночью под звездами слышна в чистом поле колыбельная песнь.

Вокруг печей на пепелищах из черных обгорелых досок, жердей, битого кирпича и жести возникают халупы, будки, связанные проволокой и веревками. Прожить бы до весны, до красного лета.

Поля здесь заросли бурьяном, который под ветром шумит, как жесть. Дикая земля уходит за горизонт к Ржеву, за Волгу, отвердевшая, как камень, в бурьяне и колючках - растениях военного времени. То не осенний ветер, мины воют над полем. Не плуг ее пашет, снаряды и бомбы разрывают на куски, со стоном вздыхает земля.

С наблюдательного пункта минометчиков в стереотрубу видна южная часть города Ржева, где еще немцы. Бьет артиллерия за Волгой, выбивает, выдалбливает, выжигает немцев из развалин Ржева…

Ныне на холмах одни трубы, как черный лес. Нет старых улиц с веселыми окнами, где вдоль домов росли липы. Есть новые улицы, где их не было: пробитые артиллерией каменные просеки, сквозь которые проглядывается весь город до реки.

А на окраинах ни печей, ни труб - чистое поле. Одни лишь черные столбики, точно на кладбище,- воспоминание о домах, о жизни, которая здесь была, о русских людях, которые здесь родились, жили, любили и умерли. На свалке валяются лампы, подсвечники, дорогая и вечная утварь дома, которая теперь никому не нужна.

В увеличительные стекла стереотрубы виден весь городок, разбитые артиллерией водонапорные башни станции, развалины фабрики. Ползут, ползут по стенам и крышам немцы и кажутся зелеными гусеницами, присосавшимися к телу городка. Скосив головы в касках, перебегают немецкие солдаты по траншеям, куда-то исчезая в земляные норы. Целый мышиный городок.

В каждой улице вторая, земляная улица с ходами сообщения в дом, погреба и блиндажи. Под деревянным домиком второй, каменный дом, одноэтажный стал двух-этажным, двухэтажный - трехэтажным.

Все здесь полно обмана и коварства: вдруг раскрываются двери церкви, и не крестный ход - на паперти появляется шестиствольный немецкий миномет с поднятыми к небу стволами и дает серию через голову города. Гул прокатывается по пустым улицам…

На кладбище вдруг поднимается могильный холм, дает пушечную серию, переезжает на другое место и снова становится могильным холмом. Из желтой скирды выезжает самоходная пушка, кружится по городку, стреляет, как безумная, и въезжает в парадный подъезд, точно детская коляска.

Открылась крышка водостока. То не водопроводчик лезет - офицер из штабного блиндажа. То не трубочист нырнул в трубу - немецкий автоматчик, как сорока, выглянул, дал очередь, спрятался.

Вот за рекою из синего леса выходят большие черные орудия и двигаются к городку медленно, как процессия. Через двенадцать секунд там поднимаются столбы взрывов. Видно, как разбегаются фрицы по полю, как настигают их столбы, будто сама месть на черных ногах догоняет и разрывает, раздирает их на куски. В тишине полей далеко слышен грохот идущего по земле поезда. Открыт семафор. Стрелочник на последнем полустанке вылезет из воронки и переводит стрелки на городок.

Жерла орудий направлены на немецкие позиции, но они молчат, все еще молчат, пока поезд не подходит вплотную к станционным путям. Здесь он останавливается и из всех орудий дает залп. Один, другой, третий.

Над городом опускается ночь. Немцам страшны ночные неведомые тени, тайные шорохи чужой земли, шум крыльев пролетающих птиц. Страшна эта чужая, великая, необъятная и непонятная, ничем не покоренная Россия, края которой за тысячи верст, за тысячи городов и сел…

В полночь вдруг слышат бойцы знакомое тарахтанье, будто по небу едет таратайка. Бойцы смеются: «Яшка - приписник».

У-2 тихо, как летучая мышь, повис над ближайшим кварталом и бомбы опускал прямо в трубы, точно капал. И только когда отбомбился и чихнул где-то за лесом, улетая, в немецких траншеях поднялся страшный гвалт и пальба, полетели в небо ракеты, трассирующие пули.

Рассвело. Послышался грохот идущих танков, словно первые трамваи. И в тумане голоса, голоса куда-то зовущие. Появились в касках с автоматами бойцы.

И бойцам передовой, которые уже много дней лежат на окраине населенного пункта, на дне щелей, черные от гари и пороха, среди огня и грохота, день и ночь, ночь и день, эти люди, возникающие из тумана, в касках, с автоматами, казались чудо-богатырями, пришедшими им на помощь.

…Откуда-то далеко-далеко из ночи ударила дальнобойная. По полям и холмам катился гром, и в районе к западу от Ржева подымались огненные столбы. Бойцы лежали на дне щелей и с одобрением слушали гул земли от отечественной артиллерии. Железный ветер проносится над их головами, очищающий ветер огня.

Все дальше и дальше катится вал огня. И еще стояли черные столбы от взрывов, еще гудела земля, а наши бойцы в немецкой траншее, будто прилетели верхом на последних снарядах. Оглохшие фрицы, ничком лежащие на дне траншеи, не успели увидеть белого света, а уж у горла штык!

Они вылезают друг за другом из земляной норы с поднятыми руками, оглохшие и засыпанные землей, заросшие рыжей шерстью, с белыми от страха глазами. Противно бойцу на них глядеть.

Немцы ведут бешеный огонь, стремясь остановить натиск наших частей. Мертвый кирпичный дом в населенном пункте вдруг ожил. В окнах, точно псы, появились пулеметы, в глухой стене открылась амбразура и появилась пушка, из невидимых щелей застрочили немецкие автоматчики, с крыши, как яблоки, полетели гранаты.

Танк КВ подмял немецкий блиндаж у дома, стал у двери, дал несколько выстрелов. Потом передвинулся на перекресток, как регулировщик,- куда повернет пушку, немцам ни пройти, ни проехать, ни проползти.

Уже бой идет в домах, в узких и темных коридорах, между спальней и столовой, между комодом и шкафом, от чердака до погреба. Уже не слышно выстрелов, только крики. Проклятья, шум падающих тел…

За только что занятыми домами огороды, изрытые воронками. Слышен разговор из земли, шепот, кряхтенье. То ветер шумит? Или сама земля разговаривает? Или люди?

Люди. Люди. Стой! Кто здесь?

Боец уже замахнулся гранатой, когда неожиданно перед ним открылся люк. Появился из земли старик:

- Мы русские!

Он подошел к бойцу, разглядел его в свете утренней звезды и вдруг поднял руку и перекрестил его и автомат его, поле над бескрайним небом, всю Россию, которая лежала там, вдали, и из которой явился этот боец с автоматом.

И стали из земли появляться люди со странными черными лицами и блуждающими глазами, будто выходцы с того света. Старики с исполосованными спинами, седые женщины со спящими детьми, которым снились утренние сны…

Они ждали. Месяцы слышали они рядом русские голоса и между ними и собой немецкий лай в траншеях, будто сторожили их цепные псы.

А вдали слышен все удаляющийся бой. Это наши войска преследуют отступающих немцев.

 

Ржев.

 

Глава из книги американского журналиста Эдгара Сноу «Люди на нашей стороне», 1944 года издания. Edgar Snow, People on our side, 1944г.

 

Я поехал в Ржев через 2-3 дня после его освобождения Красной Армией. Издалека город казался нетронутым войной. Вблизи же он был похож на театральную декоpацию - один фасад, а за ним ничего. Стены, в основном, стояли, но за исключением стен всё было сожжено, подорвано или разрушено снарядами. Всё в руинах кроме нескольких домиков, в одном из которых я и остановился. Выйдя на улицу, я услышал как кто-то на баяне исполнял «Дорогая моя Москва». Настолько трогательно было слышать эту музыку на грустных, мертвых улицах, что я пошёл на её звуки и познакомился с музыкантом - веснушчатым светловолосым тринадцатилетним пареньком по имени Виктор Волков. Он мне напоминал типичного американского мальчика, наверное, потому что был очень похож на моего племянника, Джонни Сноу. Там же были его мать и дед, Александр Волков, ветеран русско-японской войны. Там же была и девочка-сирота Маякова Лена.

Эти четверо были среди 200 жителей Ржева уцелевших от довоенного 65-тысячного населения. Мой рассказ пойдет именно о Лене, так как для меня она олицетворяет бессмысленные страдания, постигшие миллионы мирных жителей. Внезапно оказавшиеся в немецком тылу, они, в отличиe oт Пани и Лизы (девочки-партизанки из предыдущего рассказа), не способны были воевать, но и не могли избежать войны.

Лена была одета в грязное клетчaтое ситцевое платье, полинявшую красную кофту, залатанные чулки и разбитые туфли. Это была её единственная одежда. Её лицо было привлекательным, но голова слишком большой для её истощённого тела. Красивые, но запавшие чёрные глаза и всё её лицо, заострённое от скорби и страданий, могло бы принадлежать 40-летней женщине. В 13-летнем возрасте Лена потеряла всё, что ей было дорого, и почти всех близких.

Немцы оккупировали Ржев в октябре 1941 года и стояли в нём до марта 1943. До их прихода Лена училась в четвёртом классе школы, сейчас разрушенной. Она была активным пионером своего класса, из которого выжили лишь она и Виктор. Виктор заметил её бродящей по улицам после ухода немцев и привёл в побитый осколками дом своих родителей.

Вновь и вновь расправляя складки своего грязного ситцевого платьица, она смотрела на меня своими огромными глaзами и говорила длинными предложениями, которые захватывали её дыхание, прерываемыми длинными паузами. Её отец и мать работали на хороших должностях и неплохо зарабатывали, вполне достаточно, чтобы купить небольшой дом и ухаживать за жившей с ними Лениной бабушкой. Потом бомба упала на дом, частично его разрушив. Но Лена не пострадала, так как была в подвале с мамой. Затем немцы пришли в Ржев и заняли их дом, частично починив его. Хозяев поселили в одну из комнат - они должны были работать на немцев: убирать в их комнатах, обстирывать и чистить им сапоги.

-Я полагаю, они вас кормили?

-Нет, они нам ничего не давaли, но мы готовили суп из картофельных очисток и из их объедков.

-А как они с вами обращались?

-Как с нами обращались? Они не говорили по-русски и только кричали на нас, так что нам оставалось лишь догадываться, чего они хотели.

-Неужели не было ни одного немца, пожалевшего тебя? Неужели хотя бы раз они не дали тебе конфету или чего-то вкусного?

Лена надолго задумалась, а затем посмoтрела на меня и отрицательно покачалa головой.

-Большой офицер, живший с нами, каждый день ел ассорти из иностранной коробки. Однажды, принеся ему сапоги, я попросила конфету, но он лишь выставил меня за дверь. В следующий раз, когда я его попросила, он ударил меня по голове.

Ленина бабушка заболела тифом. Все больницы в городе были закрыты. Через несколько дней она умерла, и немцы приказали её тут же похоронить. Отец и мать тоже были больны, но им пришлось зимней ночью отвезти тело на кладбище. Лена пошла с ними. Когда они вернулись, отец слёг в бреду и вскоре умер. Лена помогла матери отвезти его на холодное страшное кладбище.

Затем немцы выгнали их из дома, и они отправились в деревню к маминой сестре. Вскоре и мать, и дочь слегли с тифом и попали в небольшую деревенскую больницу, которая пока не была закрыта.

-Я была в больнице 8 дней, - сказала Лена своим приятным печальным голосом. - Всё, что было поесть - это 100 грамм хлеба в день. Как только я смогла ходить, мама отправила меня к тёте. Однако оказалось, что их к тому времени угнали всей семьёй в Германию. Так что я вернулась назад в город к маминому брату. У него было семеро детей и все спали в одной комнате, потому что в доме стояли немцы, но дядя меня приютил.

-А как же мать?

-Примерно через неделю я встретила на улице женщину, которая сказала мне, что моя мама умерла. В первый раз за всё время Лениного речитатива её глаза наполнились слезами.

Я обнял её, у меня самого стоял комок в горле, и мы оба смотрели в пустоту комнаты. Все окна были разбиты и заколочены досками, за исключением одного стекла. Через него проникал слабый серый свет, бледное солнце русской весны. На подоконнике лежала открытая книга Гоголя старого издания, в переплёте из полинявшей светлой кожи.

Я думал, что её читал старик, но это был Виктор, дедушка сказал, что неграмотен. В углу висела большая начищенная икона Девы Марии с младенцем. Мать и старик были религиозны, а дети атеисты. В комнате ничего не было за исключением нескольких раскачанных стульев и грубого дощатого стола. Остальную часть дома занимали солдаты Красной Армии. Они входили и выходили, не задерживаясь. Им прихoдилось слышать подобные рассказы множество раз.

-Как была жизнь у дяди? Кормили ли вас немцы?

-Я устроилась на дорожные работы, носила камни и кирпичи.

-Платили ли вам немцы?

-Они давали нам муки раз в неделю, примерно полкило. Я ещё ела объедки, но у меня часто болел живот.

После начала русского наступления, когда Красная Армия приближалась к Ржеву, немцы выгнали из города почти всех жителей, переживших зиму. Лениного дядю вместе с остальными угнали на запад, но она спрятaлась и каким-то образом умудрилась выжить. За два дня до того как покинуть город, немцы загнали оставшихся русских в единственную уцелевшую в городе церковь. На этот раз Лена послушалась. Тех, кто возражал или пытался бежать, убивали на месте.

Трудно поверить рассказу Лены, но я поверил из-за того, что видел своими глазами этим утром. На одной из улиц с непролазной грязью, стояло несколько относительно неповреждённых домов, и мы с русскими офицерами их проверили. В одном из домов мы увидели кошмарную сцену, где вся семья была убита. Сам дом не пострадал от бомбёжек, но все шкафы и ящики были открыты, содержимое разбросанно по полу, картины разбиты, мебель сломана или опрокинута. Искали ценности.

Первой была мать, замёрзший труп которой блокировал узкую прихожую. Её голова была плоской с одной стороны возможно из-за удара прикладом. В гостиной на софе лежало полуголое тело мальчика с приятными чертами лица, очень светлыми волосами и широко открытыми голубыми глазами. Он был истощён от болезни, его деформированная рука вряд ли была толще кости. В его груди и голове я насчитал семь аккуратных пулевых отверстий, он был расстрелян в упор. За ним за загородкой были тела двоих меньших детей, почти обнимавших друг друга. Они были убиты тем же способом, а в следующей комнате лежало тело ещё одной женщины, также застреленной «суперменом». Прямо, напротив, через улицу была другая такая же сцена, где в спальне была убита старая женщина, а дом разграблен.

Со слов русских, на другой улице были найдены трупы семьи Садовых. Отец и мать были застрелены, дочь заколота, сын застрелен в правый глаз. Другая 18-летняя дочь была изнасилована и задушена. Неподалеку пятимесячная девочка была застрелена в голову.

Лена видела, как застрелили старую женщину возле её дома. Она была больна и yмоляла не гнать её в церковь - вероятная причина, по которой нацисты убили её и многих других. Повсеместно отступавшие немцы загоняли мирных жителей в здания и взрывали их минами замедленного действия. Солдаты Красной Армии разминировали церковь, в которую нацисты загнали Лену и ещё 150 жителей. С её слов, под грохот взрывов, она провела в церкви три дня и три ночи. Наутро внезапно настала тишина и она, более чем за год, увидела первого русского солдата. Лена выбежала на улицу, обняла его и побежала со всех ног к своему дому. Ранее дом чудом уцелел и был занят немцами, хотя всё вокруг было разрушено.

-И что оказалось, Лена?

-Ничего не осталось, - сказала она со своей странной улыбкой и с глазами полными удивления. - Совсем ничего не осталось, немцы всё сожгли, покидая дом. Таков был рассказ Лены, а скорее его бледное описание, которое было мне по силам.

Что же касается Виктора и его семьи, они до сих пор были бы в плену у немцев, если бы не смекалка его матери. Пока мы разговаривали, она стояла, облокотившись на стул, с тяжёлым равнодушным лицом. Но теперь она заговорила. В свои 36 она преждевременно состарилась. Как и Лена, за год пережила лет двадцать. На ней также было дешёвое ситцевое красное платье с рисунком и драный зелёный свитер, но я заметил, что она хорошо одевала Виктора. У того было пальто с меховым воротником и валенки.

Мать Виктора сказала, что её муж и брат воевали в Красной Армии. Другой 17-летний брат был угнан в Германию. Она работала почтовым работником. Как и большинство населения, не успела эвакуироваться. Немцы поселили её семью в одну из комнат и заставили себе прислуживать. Есть не давали, она ела картофельные очистки и временами выменивала вещи на еду в деревне. Каждый раз, когда она возвращалась в Ржев, немцы забирали большую часть еды прежде чем пустить её в город.

-А как же те, у кого не было ничего на обмен?

-Oни голодали или отправлялись в Германию на работы.

Мать Виктора продолжала.

-За несколько недель до возвращения Красной Армии немцы начали угонять всех из Ржева по Смоленской дороге. Стояла слякоть, наши валенки насквозь промокли. Большинство были больны или ослаблены голодом, среди нас - тысячи стариков и детей. Многие умерли прямо на дороге. И у моего отца, и у сына поднялась высокая температура. Мы умоляли немцев разрешить нам остаться, но они продолжали гнать нас вперёд. Накoнец, нам удалось выскользнуть из колонны и спрятаться в кустарнике неподалеку от деревни Коробейнич. Каждый раз, когда немцы к нам приближались, мы кричали: «Тиф!», и они уходили. Так мы прятались примерно дней десять до прихода Красной Армии в Коробейнич. Увидев первого русского солдата, мы встали на колени и, плача, обняли его.

 

Перевод Александра и Людмилы Беляевых

Сан Диего, Калифорния, США. 2010 г.

 


 

Скачано с www.znanio.ru