Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991)

Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. Составитель Герд Штриккер.

 

Издательство "ПРОПИЛЕИ" Москва - 1995

Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / Составитель Г. Штриккер. М.: "Пропилеи", 1995. - 400 с.

 

Благословение Его Высокопреосвященства митрополита Антония Сурожского.

Я с большим вниманием прочел труд покойного Романа Ресслера и Герда Штриккера. Этот сборник документов по истории Московского Патриархата с 1917 по 1992 год уникален. То, что вошло в его состав, было недоступно для множества честных людей, желающих понять глубину церковной трагедии и многосложный путь Русской Церкви. Этот труд, разумется, не исчерпывает истории Российской трагедии, но он представляет собой объективный вклад в понимание столь сложных и спорных действий как Героев Веры, так и тех, которые, быть может желая добра, своего пути не нашли, но которых никто, не переживший того, что им пришлось испытать, не имеет права осуждать. Я убежден, что образ подвижников Веры, "Мучеников бескровных", будет с каждым десятилетием - дай Бог: с каждым годом - светлеть и расти.

Да благословит Господь, Который есть Истина и Путь и Жизнь, каждого читателя этой книги, и да вознесет каждый, кто ее прочтет, благодарственную молитву о всех в ней упомянутых, и о тех, кто по любви к Русской Церкви и к Правде взял на себя собирание этих документов.

Митрополит Сурожский. Лондон, 19 января 1994 г.

 

История Русской Православной Церкви в документах (860-1980). Геттинген: Фандэнхок и Рупрехт, 1988. Последняя глава этого сборника  называется "Русская Православная Церковь в Советском государстве (с 1917 года)".

Мы очень рады, что нашлись исследователи, готовые взять на себя ответственную и трудоемкую работу по сбору таких документов. Хотелось бы, чтобы этот труд имел самое широкое распространение также и вне университетов и учреждений наших Церквей и приходов".

Итак, это собрание предназначается не для узкого круга исследователей и не для академического употребления (хотя материала достаточно и для этой цели), но обращается, в первую очередь, ко всем, интересующимся историей Русской Православной Церкви нашего, столь мрачного - особенно в течение семи десятилетий комму­нистического правления - столетия; он адресован студен­там истории, учителям и школьникам. Здесь предлагаются тексты, печатавшиеся в советских, русских, а также западных (эмигрантских) газетах, и документы, находя­щиеся в русских и западных архивах. В намерения составителя этой публикаци входило дать читателю - посредством хрестоматии - живое впечатле­ние атмосферы тех времен, достаточно полное представ­ление о борьбе Церкви за свое выживание в мрачную эпоху преследований, о трагической судьбе Церкви, когда подвиг и грех тесно соседствовали друг с другом, а иному ответственному пастырю пришлось взять на себя грех, чтобы, как ему казалось, спасти Церковь.

***

Мы все надеемся и молимся о том, что в будущем наш русский народ достигнет не только экономического про­цветания, но и, что особенно важно, духовного и нравственного возрождения, в чем ему поможет Церковь.

 

Является одним из наиболее обстоятельных, обширных и беспристрастных исследований по истории нашей Церкви в первые годы революции. И эта беспристрастность ее автора, его желание быть объективным и искать прежде всего установления исторической правды, сочетается у него с большой любовью и сочувствием к Русской Православной Церкви в эти тяжкие для нее годы испытаний.

 

Для нас, русских, вчерашних граждан СССР, уже привычно то сложное, смешанное чувство живой благодар­ности и острого стыда, возникающее каждый раз, когда мы видим, что авторитетные собрания документов по истории нашего Отечества - в данном случае по истории отечественной Церкви – подготовлены, увы, за пределами Отечества... Документы истории говорят с такой силой, что никакая позднейшая риторика ничего не может прибавить к их свидетельству. Чего стоит контраст между пророческим и трагическим голосом святителя Тихона - и безжизненно закругленными интонациями иных позднейших докумен­тов. Но заметить это - слишком легко. Документы приглашают задуматься над той реальностью, которая в них запечатлена, но не вмещена; над реальностью сугубо человеческой, конкрет­но-исторической.

 

Но если страдальцев за веру было - тысячи, то отступников от веры - миллионы.

Отступничество активное принимало у нас, особенно в 20-е - 30-е годы, формы чудовищной одержимости. Как страшны воспоминания старушки, приехав­шей в Москву из деревни, о том, как у них местные комсомольцы забирались на колокольню еще не закрытой церкви и мочились сверху на крестный ход: на собственных отцов и матерей, дедушек и бабушек. Не "инородцы" с окраин, даже не партийцы из города: местные, деревенские, свои парни, плоть от плоти и кость от кости крестьянской Руси. Самое поразительное, может быть, что она говорила, а  слушали её без гнева и удивления, только удрученно, не более. Такой была повседневность, такими были скучные, однообразные будни нашей земли - из года в год, из десятилетия в десятилетие.

Но теперь подумаем: чтобы лихие мальчишки могли вести себя подобным образом, - до какой степени забитости должны были дойти старшие? И здесь сыграло свою роль, как кажется, то, что мы, русские, как-то чересчур жалеем своих деток. Возьмем семьи, где младшее поколение не рвалось участвовать в буйном антирелиги­озном хулиганстве, где родителям удалось передать детям крупицу уважения к религиозной традиции, а в лучшем случае - трепещущий под ветром, но и разгорающийся от него огонек веры. Даже в таких семьях - часто ли родители находили нужные слова и нужную решимость, чтобы рассказать своим сыновьям и дочерям о живой истории Церкви и гонений на Церковь, той истории, которой сами были свидетелями? Чтобы передать память о боли из рук в руки?

Все это куда как понятно. Человек, который себя не пожалеет, ребенка своего - пожалеет. Притом чересчур малому дитяти естественным образом не доверяют страш­ных тайн, чтобы они не омрачили его сознания, а он не выдал их врагам в своем лепете, - но дитя вырастает неприметно и быстро, и пока родители будут собираться с духом для разговора, перед ними, глядишь, уже парень, оболваненный школой и комсомолом, с которым поздно беседовать о мученичестве старших.  Вчера было рано, сегодня рано - завтра будет поздно: о, как хорошо был известен такой счет времени верующим родителям в нашей стране!

Хранила ли имена мучеников народная память как нечто существенно отличное от воспоминаний отдель­ных лиц и от специальных разысканий диссидентов и "Мемориала"? Нечто непоправимое произошло, когда сошли в могилу поколения свидетелей той эпохи, - а младшие поколения по обоюдной вине не расслышали свидетельств этих свидетелей.

 

Ведь много прошло времени, так что теперешние "цер­ковные старушки" - не прежние; теперешние только рождались после тех страшных 20-х - 30-х годов и были несмысленными младенцами; а от старших слишком мало слыхали. Среди них немало таких, что и в храм стали ходить, выйдя на пенсию, или дожив до "перестройки", после беспорочно прожитой советской жизни: такая была хорошая жизнь, как все, так и я, начальство всегда хвалило и в пример ставило, - а теперь к Богу пора, только в чем же каяться? Ну, разве что для порядка настроиться на минутку покаянно, вроде того, как русский человек в согласии с употребительным текстом молитвы перед общей исповедью обязан каяться в "плясании" или "тайноядении", - но ведь серьезного-то ничего, вроде, не было?

Сегодня "дети века сего" совершено так же принимают и выдают свое злорадство по поводу истори­ческого поражения коммунизма за духовную победу над его ложью. Но в христианстве имеет цену только то, что решительно не зависит ни от чьей победы и ни от чьего поражения в истории.

Мне вспоминается из тех лет одна картина: праздник Введения во Храм в одном из наиболее популярных среди столичной интеллигенции московских приходов, чуть не половина молящихся - молодые люди, много еврейских лиц, но и прочие в большинстве своем явно пришли к вере во взрослом возрасте; и перед такими-то слушателями влиятельный иерарх толкует в хорошо построенной про­поведи, что-де все вы, братья и сестры, были принесены в храм в должный день после рождения вашими благоче­стивыми родителями... Поскольку проповедующий никак не был человеком глупым, такой проповеди не понять иначе, как совершенно сознательный отказ от реальности в пользу условного, искусственного мира. Он словно бы говорил: не вижу вас, не хочу вас видеть, обращаюсь к другой, воображаемой пастве; а вы не нужны мне и не нужны Церкви.

 

Чтобы мы сумели сделать верные выводы из сокровищ­ницы нашего опыта, оплаченного такой дорогой ценой.

 

История не начинается с какой-либо определенной точки, у нее есть всегда предыстория. Так, история Церкви в Советском государстве не начинается с Октябрьского переворота 1917 года. Именно попытка описать отношения между государством и Церковью в советское время заставляет обратиться к церковной истории прошедших столетий.

 

Истоки.

Киевская Русь входила в соприкосновение с христиан­ством через Византию. Святой князь Владимир принял крещение из Константинополя, и с ним крестились все киевские жители - это было политическим решением. Таким образом, Киевская Русь и более поздние государ­ственные структуры - наследницы союза древнерусских княжеств - вросли в византийскую культуру. Отсюда - с разделения на византийский Восток и латинский Запад - берет начало особое развитие Восточной Европы, влияющее на судьбу всей Европы до нынешнего дня. На Руси были христиане еще до крещения князя Владимира в Киеве. Великая княгиня Ольга, бабушка святого Владимира, приняла крещение уже в 957 году в Констан­тинополе, но ее сын Святослав остался язычником. Таким образом, крещение Ольги осталось эпизодом. Примечатель­но, что после своего крещения Ольга попросила в 959 году прислать епископов для миссионерской деятельности - но обратилась она не к Византии, а к римско-германскому императору Отгону I (912-973). Император послал в Киев епископа Адальберта из Трира, но когда епископ прибыл в 962 году в Киев, великим князем уже был Святослав и Адальберт вынужден был вернуться. Так епископ-мис­сионер из Германии, латинянин, в Киеве также остался эпизодом.

С другой стороны, мусульманские источники говорят об успешной исламизации Киевской Руси. Они сообщают, что князь Владимир сначала принял ислам, который в то время стремительно распространялся из Средней Азии на Запад. Так, волжские булгары, соседи древнерусских княжеств, за несколько десятилетий до крещения Владимира приняли ислам. Геополитически или геостратегически  исламизация Киевской Руси была бы более вероятной, чем ее христианизация.

Как в Киевской Руси еще до крещения Владимира жили христиане, так и славянские языческие боги еще долго жили в сознании восточных славян. Сосуществование христианского и языческого мировоззрения, так называемое "двоеверие", ярче всего представлено в "Слове о полку Игореве" (XII-XIII вв.), в котором оно является основным поэтическим фоном эпоса. О конфликтах с языческими представлениями, которые иногда, видимо принимали ха­рактер бунтов, как, например, в 1024 и 1071 годах, рассказывает "Повесть временных лет".

Священники, которые осуществляли христианизацию Киевской Руси, в большинстве своем, вероятно, были болгарами. Болгарский народ принял христианство (864 г.) на столетие раньше, чем Киевская Русь. Болгары к тому времени широко пользовались созданной святыми Кирил­лом и Мефодием из Салоник (Солуни) славянской письменностью  и языком, сформировавшимся на базе южнославянского солунского диалекта. Поэтому, помимо его функционального названия - "староцерковнославян­ский язык", на Западе применяется лингвистический термин "староболгарский".  Евангелия и основные церков­ные тексты, в особенности литургия, были уже переведены на церковнославянский и вместе с более поздними переводами с греческого в значительной степени способст­вовали проникновению в Киевскую Русь византийской культуры, византийско-греческого мышления и мировозз­рения. Из деятелей духовной культуры, развивавшейся в киевской колыбели, особенно в Киево-Печерском монасты­ре, назовем лишь имена великих киевских князей Ярослава Мудрого (1019-1054) и Владимира Мономаха (1113-1124).

С самого начала параллельно духовной литературе развивалась и деловая письменность, где хотя и употреб­лялись церковнославянские формы, но уже в большей или меньшей степени (в зависимости от жанра) отражалась и восточнославянская живая речь, как, например, в новго­родских берестяных грамотах XI-XV веков.

В вопросе об организации Церкви  в первые столетия после крещения еще много неясного. По всей вероятности, вначале все епископы были греками и назначались Константинополем. Позднее, вероятно, лишь митрополит Киевский назначался Патриархом Константинопольским из греческого клира, а иногда из славян, в то время как епископами на местах в большинстве случаев становились славяне. Видимо, жесткий контроль Киевской митрополии со стороны Константинополя был невозможен, с одной стороны, из-за больших расстояний, с другой - из-за нараставшего давления не только турок-османов, но с XIII века и латинского Запада (вспомним завоевание Констан­тинополя латинянами в результате четвертого крестового похода, "Латинскую империю", 1204-1261). Таким обра­зом, Киевская митрополия довольно скоро получила определенную независимость от Матери-Церкви и имела большую внутреннюю автономию. Согласно византийскому документу, в середине XIII века Киевской митрополии подчинялись следующие епархии: Новгород Великий, Чернигов, Суздаль, Ростов, Владимир Великий (на Клязьме), Переяславль, Белгород, Юрьев, Полоцк, Рязань, Тверь, Смоленск. После завоевания Киевской Руси татарами даже в столице Золотой Орды Сарае (рядом с нынешним Волгоградом) в 1261 году была образована епархия.

Не подлежит сомнению тот факт, что после крещения Киевской Руси Церковь сыграла большую роль в деле консолидации древнерусских удельных княжеств. Однако, поскольку Церковь сама еще находилась в организационной стадии, она не могла препятствовать возникновению княжеских междоусобиц, братоубийственной вражде (убий­ство святых князей Бориса и Глеба братом Святополком) и разобщению, из-за чего татарам так легко удалось завоевать Киевскую Русь (1238-1240). В течение первых двух столетий после крещения Руси Церковь осваивала византийскую культуру и создавала свою, церковнославян­скую, но не стала фактором власти, могущим повлиять на судьбу союза русских княжеств.

После покорения Киевской Руси татарами на протяже­нии всего периода татарского ига (1240-1480), Православ­ной Церкви пришлось решать задачу, которую нельзя назвать иначе как национальной. По сравнению с киев­скими и удельными князьями Церковь находилась в привилегированном положении: она стала единственным межрегиональным действующим славянским институтом во время татарского правления и поэтому пользовалась большим авторитетом между князьями. Киевские и удель­ные князья должны были покорно просить подтверждения своих княжеских полномочий у хана Золотой Орды в Сарае, подкрепляя свои просьбы роскошными подарками (никогда не зная, вернутся они живыми или нет), в то время как назначение церковных иерархов принималось ханом Орды, как правило, безоговорочно: новому епископу не нужно было ехать на поклон в Сарай. Татары после завоевания Киевской Руси больше не трогали монастыри, за стенами которых могла сохраняться (но не развиваться) духовная культура: монахи занимались постоянным переписыванием и распространением по преимуществу церков­ной литературы, сохраняя таким образом культурное наследие Киевской Руси для потомков.

Находясь под постоянной угрозой разорения и сожже­ния, центральные территории Киевской Руси пришли в запустение - люди покидали эти земли. В пограничных районах Киевской Руси сложились два центра, где сосредотачивались беженцы: Владимир, Тверь и Москва на северо-востоке и Галицко-Волынское и Полоцкое княжества на западе. Таким образом началось разделение восточного славянства, из которого образовались русский, украинский и белорусский народы.

В течение XIII-XV веков Московские князья подчинили себе все славянские княжества между Белым морем, Новгородом и Черниговом - так называемое "собирание русских земель". Московиты, таким образом, вскоре стали самой значительной силой восточного славянства. Одновре­менно на западных границах окрепло Польско-Литовское государство и стало силой, с которой нужно было считаться. Земли Галицко-Волынских и Полоцких князей уже в XIV веке стали православными провинциями в католическом Польско-Литовском государстве. Перенесение митропо­личьей резиденции из Киева во Владимир митрополитом Максимом (1299 г.), а затем в Москву митрополитом Петром (1326 г.) говорит о перемещении центра власти на северо-восток.

Велика заслуга Церкви в том, что лучшие ее предста­вители не могли примириться с татарским порабощением и подвигали князей, плативших дань хану Золотой Орды, на борьбу. Так, св. Сергий Радонежский вдохновил и благословил князя Димитрия принять бой с татарами в 1380 году на Куликовом поле, завершившийся важной победой московского войска, которая имела большое значение для национального сознания русских. Церковь оставила второстепенные позиции и начала играть по отношению к князьям партнерскую, в национальном смысле ведущую, роль.

Киевские и удельные князья позаимствовали у Византии и принцип симфонии - идею равноправия государства и Церкви, императора и патриарха, князя и епископа. В самой Византии этот принцип проводился в жизнь довольно редко, так как император почти всегда сам определял ход развития Церкви. В русской же истории можно найти несколько митрополитов, которые ставили себя выше современного им великого князя или царя. В качестве примеров можно привести митрополита Макария и царя Ивана Грозного, Патриарха Филарета (Федора Романова) и его сына царя Михаила Федоровича, первого в династии Романовых, Патриарха Никона и царя Алексея Михайло­вича.

Такова же причина и самого значительного - и одновременно самого трагического - раскола в Русской Церкви: в результате борьбы государственной власти с церковной появилось старообрядчество. Патриарх Никон (1652-1660) жесткими реформами вызвал сперва протест, затем раскол. Государство светскими (например, военными, экономическими и другими) средствами, церковь духовны­ми (например, анафемой) мероприятиями преследовали старообрядцев-раскольников. В сущности, староверы стали реформаторами: в трехвековой борьбе с государственной и церковной властями они совершенно отделились от госу­дарства. 

Политика Петра Великого в отношении Церкви объяс­нялась тем, что, из-за отсутствия механизма наследования при смене монарха, Церковь своей позицией могла решительно вмешиваться в споры о престолонаследии и в значительной мере влиять на избранного ею фаворита.

За автокефалией Русской Церкви (1448 г.), более века спустя (1589 г.), последовало признание Московской митрополии патриархатом со стороны старых патриархатов - Константинопольского, Александрийского, Антиохийского  и  Иерусалимского. Росло самосознание Церкви. Она стала почти государством в государстве и оказалась, в лице некоторых первоиерархов (например Патриарха Никона, 1652–1660, Патриарха Иоакима, 1674–1690), дестабили­зирующим фактором в политике, что вызвало у монарха просвещенного абсолютизма, каким, несомненно, был Петр I, негодование. Огромные богатства Церкви (ей принадле­жала одна треть всех пахотных земель) при постоянно пустой государственной казне вызывали желания завладеть ими, что в значительной мере смогла осуществить Екатерина II. Во всяком случае, столкновения с Церковью были для Петра I неизбежны.

В "Духовном Регламенте" (1721 г.) - положении об управлении Церковью, ориентированном на протестантскую структуру государственной Церкви (Staatskirche), уже не соблюдается равновесие "царь - Патриарх". Патриарх заменяется "Духовной Коллегией" (названной впоследст­вии "Святейшим Управляющим Синодом"). Эта коллегия имела такой же статус, как и все другие коллегии, то есть министерства. Секретарь Синода - обер-прокурор (мирянин) - фактически стал в XIX веке главой Церкви, красноречиво называвшимся "оком царя". Епископы дол­жны были присягать на верность царю.

С тех пор перевод епископов на новую должность часто осуществлялся не по церковным, а по государственным соображениям: он означал императорскую милость или наказание. Церковь как "моральное учреждение" должна была служить "общей пользе", как этого требовал дух эпохи просвещенного абсолютизма. Петр Великий опреде­лял для Церкви задачи народного образования и благо­творительности (например, монастыри использовались как госпитали для раненых солдат, как обители для солдат на пенсии и солдатских вдов). После смерти Петра Церковь попала в еще большую зависимость от государства. Церковное имущество в значительной степени было отчуждено, большое число монастырей секуляризовано или обращено в социальные учреждения. Представление о том, что монастырь, в первую очередь, должен быть местом для молитв, пастырского служения и духовных размыш­лений, рационалистам XVIII века было чуждо. Церковь находилась как бы в золотой клетке - внешне она имела привилегии, епископы жили в роскоши, но изнутри, в своей окостенелости, она следовала государственным ука­зам. Социальное положение сельского духовенства, как правило, было тяжелым. Свидетельством такого положения духовенства служат, например, анонимные оценки, приве­денные в книге русского священника И. С. Беллюстина "Описание сельского духовенства".

Далеко не единственной реакцией на такое положение было возрождение монашеского идеала, особенно старчества (Оптина Пустынь), в начале прошлого столетия. Спустя 50 лет в России получило развитие светское богословие, которое в своей сути до сегодняшнего дня еще не оценено в должной мере (В. Соловьев, К. Леонтьев, А. Хомяков, Н. Бердяев и другие). Русская литература, имевшая глубоко христианские основы, вступила в свой "золотой век" (Ф. Достоевский, Л. Толстой, А. Чехов и другие). Наконец, в церковных недрах возникло критическое отношение к внутреннему состоянию Церкви, которое нашло отражение в публицистике, - в этом смысле изучение церковной печати с 1870 года до первой мировой войны представляет чрезвычайно большой интерес. Требо­вание всеобщего обновления Церкви сверху донизу стало в конце концов настолько распространенным, что император Николай П дал согласие на созыв Поместного Собора, не собиравшегося 200 лет. На Соборе нужно было рассмотреть все накопившиеся к тому времени вопросы и принять решение о восстановлении патриаршества. Предсоборная комиссия в 1906 году за несколько месяцев подготовила Поместный Собор; однако первая мировая война помешала его созыву. Тем не менее материалы предсоборной комиссии легли в основу работы Поместного Собора, который состоялся после Февральской революции 1917 года. Лишь при Временном правительстве А. Ф. Керенского (1886-1970)  было проведено отделение Церкви от государства, и в августе 1917 года долгожданный Поместный Собор был созван. Самым важным его результатом было восстановление патриаршества и избра­ние митрополита Тихона (Белавина) Патриархом Мос­ковским и всея Руси. Другие решения (о структуре Церкви, об укреплении прихода, о роли мирян в Церкви в смысле соборности и так далее) так и не были реализованы из-за Октябрьского переворота. Условия для работы Собора становились все сложнее и сложнее, и в середине 1918 года члены Собора вынуждены были разойтись. Только Поместный Собор, созванный в 1988 году по случаю Тысячелетия Крещения Руси, вернулся ко многим реше­ниям Собора 1917-1918 годов и внес их частично в новое Положение о Церкви.

 

 

 

 

 

 

 

 

  После того как Гитлер не без помощи Сталина разбил Польское государство, Советский Союз, подстраховавшись тайным дополнительным протоколом к пакту Гитлера и Сталина, в 1939 году оккупировал восточные области Польши, то есть западнобелорусские и западноукраинские  территории, отошедшие к Польше по Рижскому миру 1921 года. Вместе с бывшими восточнопольскими территориями в состав Советского Союза вошло глубоко верующее население: униаты - украинцы и белоруссы; православные - украинцы и белоруссы - и значительное число поляков римско-католического вероисповедания с тысячами храмов и монастырей.

Однако речь шла не только о религиозном положении в новых западных областях - в центре внимания здесь были также национальные проблемы. Если даже в Польше украинцы-униаты успешно противостояли всем националь­ным и религиозным попыткам ассимиляции, то Сталину пришлось испытать еще большее сопротивление, поскольку антирусские, отчасти антиправославные, настроения западноукраинцев с их страстным неприятием советского антирелигиозного режима усилились еще больше.

Украинский национализм уже давно нашел свои духов­ные центры в национальных Церквах, прежде всего в Греко-Католической униатской Церкви (образовавшейся в 1596 году по "Брестской унии"), а также в Украинской Автокефальной Православной Церкви (основана в 1921 году "митрополитом" Василием (Липковским), рукополо­женным, однако, неканоническим образом). Намерение Сталина было ясно: в значительной степени ослабить украинский национализм в его религиозном ядре целенап­равленным подчинением украинских Церквей Московской Патриархии. Тем самым Сталин использовал возможности РПЦ для интеграции, денационализации и ассимиляции, точнее - для "советизации" и русификации, населения новых украинских, белорусских и других территорий.

На этом фоне показателен проведенный несколько лет спустя Львовский "Собор" 1946 года, на котором затрав­ленные представители украинских греко-католиков (униа­тов) (после ареста своих епископов во главе с митропо­литом Иосифом Слипым и сотен священников) решили "добровольно" самораспуститься и подчинить униатскую Церковь Московской Патриархии.

Украинские православные приходы западных областей перешли в юрисдикцию Московской Патриархии без всякого сопротивления или спрятались в катакомбах. Создание Украинского Экзархата РПЦ было лишь симво­лической данью местному национализму.

 

"Официальная" Церковь с 1943 года - Патриарх Алексий I (1945-1970).

С началом войны в 1941 году Церковное Управление в лице Местоблюстителя Патриашего Престола Митропо­лита Сергия, в духе национальной и религиозной традиции РПЦ, немедленно выступило с посланиями и речами в защиту отечества. В первый день немецкого вторжения в Советский Союз 22.6.1941 года митрополит Сергий в послании "Пастырям и пасомым" пишет: "Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона... Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благослове­нием и предстоящий всенародный подвиг... Положим же души своя вместе с нашей паствой".

Сталин воспринял позицию Церкви очень благосклонно - ему нужна была Церковь временно для психологических целей военной стратегии и внешнеполитической пропаган­ды. Когда немецкая армия заняла всю Украину и стояла под Москвой, Ленинградом и Сталинградом, Сталин принял в Кремле (4.9.1943) трех руководящих иерархов РПЦ. В результате этих исторических переговоров Сталина  с  представителями Патриархии Церковь получила возмож­ность для своего восстановления, хотя и в определенных организационных рамках - как "официальная", зареги­стрированная Церковь. Если вспомнить великолепный прием Горбачевым Патриарха Пимена и членов Священ­ного Синода в Кремле 29.4.1988 года по случаю праздно­вания Тысячелетия Крещения Руси, то обстоятельства сталинских переговоров с иерархами РПЦ - митрополитом Сергием (Страгородским), митрополитами Алексием (Си­манским) и Николаем (Ярушевичем) - покажутся очень мрачными: их привезли в Кремль, но ночью и в машине с зашторенными окнами. О результатах этих переговоров можно прочитать в "Известиях" от 5.9.1943 года: "4 сентября у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР товарища И. В. Сталина состоялся прием, во время которого имела место беседа с Патриаршим Местоблюсти­телем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополи­том Алексием и Экзархом Украины, Киевским и Галицким митрополитом Николаем. Во время беседы митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах Православной Церкви имеется намерение в ближайшее время созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода. Глава правительства товарищ И. В. Сталин сочувственно отнесся к этим предположениям и заявил, что со стороны правительства не будет к этому препятствий. При беседе присутствовал Заместитель Председателя Совнаркома СССР тов. В. М. Молотов".

Сотни епископов и тысячи священников были выпущены из лагерей, и в 1944 году епископы с разрешения Сталина смогли избрать митрополита Сергия Патриархом РПЦ. Однако спустя несколько месяцев Патриарх Сергий умер. Незадолго до окончания войны (в ноябре 1944 г.) Церкви было позволено созвать Поместный Собор, на котором Патриархом был избран митрополит Ленинградский Алексий (Симанский, род. 1877). Этот Поместный Собор, где присутствовали представители семи Православных автокефальных Церквей, вновь сблизил Русскую Церковь с мировым православием, от которого она была изолирована после революции. В то же время Церковь начала играть ту внешнеполитическую роль, которую ей отвело советское руководство. Было принято Положение об управлении РПЦ, которое вместе с другими постановлениями четко определило священника как главу прихода, ответственного за все сферы приходской жизни, то есть как за богослужения, так и за административные дела: "Настоя­тель храма является по своей должности непременным членом приходской общины и председателем исполнитель­ного ее органа (церковного совета), который состоит из 4 членов: помимо настоятеля по должности,- из церковного старосты, его помощника и казначея...

Исполнительный орган приходской общины верующих, под непосредственным руководством и наблюдением насто­ятеля храма и при ответственности перед гражданской властью за сохранность здания и имущества храма, ведет церковное хозяйство, заботится о содержании, отоплении, освещении и ремонте храма и утвари, о снабжении храма всем необходимым для совершения богослужения... явля­ется ответственным распорядителем денежных средств прихода...".

Эпоха военного патриотизма закончилась, и с 1945 года  Московская Патриархия должна была проявлять свою лояльность путем активного участия в так называемой "борьбе за мир" - советской политике "мирного сосуще­ствования", а также в поддержке советских внешнеполи­тических инициатив и сиюминутных потребностей. Охлаж­дение международных отношений, начавшееся в 1947 году ("холодная война"), отразилось и на междуцерковных отношениях РПЦ, которые колебались от скепсиса до отрицания. В то же время происходило довольно бурное внешнее восстановление церковных структур. В 50-е годы РПЦ насчитывала - по собственным данным - около 22 тысяч приходов с 30 тысячами священников. То, что Сталин даже и не думал о внутреннем восстановлении Церкви, показывает дальнейшее ограничение церковной жизни исключительно культом. Образование священников проводилось только в восьми духовных семинариях (в 1914 г. в 57) и в двух духовных академиях (в 1914 г.- 4). До 1983 года была открыта (в 1945 г.) только Троице-сергиева Лавра в Сергиевом Посаде (Загорске).

Услужливая позиция Церкви по отношению к Сталину хорошо просматривается в отчете о встрече с ним высоких представителей Церкви в 1945 году: "Мы были приглашены в приемный зал и, как только увидели Иосифа Виссари­оновича, просто и сердечно с улыбкой приветствовавшего нас, мы, как и при первом приеме у нашего великого Вождя, сразу почувствовали себя во власти этой обаятель­ной и теплой простоты обращения, за которой скрывается подлинное величие носителя этой внешней простоты... Полные счастья видеть лицом к лицу того, одно имя которого с любовью и благоговением произносится не только во всех уголках нашей страны, но и во всех свободолюбивых и миролюбивых странах... Беседа была совершенно непринужденной беседой отца с детьми... Эта встреча, эта беседа, конечно, незабываемы.  Они вдохнов­ляют на любые труды и жертвы для нашего народа, во благо нашей Родины, во главе которой стоит, счастье которой кует, славу которой высоко подымает над всем миром наш родной, наш великий Сталин".

Смерть Сталина (5.3.1953) пришлась на такое время, когда Церковь завоевала относительно уважаемое положе­ние среди русского населения СССР. Правда, Сталин в 30-х годах почти уничтожил Церковь, но он же и создал основу для ее внешнего восстановления. Раболепная речь Патриарха Алексия (Симанского) на панихиде по Сталину, безусловно, является тягостным документом времени культа Сталина, но в ней все же содержится искренняя благодарность за возможность существования после 1943 года. Конечно, не могло быть и речи о "свободной" Церкви и свободе вероисповедания при Сталине. Совет по делам РПЦ - контролирующий аппарат, созданный в 1943 году, - крепко держал Церковь в своих руках.

 

Преследования при Хрущеве.

Никита Хрущев, Генеральный секретарь компартии в 1958-1964 годах видел в возрождении религии опасность для построения коммунизма, который должен был реализоваться в 80-х годах. А поскольку строительство комму­низма теоретически обусловливает уничтожение всякой религии, он начал применять против Церкви решительные меры. Этому предшествовала реорганизация и "запуск машины" антирелигиозной пропаганды под видом "науч­но-атеистической" деятельности. Кроме того, Московская Патриархия с ее окрепшим положением должна была казаться Хрущеву остатком сталинизма, подлежащим уничтожению в ходе десталинизации.

Преследование Церкви началось в 1959 году. В итоге более половины церковных учреждений было конфискова­но: из 22000  приходов в 1958 году осталось около 12000, но и это число при Брежневе снизилось до менее 7000; из 69 монастырей в 1958 году лишь 16 или 17 имелось в распоряжении Церкви в 1964 году; из 8 духовных семинарий в 1958 году (Москва, Ленинград, Одесса, Киев, Минск, Саратов, Ставрополь, Луцк на Волыни) в 1964 году остались только первые три из перечисленных. Нетронутыми остались две духовные академии в Москве (Загорске) и Ленинграде.

В 1960 году Патриарх Алексий попытался в публичном выступлении намеками защитить Церковь от хрущевских "мероприятий": "Правда, несмотря на все это, Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви. Кроме того, в таком положении Церкви есть и много утешительного для верных ее членов, ибо что могут значить все усилия человеческого разума против христи­анства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел Сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адова не одолеют Церкви Его".

Так как, по тактическим соображениям, применить какие-либо меры против Патриарха было бы неосторожно, советское руководство еще в 1960 году добилось отстране­ния от должности митрополита Николая (Ярушевича), самого высокопоставленного и авторитетного после Патри­арха церковного деятеля, заведующего Отделом внешних церковных сношений, ответственного за реализацию внеш­неполитических директив советского правительства в сфере церковной политики. Некоторые обстоятельства его смерти 13 декабря 1960 года заставляют предполагать, что митрополит Николай (Ярушевич) был убит. Одновременно прежний председатель Совета по делам РПЦ Георгий Карпов, под руководством которого происходило восстанов­ление Церкви во время и после войны, был замещен Владимиром Куроедовым, известным своим последователь­ным исполнением жесткой хрущевской линии в церковной политике, вплоть до его вынужденного ухода на пенсию в 1984 году. После смешения Хрущева в 1964 году практику массовых закрытий храмов сменили более тонкие методы лишения приходов регистрации (свыше 4000 закрытых храмов в период 1964-1982 гг.); к 1986 году у РПЦ осталось только 6800 приходов.

В то же время власти дали разрешение РПЦ (и другим Церквам в СССР) на установление экуменических кон­тактов с целью закамуфлировать преследование религии. В 1961 году РПЦ ходатайствовала о принятии ее во Всемирный Совет Церквей (ВСЦ) - это ходатайство было сразу же удовлетворено. Отвлекающий маневр удался: ВСЦ и весь мир ликовали - Церкви в СССР отныне свободны. Многие западные представители ВСЦ почти до 1990 года отрицали преследования верующих в Советском Союзе, потому что их братья-епископы из СССР все время твердили, что там "нет преследований по религиозным убеждениям". Процитируем для наглядности письмо мит­рополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия доктору Конраду Райзеру, тогда заместителю Генерального секре­таря ВСЦ, датируемое 1981 годом: "В Вашем письме поставлено к нам несколько вопросов. Первый из них касается судебных процессов и решений судов по делам нескольких советских граждан, называемых религиозными диссидентами. Вы полагаете, что обвинения, лежащие в основе этих судебных процессов и приговоров, могут быть не вполне поняты в СССР и за его пределами... В ходе упоминаемых судебных процессов в адрес нашей Церкви в целом и ее официальных представителей не было предъявлено никаких обвинений и не направлено никакой критики... К сожалению, многие стороны жизни нашего общества, включая права человека и особенно вопросы религиозной свободы, западными информационными аген­тствами подаются часто весьма искаженно, в духе так называемой психологической войны. Отсюда не удивитель­но и превратное, как правило, их понимание за границей".

Церковные деятели Московской Патриархии должны были представлять своим западным собеседникам церков­ную жизнь в СССР как свободную и нормальную и опровергать любой намек на репрессии против верующих как клевету - зачастую с муками совести, когда такие лживые опровержения делались во время закрытия храмов в их епархиях.  Открытые архивы КГБ показывают, в какой степени искажалось положение Церкви в СССР с целью манипулирования Всемирным Советом Церквей. Вот, на­пример, рапорт КГБ от июля 1984 года: "В Швейцарию в составе делегации Русской православной церкви на ЦК Всемирного Совета церквей выезжали агенты... [перечис­ляются их клички], имевшие задание на продвижение на пост генерального секретаря Всемирного совета церквей приемлемого для нас кандидата. На эту должность избран Эмилио Кастро, избрание которого, помимо РПЦ, поддер­жали церкви соцстран".

Разрешенные Хрущевым экуменические контакты при­вели к развитому обмену визитами с западными странами, что в определенной степени и служило защитой для Русской Церкви. Год 1961 особенно отчетливо показывает диалектику" церковной политики СССР, заключавшуюся в репрезентации Церкви на международном уровне в сочетании с усиленной идеологической борьбой и админи­стративным ее преследованием внутри страны.

В то время как РПЦ с вновь приобретенным между­народным престижем, должна была, по поручению госу­дарственных органов, во Всемирном Совете Церквей отвлекать внимание западной общественности от пресле­дований религии и пропагандировать советское понимание "мирного сосуществования", государство нанесло очередной тяжелый удар по внутрицерковной жизни. Постановление Священного Синода от 19.4.1961 года, навязанное государственной властью, лишило священника руководства при­ходом и, следовательно, руководства административной и финансово-экономической сторонами жизни прихода. Это поставило священника в полную зависимость от "испол­нительного органа" прихода, состоявшего исключительно из мирян и подчинявшегося лишь Совету по делам религий. Получалось, что именно "исполорган" нанимал или же увольнял священника как "служителя культа". Если сравнить соответствующие статьи Положений 1945 и 1961 годов, то разница очевидна: в Положении 1945 года § 40 гласил: "Настоятель храма является по своей должности непременным членом приходской общины и председателем исполнительного ее органа (церковного совета)...", а в § 41 говорилось: "Исполнительный орган приходской общины верующих, под непосредственным руководством и наблю­дением настоятеля храма... ведет церковное хозяйство...", в то время как соответствующий параграф документа 1961 года дает следующее штатное расписание: "Настоятель прихода и прочие священники (где они есть) суть пастыри прихода, которым поручено епископом совершение в приходском храме общественного богослуже­ния и церковных треб, преподание церковных таинств по Церковному Уставу и руководство их в жизни христиан­ской. Они ответственны перед Богом и своим епископом за благосостояние прихода со стороны его религиозной настроенности и нравственного преуспеяния. Настоятель храма... осуществляет духовное руководство прихожанами, наблюдает, чтобы богослужения совершались в храме истово, благолепно, в соответствии с требованиями Цер­ковного Устава, и чтобы все религиозные нужды прихожан удовлетворялись своевременно и тщательно".

По новому Положению приход был изъят из админи­стративного управления епископа и де-юре вообще выведен из церковной иерархической структуры: "двадцатка" из­бирала правление прихода - "исполорган", но местные советы по делам религий могли отвергнуть избранных, тем самым способствуя выдвижению в состав этой, состоящей из трех членов, управленческой структуры людей, готовых на сотрудничество с властями. Таким способом был обеспечен контроль над жизнью прихода (Постановление ВЦИК и СНК "О религиозных объединениях" 1929 г., ст. 8, изменения в указанном постановлении от 23.6.1975 г., ст. 14): "Регистрирующим органам предоставляется право отвода из состава членов исполни­тельного органа религиозного органа религиозного общества или группы верующих отдельных лиц". Сама же Церковь с 1961 года официально не могла влиять на состав приходского совета.

Ужесточение антирелигиозного курса отражалось и в новой партийной Программе, и в новом Уставе КПСС, принятых в октябре 1961 года. Государственное законода­тельство о культах поддержало этот курс в декабре 1961 года тайными директивами, однако официально это было объявлено только в 1975 году новой редакцией некоторых статей Закона о культах 1929 года.

Благодаря стараниям митрополита Никодима (Ротова), РПЦ несколько изменила свое отношение к Римско-Католической Церкви. 10.10.1962 года Священный Синод принял приглашение послать наблюдателей в Рим на II Ватиканский Собор. Развивающиеся связи с Римской Церковью побудили Священный Синод 16.12.1969 года принять решение о приобщении Святых Тайн, в исключительных случаях, старообрядцев и католиков. Но сак­раментальная общность с католиками не пользовалась большой поддержкой в РПЦ, и в 1986 году решение было аннулировано. Кроме того, отмена диктовалась еще и тем, что РПЦ была единственной Церковью во всем православ­ном мире, которая пошла на этот шаг, чем вызвала среди православных критику.

В октябре 1964 года Хрущев был отстранен от власти. Его преемник, Леонид Брежнев, не отменил ни одного репрессивного мероприятия Хрущева, наоборот - число официально зарегистрированных приходов РПЦ уменьши­лось примерно с 11 500 (1964 г.) до 7000 (1984 г.). Изменения и дополнения, внесенные Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 23 июня 1975 года в постановление 1929 года "О религиозных объединениях", сделали многие статьи очень жесткими (например каса­тельно закрытия храмов). Приходская жизнь ограничива­лась чисто "культовым действом". Остались под запретом как любые попытки организовать какие-либо христианские кружки (молодежные, женские и так далее), так и катехизаторская деятельность и благотворительность. Служба священника по-прежнему ограничивалась местом его регистрации. Он и раньше не имел права посещать людей, за исключением умирающих и тяжело больных. В больницах, домах престарелых и местах заключения священник мог исполнять свои обязанности духовника лишь тогда, когда ему предоставлялось отдельное помеще­ние. Но это, по утверждениям властей, было невозможно, потому что, как правило, в подобных заведениях не оказывалось такого помещения. Запрет на любую катехи­заторскую деятельность, даже в "культовом здании," был крайне болезненным ограничением для всех вероисповеда­ний. Несмотря на своеволие и пренебрежение со стороны властей ими же созданными законами, до предела ограничивавшими сферу церковной жизни, многие приходы разными способами стремились обойти эти законы и тем самым с конца 70-х годов способствовали активизации приходской жизни.

Массовые разрушения храмов после 1964 года прекра­тились. Брежневская эпоха характеризовалась неким status quo в отношениях между властью и обществом, так называемым "застоем". В советском обществе, в интеллек­туальных и национально настроенных кругах, вновь возник интерес к религиозным вопросам, а в связи с этим и к Русской Православной Церкви. Получило распространение своего рода религиозное диссидентство, представители которого требовали большей независимости Церкви от государства и создания полнокровной жизни в приходах. Все сказанное дает нам основание заключить, что смещение Хрущева в 1964 году явилось в какой-то степени положительным моментом для РПЦ и для других вероис­поведаний в СССР, положение которых, правда, и дальше оставалось стесненным и ограниченным, но зато менее непредсказуемым.

В конце 60-х годов среди молодой интеллигенции возникло стремление к духовному нонконформизму, раз­вившееся впоследствии в правозащитное гражданское движение, охватившее и церковные круги. Когда после падения Хрущева появилась надежда на ослабление антирелигиозной кампании, два московских священника, Глеб Якунин и Николай Эшлиман, в открытых письмах в ноябре и декабре 1965 года Патриарху и руководству СССР выразили свой протест против беззакония и подчиненного положения Церкви. Тем самым они вызвали волну последующих выступлениий и протестов, на что власти отвечали арестами.

В открытом письме священников Н. Эшлимана и Г. Якунина Патриарху Алексию читаем: «И вот ныне горькой истиной, очевидной для всякого человека, любящего Христа и Его Церковь, стало ясно, что Русская Церковь тяжело и опасно больна, и болезнь Ее всецело оттого, что церковная власть уклонилась от исполнения своего долга, отступив за тот предел, далее которого нельзя идти... Однако за период 1957-1964 гг., под личным давлением Хрущева, допустившего "субъективизм и администрирование в руко­водстве", впоследствии осужденные Коммунистической партией и Советским правительством, Совет по делам Русской Православной Церкви коренным образом изменил свою природу, превратившись из официального органа-по­средника в орган неофициального и незаконного управле­ния Московской Патриархией. Ныне в Русской Церкви создалось такое положение, при котором ни одна сторона церковной жизни не свободна от активного администра­тивного вмешательства со стороны Совета по делам Русской Православной Церкви, его уполномоченных и местных органов власти, вмешательства, направленного на уничто­жение Церкви!».

Сопротивление возникло и в епископате. Патриарх Алексий, под давлением властей, вынужден был жестко реагировать на деятельность церковных диссидентов, при­меняя дисциплинарные меры. Инакомыслящие священники и епископы были отправлены за штат: "Преосвященный архиепископ Ермоген, согласно поданного им прошения, 25 ноября 1965 года был освобожден Священным Синодом от управления Калужской епархией. Однако он по-своему истолковал свое увольнение и выражал устно и письменно недовольство постановлением Священного Синода и при этом тенденциозно излагал некоторые стороны церковной жизни; в отношении Святейшего Патриарха, Священного Синода и других Преосвященных архиереев выражал недопустимую несдержанность. Преосвященный рассылал письма, вносящие соблазн в течение церковной жизни, с целью оказать влияние на высшую Церковную власть в нужном ему направлении", Архиепископ Ермоген в своей историко-канонической справке, представ­ленной Патриарху Алексию, прямо заявил, что РПЦ возглавляется председателем Совета по делам рели­гий, а не Патриархом.

 

РПЦ при Патриархе Пимене (1971-1990) во времена "застоя".

Поместный Собор, собравшийся после смерти Патриарха Алексия в 1971 году, избрал митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена (Извекова, род. 1910) новым Пат­риархом. Важным решением этого Собора была отмена анафемы, лежавшей на старообрядцах с 1666-1667 годов. Их обряды признаются такими же "равночестными" и "спасительными", как и новые, "никоновские". Как уже упоминалось, в 1975 году были внесены изменения в законодательство о культах 1929 года. Несмотря на определенные ужесточения этого законодательства по сравнению с Постановлением 1929 года, обновленный вариант покончил с абсолютной юридической неопределен­ностью прошедших десятилетий, давая некоторый простор для существования вероисповеданий. Но и для нового Постановления характерна туманность формулировок, так что выдвигать претензии, ссылаясь на определенные параграфы, было невозможно. Как показывал прежний тяжкий опыт, наличие закона в Советском Союзе еще не значило его соблюдения государством, которое могло пользоваться им по своему усмотрению. Религиозные объединения получали некоторые права юридического лица, которые, по сути, принадлежали РПЦ еще с 1945 года (разрешение на собственность для совершения куль­товых обрядов). Совет по делам религий уже не действовал как координационный орган государственных и церковных интересов (что входило в деятельность Совета по делам РПЦ 1944-1966 гг.); отныне у Совета возобладали, прежде всего, функции контроля над "религиозными обществами".

Новая Конституция СССР 1977 года в своих статьях о вероисповеданиях не дала ничего нового. Такие понятия, как "свобода совести" (ст. 52), "свобода слова" (ст. 50), с помощью ссылок на "соответствие целям строительства коммунизма" и на "интересы народа", в знакомой манере урезались или получали иной смысл с помощью статьи 59: "Осуществление прав и свобод неотделимо от испол­нения гражданином своих обязанностей. Гражданин СССР обязан соблюдать Конституцию СССР и советские законы, уважать правила социалистического общежития, с досто­инством нести высокое звание гражданина СССР".

Соответственно, представители Московской Патриархии за границей наряду с "миротворческой деятельностью" должны были представлять положение верующих в СССР как совершенно нормальное, и все намеки на преследования религии и угнетение Церкви толковать как ложь империалистов, стремящихся дезавуировать Советское го­сударство в глазах своих граждан.

Однако ни один епископ Патриархии в своем угодни­честве перед советской властью и конформистских выска­зываниях не пошел так далеко, как долголетний предсе­датель Издательского отдела, архиепископ, потом митрополит, Волоколамский Питирим (Нечаев), защищав­ший, к примеру, запрет катехизаторской деятельности в СССР и назвавший его оправданным и разумным, а каждого, кто ему противоречил или высказывал сомнения, с высоты своего епископского достоинства квалифицировал как сторонника холодной войны и анти­экумениста.

О том, какая в действительности проводилась политика по отношению к религии в 70-х годах, рассказала получившая распространение на Западе самиздатская литература. В ней приводились ужасающие данные о том, как власти решали все вопросы произвольно и диктаторски, не обращая никакого внимания на законы, в том числе и на основной закон - Конституцию. Их целью было - в соответствии с партийной доктриной - не допускать развития религиозной жизни. До 1987 года такие утвер­ждения о намеренном ограничении церковной жизни со стороны государства были бы с возмущением отвергнуты Церковью и тем более властями как клевета. Сейчас стало общепризнанным фактом, что в религиозной сфере госу­дарством были допущены бесчисленные беззакония и злоупотребления служебным положением.

Наряду с самиздатской литературой на Запад попали и официальные документы, показывающие практику со­ветской политики в отношении религии при Брежневе. Особенно показательны тайный отчет заместителя предсе­дателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР Василия Фурова членам ЦК КПСС (1975 г.) о мерах по ограничению деятельности РПЦ и письмо епископа Полтавского Феодосия (Дикуна) Брежневу (1977 г.), в котором епископ разоблачает неблаговидную практику местных Советов по делам религий. Оба документа приведенными в них удручающими фактами показывают, с каким открытым цинизмом власти нарушали законода­тельство. Епископ в своем письме просил, чтобы власти по крайней мере, придерживались законов, которые и без того оставили Церкви очень мало места для деятельности: "Итак, Русская Православная Церковь обречена на медленное умирание. А сейчас она пока пьет огненную чашу страданий... Ибо, если было бы противо­естественным, чтобы дела коммунистов решали антиком­мунисты, то так же нелепо видеть, как неверующие в лице уполномоченных решают дела верующих. Пусть все встанет на свои места. Таков закон правды".

Конец 70-х годов характерен феноменом так называе­мого "религиозного возрождения". Интеллигенция прояви­ла большой интерес к православию, понимая его как хранителя русской культуры и национальных традиций. Возник целый ряд недолговечных подпольных журналов, занимавшихся обсуждением православных тем с разных точек зрения. В Москве священники Димитрий Дудко и Александр Мень после богослужений собирали верующих для бесед. Они не были в этом единственными, но на Западе наиболее известными стали именно они. Очень часто молодые люди встречались в Москве, Ленинграде, Киеве, Смоленске и в других городах на так называемых религиозно-философских семинарах, где в центре внимания стояли вопросы веры и русской религиозной философии. Создавались также женские православные группы.

Всей этой деятельности был положен конец в период с 1979 по 1981 год, когда были арестованы наиболее выдающиеся представители церковного инакомыслия. На встревоженный запрос экуменического Совета Церквей тогдашний заведующий Отделом внешних церковных сношений митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий кратко ответил, что у государства по поводу этих уголовных процессов нет никаких претензий к Церкви, и что западная общественность неправильно информирована. Были и другие епископы, которые также заявляли, что в СССР вера не преследуется, а те лица, которые подвергаются судебным преследованиям, нарушили советские законы. Некоторые арестованные диссиденты "покаялись" - среди них был и о. Димитрий Дудко. В своих "покаяниях" (благодаря которым приговоры для них были смягчены до условных) они обвиняли себя в том, что были агентами западных спецслужб. Некоторые из тех, кто не хотел "каяться" (например Татьяна Горичева), были высланы из страны. Иные были осуждены на лагерный срок до десяти лет (Александр Огородников, Владимир Пореш и другие). Ничего не известно об официальных выступлениях РПЦ в защиту обвиняемых. Для нее эти диссидентские круги были скорее всего бременем, той неприятностью, которая могла нарушить неустойчивый баланс в отношениях между Церковью и государством и сделать невозможной активность Церкви в деле упрочения приходской жизни, столь нежелательной для властей.

Экуменическая активность РПЦ более всего, естествен­но, бросалась в глаза на Западе. Она была направлена на достижение двух целей: во-первых, выступление за обще­православное дело, причем на первый план выдвигалось так называемое "вертикальное" измерение (Бог, спаситель­ные дела Христовы, молитва) вместо "горизонтального" измерения (социальные задачи и милосердие), преоблада­ющего, в западных Церквах, которые (с точки зрения православных) пренебрегают первым измерением в своей деятельности; во-вторых, пропагандирование так называе­мого "богословия мира", созданного РПЦ, и, в особенности, пропагандирование советской внешней политики, которая a priori считалась "политикой мира". Привязанность (конечно, не всегда добровольная) "мирных инициатив" Церкви к советской внешней политике зашла так далеко, что ей (Церкви) пришлось даже оправдывать, прибегая к официальным советским аргументам, военные акции, например подавление восстания в Венгрии в 1956 году:

"А в Венгрии возникла попытка враждебных народу сил нарушить мирный строй жизни, угрожая огромными международными осложнениями... К счастью, эти кровавые вспышки новой войны скоро были затушены... Следует в то же время отметить, что, к сожалению, некоторые зарубежные высокие духовные лица, будучи, видимо, неправильно осведомлены о событиях в Венгрии, обратились к нам с призывом повлиять на наше Правительство в смысле отказа от помощи венгерскому народу в его борьбе против сеявших смуту и стремившихся превратить Венгрию в неизбежный очаг новой мировой войны"; ввод войск в Чехословакию в 1968 году: «"Войска союзных стран, временно вступивших на территорию Чехословакии, не будут вмешиваться во внутренние дела Чехословацкой Социалистической Республики". Это поло­жение, как мы и слышим, подтверждается повседневной жизнью Чехословакии, которой руководят конституцион­ные органы страны во главе с законно избранными и уважаемыми народом деятелями уже в упоминавшемся советско-чехословацком Коммюнике совершенно ясно го­ворится о понимании и поддержке советской коммунистической партии Чехословакии и Правительства ЧССР в их усилиях продолжать направление деятельности, наметив­шееся в ЧССР с января текущего года... Вместе с тем в Вашем документе ничего не говорится о причине временного вступления на территорию Чехословакии войск пяти союзных с ЧССР стран... каковой явилась необходимость защиты социалистического строя в Чехословакии, которому народ этой страны предан и само существование которого оказалось перед угрозой со стороны разрушающей деятель­ности антисоциалистических сил». И, наконец, оправдывается вторжение в Афганистан 1979 года: "Поэ­тому естественно, что правительство Афганистана, в соответствии с Советско-Афганским Договором о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве и Уставом ООН много­кратно обращавшееся к нашей стране за помощью в отражении агрессии извне, получило эту помощь. Мы, церковные люди, понимаем и разделяем причины, привед­шие к этому шагу Советское правительство и не считаем ни в какой мере оправданным использование событий в Афганистане как повод для раздувания недопустимой кампании по срыву проведения в Москве Олимпийских игр 1980 года".

До 1987 года так называемая "миротворческая деятель­ность" РПЦ обеспечивала ей некоторую, хотя и малозна­чительную, роль в жизни Советского Союза. Значение этой роли преувеличивалось государственными органами и самой Церковью до уровня "важной в общественной жизни страны". РПЦ выступала лидером и представителем всех вероисповеданий в СССР, организовывала мирные конфе­ренции и совещания, не находившие в стране  никакого отклика, но на Западе считавшиеся символом стремления к миру всех вероисповеданий в СССР и мнимой их свободы. "Общественная роль" РПЦ проявлялась и в сотрудничестве ее иерархов с Обществом советско-амери­канской дружбы, Обществом советско-индийской дружбы и так далее, участие в которых выражалось в поездках за границу. Значительным бременем для всех вероиспове­даний являлся "Фонд мира", в который они должны были отдавать большую часть своего дохода. Епископ Полтавский Феодосии жаловался в письме Брежневу (1977 г.), что Совет по делам религий не только навязывал им эти взносы, но и определял их размеры (до 40% приходского дохода).

 

Монастыри, духовное образование и издательская деятельность в период от Хрущева до Горбачева.

Православные монастыри имеют в значительной мере иные функции по сравнению с организованными в ордена монастырями латинской традиции, которые посвящают свою деятельность определенным социальным, милосерд­ным или же научным целям. Православные монастыри, в первую очередь, служат для молитвы, размышления и духовного наставления; кроме того, сюда устремляются миряне-паломники, желающие получить благословение старцев, особо почитаемых в том или ином монастыре. Миряне также стремятся во время пребывания в самом монастыре или его окрестностях очиститься от грехов путем покаяния, а это невозможно без духовной связи с одним или несколькими монахами. Образ монаха, старца, суще­ствовавший еще в древних Церквах Малой Азии и Северной Африки, в России возродился в XIX веке (сперва в Оптиной Пустыни); это - духовный наставник, на основе своего богатого личного опыта помогающий обще­нию с Богом людям, ищущим поддержку в духовной и повседневной жизни.

Монастыри имеют большое значение для всего право­славия не в последнюю очередь потому, что епископы должны быть монахами. Если этот принцип в Греческой Церкви является часто формальностью, то в русском православии он воспринимается весьма серьезно. Во всяком случае, РПЦ нужно много монастырей для выполнения вышеуказанных целевых установок - в особенности для духовного наставления верующих. Достаточно большое количество монастырей было в 1914 году - 953 (или даже больше тысячи). Число монахов, монахинь и послушников в этих монастырях достигало 100000 (см.: Всеподданейший отчет обер-прокурора за 1914 год).

В 20-е годы все монастыри были ликвидированы, как правило, самым жестоким образом: монахи и монахини были изгнаны, многие арестованы и отправлены в лагеря (например в концентрационный лагерь в бывшем мона­стырском комплексе на Соловецких островах).

В результате раздела Польши между Гитлером и Сталиным (Пакт Молотова–Риббентропа 1939 г.) и включения в состав СССР новых западных земель, на территории Советского Союза оказалось более 100 мона­стырей (особенно много их было в Галиции и на Волыни). Сталин не смог ликвидировать эти монастыри, так как учитывал мнение своих союзников - сначала Гитлера, а после 1941 года - США, Англии, Франции и так далее. В 1945 году РПЦ была возвращена Троице-Cергиева Лавра в Загорске (Сергиевом Посаде) - первый монастырь на территории СССР в границах 1937 года. Таким образом, после второй мировой войны на территории Советского Союза, увеличившейся за счет польских восточных обла­стей, снова насчитывалось 104 православных монастыря.

Уже при Сталине это число резко сократилось, но все-таки в начале правления Хрущева в 1958 году в стране было еще 69 монастырских обителей. Антирелигиозная деятельность Хрущева лучше всего видна на примере монастырей: к 1964 году из 69 монастырей осталось лишь 18 - из них 6 мужских и 12 женских. Число монашествующих в середине 80-х годов составляло от 1500 до 2000. Характерно местонахождение этих монастырей на территории Советского Союза: в сердце России была лишь Троице-Cергиева Лавра; на границе РСФСР с Эстонией (на земле, с 1920 года входившей в состав свободной Эстонии по Тартускому мирному договору) - Псково-Печерский монастырь. Затем монастыри РПЦ в Эстонии (1), Латвии (2), Литве (1), Белоруссии (1), на Карпатской Украине (2), в Молдавии (1) и на остальной части Украины (7). Существовало 18 общин монашествующих, но мона­стырей - только 17, потому что в Жировицком монастыре около Минска жили вместе общины монахов и монахинь, изгнанных из своих монастырей в Гродно и Полоцке. Во всяком случае в сердце русского православия, если не считать Троице-Сергиевой Лавры, - ни в европейской части России, ни в Сибири - после 1964 года не было ни одного монастыря.

Лишь в канун Тысячелетия Крещения Руси РПЦ был возвращен Данилов монастырь в Москве, а точнее сказать его развалины. К 1988 году благодаря большим финансовым средствам Патриархата, добровольной работе тысяч верующих, помощи горбачевской администрации и, не в последнюю очередь, большим западным пожертвованиям, особенно из Германии, монастырь со своими тремя храмами и многочисленными административными зданиями был восстановлен. Так как в Данилов монастырь было переведено Церковное Управление, то его, скорее, можно назвать административным центром, чем местом тишины, молитвы и созерцания.

В период между 1948 и 1958 годами в Советском Союзе были две духовные академии и восемь духовных семинарий. В послехрущевский период до прихода к власти Горбачева будущие священники получали образование в духовных семинариях Москвы (в Загорске-Сергиевом Посаде), Ленинграда и Одессы. В Загорске и Ленинграде действуют духовные академии для образования, в основном, будущего церковного руководства - епископов, настоятелей монастырей и так далее. В 1985 году в духовных учебных заведениях обучалось 2000 будущих священнослужителей (из них 800 заочно и 150 в регентских классах). Духовные учебные заведения не могли обеспечить кадрами даже оставшиеся 6800 приходов; вообще, острая нехватка священников остается проблемой для Церкви и в 90-е годы. В связи с этим большое число семинаристов рукополагали еще до окончания учебы и отправляли на приходы. Но и эта мера не очень помогала. Потому епископы рукополагали ежегодно сотни чтецов, псаломщи­ков, хористов и других прихожан (как правило пожилых) - проблема в этом случае была в получении разрешения областного уполномоченного по делам религий. Если у прихода не было священника, то ему грозило лишение регистрации, поэтому "добрый" епископ всегда старался любыми способами увеличивать количество священников, но это редко удавалось. В 1986 году на 6800 общин приходилось примерно такое же число священников.

Церковь никогда не испытывала недостатка в кандида­тах на должность священника, но как минимум половина желающих не могла поступить в семинарию из-за нехватки мест. В отборе кандидатов участвовала не только комиссия семинарии - свое веское слово говорили также и местные власти. Так называемые "экстремисты", "фантазеры" и "религиозные фанатики" не имели доступа к духовным заведениям. Такими отрицательными определениями характеризовались, как правило, кандидаты на поступление в семинарию, особенно ревностные в вопросах веры, какие и нужны были приходам. Разрешение учиться в семинарии часто зависело от готовности кандидата сотрудничать с КГБ, то есть от готовности писать отчеты о сокурсниках и преподавателях.

Уровень образования в духовных семинариях был скорее низким, чем средним. Вновь, как и несколько столетий назад, насущными стали требования повысить уровень образования и оснащения семинарий литературой и вспомогательными средствами. В 1988 году ректор Москов­ских духовных школ заявил: "Духовные школы удовлет­воряют нужды РПЦ лишь наполовину... Весьма остро стоит вопрос об уровне преподавания в учебных заведениях РПЦ... Несмотря на несомненные положительные сдвиги последних лет, проблема эта не теряет актуальности...".

Издательская деятельность Московской Патриархии имела большей частью оправдательную функцию. Ежеме­сячник "Журнал Московской Патриархии", издававшийся тиражом 30000 экземпляров, очень редко доходил до приходов (в провинции). С другой стороны, за границей журнал распространялся очень щедро и, разумеется, бесплатно - буквально упаковками для всех заинтересованных, но почему-то в еще больших количествах - для незаинтересованных. С послевоенного времени до 1987 года было напечатано всего около 500000 экземпляров Библии, Нового Завета и Псалтири; если считать, что число верующих в 90-м году составляло примерно 70 миллионов православных, то это - капля в море. Несмотря на увеличение количества наименований книг, издававшихся, в 80-е годы, заведующий Издательским отделом архиепи­скоп Волоколамский Питирим подвергся критике на Синоде 1989 году за то, что деятельность издательства не ориентирована на нужды приходов и священников, а направлена на выпуск особо дорогих, библиофильских изданий, могущих произвести впечатление на Западе.

 

Поворот церковной политики вследствие "перестройки" Горбачева.

Смерть Леонида Брежнева в 1981 году, по сути, не означала конца брежневской эры. Через короткие интер­валы времени Генеральными секретарями ЦК КПСС стали Ю. Андропов и К. Черненко. Оба скончались после нескольких месяцев пребывания у власти. У обоих не было ни времени, ни намерения взять курс на либерализацию.

Когда в 1984 году Михаил Сергеевич Горбачев был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС, многие, во всяком случае на Западе, смотрели на него с надеждой, так как он по возрасту не принадлежал к команде геронтократов, которых привыкли видеть в высших эше­лонах партийной и административной власти. Сначала он ничем не отличался от своих предшественников. В 1985 году он запустил в оборот понятие "перестройка", под которым имел в виду реконструкцию полностью прогнив­шей экономики СССР, о чем он открыто говорил.  Совершенный развал в промышленности и сельском хозяйстве должен был, по мнению Горбачева, с помощью перестройки смениться созданием рентабельных промыш­ленных предприятий, колхозов и совхозов. Вскоре были введены еще два термина - "гласность" и "демократиза­ция", которыми Горбачев обозначал нововведения в административно-юридической и политической сферах жиз­ни Советского Союза. Сначала все это не воспринималось всерьез, многие считали, что новый "молодой" лидер хочет сделать себе имя. Когда же он начал проводить в жизнь свои первые мероприятия с целью консолидации экономики (увольнения нерадивых работников, антиалкогольная кам­пания, выборность и особенно практика голосования, в результате которой теряли теплые места управленческие кадры среднего звена), то он столкнулся с первыми признаками сопротивления. Партийная и государственная бюрократия ополчилась против него сразу же после провозглашения лозунгов о гласности и демократизации. Небольшой интеллектуальный средний слой был в восторге от начинавшейся либерали­зации в печати и во всех областях культуры (литературе, театре, кино), так как первые шаги в этом направлении подкреплялись попытками демократизации законов. Но этот тонкий слой не мог стать опорой для Горбачева во время массированной атаки на него.

В религиозной жизни сначала ничего не менялось. Как и его предшественники, Горбачев критиковал неэффектив­ную работу антирелигиозных активистов и атеистических организаций. Он считал, что в их работе много форма­лизма, что они боятся личных дискуссий с верующими и что составленные ими победные отчеты и статистика не имеют под собой почвы. В атеистической работе, по его мнению, нужно развивать инициативу и творческий подход. Еще в ноябре 1986 года Горбачев выступил в Ташкенте с речью, ставшей впоследствии известной, в которой он (имея в виду мусульман) резко осуждал тех, кто идет в мечеть с партбилетом в кармане.

Горбачев постоянно подчеркивал, что он не стремится к демократии западного образца. Он пытался оживить старый советский миф, что коммунизм будто бы можно очистить от темных пятен сталинизма, хрущевского "волютнаризма" и, не в последнюю очередь, брежневского "застоя". Несмотря на это, Горбачев был вынужден в некоторых областях отойти от "чистоты" учения Маркса и Ленина: он пытался обеспечить себе поддержку верующих в Советском Союзе, поскольку многие люди уходили в религию, разочаровавшись в партии и политике. Во время, празднования Тысячелетия христианства на Руси впервые было названо во всеуслышание число верующих.

Для поднятия фактически развалившейся экономики Горбачев был вынужден обратиться к Западу за помощью - ему требовалась валюта. Одних только предложений о разоружении не хватало, чтобы в короткое время укрепить экономику. В его внешнеполитическое наступление были вовлечены, наконец, и верующие. Если некоторые религиозные организации мира (в первую очередь Христианская Мирная Конференция в Праге) уже давно входили в штурмовую группу советской внешней политики, то теперь, уже в большей мере, и христиане Запада должны были сильно повлиять на свои правительства в смысле поддержки Горбачевского нового курса. Горбачев стремился создать во всем мире впечатление, что с 1987 года свобода вероис­поведания в СССР входит в концепцию гласности и перестройки. В то время как в советских газетах для внутреннего потребления антирелигиозная пропаганда про­должалась в установленном порядке, в изданиях, предназ­наченных для Запада ("Голос Родины", "Московские новости", "Отчизна" и так далее) проявлялось толерантное и даже вполне положительное отношение к религии.

Постоянно появлялись сообщения о регистрациях новых приходов и других прогрессивных начинаниях, но скоро стало ясно, что в большинстве случаев речь шла об одних и тех же событиях - лишь менялись названия населенных пунктов. С весны 1987 года напечатанные специально для заграницы журналы сообщали о регистрации десятков или сотен новых приходов, в первую очередь православных, а Патриарх Пимен после года пропагандистской шумихи прямо назвал (в "Известиях" от 9.4.1988) постыдно-не­ловкую цифру - 16 новозарегистрированных в 1987 году православных приходов!

Во второй половине 1987 года в идеологическом рупоре ЦК КПСС журнале "Коммунист" (1987. № 12) появились статьи А. Клибанова, Л. Митрохина и Б. Раушенбаха, свидетельствовавшие о дифференцированном подходе ЦК к религиозным вопросам. Высказанные мысли не были бесспорно новыми: "Христианство явилось религиозным, идеологическим ферментом новой цивилизации", "Введе­ние христианства, ставшего идеологической основой единой феодальной государственности Древней Руси, сыграло в период раннего средневековья прогрессивную роль" - в исторической специальной литературе можно было и раньше натолкнуться на подобные мнения. Однако статьи были напечатаны в центральном идеологическом органе ЦК КПСС и самим этим фактом они получали особый статус: эти и им подобные статьи в других советских журналах, особенно в ведущем атеистическом органе "Наука и религия" (например в № 11, 1987 г. - К. Харчев; в № 1, 1988 г. - Б. Рыбаков), предвещали начало нового отношения партии и государства к РПЦ. Другие издания (например "Правда" от 28.1.1988) высказывались против подобных "размываний" старых коммунистических позиций, обосновывая это тем, что КПСС, Советское государство и его общество должны дорожить ленинскими традициями, и если изменить исторической "правде" (иными словами, если признать положительную роль Церкви в истории), то это приведет к подрыву идеологии и к потерям в духовной культуре.

Совет по делам религий краткое время издавал журнал "Религия в СССР" на русском, английском, немецком, французском, испанском и арабском языках, который в обычном стиле пресловутой пропаганды для заграницы рассказывал о туманных возможностях развития Церквей при Горбачеве. Патриархии "разрешили" начать издание "Московского Церковного Вестника" (также на нескольких языках мира, на прекрасной глянцевой бумаге с прекрас­ными фотографиями), служивший той же цели, что и "Религия в СССР", - мало достоверной информации, много дезинформации о подъеме религиозной жизни в СССР (также и о старообрядцах, Римско-Католической Церкви, о лютеранах в Прибалтике, баптистах, синагогах, исламе и буддизме).

В конце 1987 - начале 1988 года обозначилось новое качество советской церковной политики. Его можно охарактеризовать формулой: "Советский Союз не является режимом, преследующим религию, но это страна, в которой и атеисты и верующие совместно строят социализм". Горбачеву нужна была поддержка Церквей, особенно РПЦ. Он воспользовался предстоявшим празднованием Тысяче­летия Крещения Руси, чтобы получить поддержку своей политики внутри страны (верующие) и за рубежом (общественное мнение Запада). С начала 1988 года советские газеты, в том числе и региональные, были наполнены религиозной тематикой, священникам повсюду предоставлялось слово. Ничего удивительного нет в том, что атеистическая сторона высказывалась также. Однако в этот период ведущий атеистический орган "Наука и религия" постепенно превратился в серьезный и интересный религиоведческий журнал.

Почти одновременно получил распространение доклад, прочитанный К. Харчевым на встрече с преподавателями высшей партийной школы в Москве ("Русская мысль" от 1988г.). В своем докладе председатель Совета по делам религий сказал, что государство и далее должно определять путь Церкви и (в тогдашней ситуации) использовать ее в целях перестройки. Он заявил: "Перед нами встает задача: воспитание нового типа священника; подбор и постановка священников - дело партии... И так как Власть полностью принадлежит нам, то в наших силах направить эти рельсы в ту или иную сторону в зависимости от наших интересов... Сейчас основная задача - это реальный контроль Церкви в политике партии".

 

Тысячелетие Русской Православной Церкви.

Вероятно, и Горбачев намеревался дать Церкви большую свободу и одновременно сохранить контроль над ней. Поэтому разрешил РПЦ подготовить крупные мероприятия и честь Тысячелетия Крещения, в то время как еще при Брежневе, Андропове и Черненко Церковь тщетно пыталась получить разрешение государства хотя бы на минимальную программу празднования. В декабре 1987 года РПЦ были возвращены развалины богатой традициями Оптиной Пу­стыни, в которой в начале XIX века началось возрождение русского монашества. Спустя некоторое время государство вернуло Церкви Толгский монастырь, где монахини, наряду с обычной монастырской деятельностью, занимаются уходом за престарелыми священниками. Наконец самый  главный подарок - Церкви была возвращена часть Киево-Печерской Лавры (в более старых зданиях Лавры еще некоторое время сохранялся музей атеизма).

В преддверии торжеств президент Горбачев принял в Кремле Патриарха Пимена и членов Священного Синода, но не так, как в 1943 году Сталин принимал руководителей РПЦ (они были привезены к нему в машинах с зашторенными окнами), - Патриарх и генсек, улыбаясь, жали друг другу руки перед камерами мировой прессы. Даже "Правда" (от 30.4.1988) посвятила этому событию большую статью с фотографией, однако лишь на второй странице. Несколькими неделями раньше Патриарху предоставили возможность высказаться в "Из­вестиях" (от 9.4.1988) в так называемом "интервью", в котором интересны даже не произнесенные слова, а неуверенность и осторожность Патриарха, проявившиеся в них. Так называемый Декрет об отделении Церкви от государства от 23.1.1918, который Всероссийский Собор, заседавший в то время, через два дня после его принятия совершенно верно охарактеризовал как "злостное покуше­ние на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения", Патриарх Пимен назвал Декретом о свободе совести. Смысл высказываний Патриарха в интервью сводился к следующей поразитель­ной сентенции: православные, "являющиеся гражданами Советского Союза, живут в условиях социалистического общества, программа которого... действительно высокогу­манна и тем близка христианским идеалам". Тем не менее он все-таки сказал и о том, что верующие "тяжело пережили трудные периоды в истории нашей Советской Родины". Из речи Патриарха на приеме в Кремле в "Правде" были приведены лишь слова о "безъядерном и ненасильственном мире", о том, что "мы горячо приветствуем советско-американский договор о ликвидации ракет двух классов", а также о том, что "положительные результаты... перестройки... получают свое отражение в жизни Православной Церкви".

Однако решающую фразу произнес М. С. Горбачев: "Наша встреча происходит в преддверии 1000-летия введения христианства на Руси, которое получило не только религиозное, но и общественно-политическое звучание, ибо это знаменательная веха на многовековом пути развития отечественной истории, культуры, русской госу­дарственности". Но как откровенное глумление звучат слова о том, что Декрет об отделении Церкви от государства "открыл перед церковью возможность осуще­ствлять свою деятельность без какого бы то ни было вмешательства извне. Образно говоря, освободительный дух Великой Октябрьской социалистической революции коснулся и всех религиозных организаций нашего многонацио­нального общества". Эти полные цинизма слова заставили людей на Востоке и на Западе скептически относиться к красноречию Горбачева и сомневаться в правдивости президента. Но многие люди склонны видеть только внешнюю сторону: жесты, фотографии и телевизи­онные кадры, - предпочитая не задумываться над произнесенными словами.

Праздник Тысячелетия Крещения Киевской Руси удал­ся. Неожиданно для публичного благотворительного пред­ставления, был предоставлен Большой театр, устроен также прием для иностранных гостей у Председателя Совета Министров Н. И. Рыжкова - во время празднества программа постоянно расширялась. И неизменно происхо­дящие события широко, в пределах всего СССР, освещало телевидение. Горбачев не фигурировал в этих передачах, но его жена Раиса посещала все нелитургические мероп­риятия и постоянно находилась в центре внимания телевидения.

Тысячелетие Крещения Руси обозначило подлинное изменение советской религиозной политики. На Поместном Соборе 1988 года, в первый раз собранном не для избрания первоиерарха Церкви, был принят и новый Устав об  Управлении РПЦ, в котором отсутствовали ограничения Архиерейского Собора 1961 года, где настоятель храма был лишен руководства приходом - тогда он стал "служителем  культа" в собственном значении этого слова. Новый Устав 1988 года положил этому конец: "Во главе каждой приходской общины стоит настоятель".  Послед­ний опять мог выполнять все те обязанности в приходском управлении, которые у него были отняты в 1961 году. Если до сих пор предупредительность государства по отношению к Церкви являлась более или менее отвлека­ющим маневром, мистификацией либерализма, то теперь, после юбилея, начали осуществляться значительные по­слабления, дававшие РПЦ не только право на получение большого количества церковных зданий (храмов и мона­стырей), но и, прежде всего, возможность беспроблемной регистрации новых приходов, духовных заведений, обществ милосердия и братств. Сверх того, перед РПЦ, как национальной Церковью, были поставлены задачи национального масштаба: совершенно уничтоженная большевиз­мом-коммунизмом нравственность, еще совсем недавно имевшая свой суррогат - моральный кодекс советского человека, теперь должна была основываться на христиан­стве и, путем широкого распространения христианских заповедей (практически это означает катехизацию населе­ния), снова стать духовной основой русского народа.

 

Возрождение Церкви после празднования Тысячелетия Крещения Руси - Патриарх Алексий II.

После длительной болезни 3 мая 1990 года скончался Патриарх Пимен. Последние месяцы жизни Патриарха Пимена были ознаменованы внешним расцветом церковной жизни, с которым в советский период отчасти можно сравнить лишь послевоенное время, когда Сталин дал Церкви определенное свободное пространство. Но из-за слабого состояния его здоровья церковное управление в течение нескольких лет было парализовано: велась борьба за наследство, имели место мафиозные дела в экономиче­ском и финансовом отделах; кроме того, по слухам, женщина, ухаживавшая за больным Патриархом, добива­лась того, чтобы взять управление церковными делами в свои руки.

Смерть Патриарха Пимена давала епископам, стремив­шимся вести церковный корабль правильным курсом, возможность снова сделать Церковь дееспособной. После смерти Патриарха Сергия в 1944 году, так же как и после смерти Патриарха Алексия в 1970 году, прошел год, прежде чем Церковь смогла созвать Поместный Собор для избрания нового Патриарха. Но в данном случае Собор был созван через шесть недель после смерти Патриарха Пимена: Поместный Собор имел место с 6 по 8 июня 1990 года.

По Уставу об управлении РПЦ 1988 года Священный Синод "под председательством митрополита старейшей кафедры РПЦ - Киевской - немедленно (после смерти Патриарха) избирает из числа своих постоянных членов Местоблюстителя Патриаршего Престо­ла (глава IV, пункт 13)". Под председательством митро­полита Киевского и Галицкого Филарета (Денисенко) на заседании Священного Синода от 3 мая 1990 года Местоблюстителем Патриаршего Престола избран сам митрополит Киевский Филарет, который явно метил на должность Патриарха.

Представители РПЦ в 1990 году постоянно подчерки­вали, что теперь Церковь свободна. Избрание Патриарха должно было доказать это на деле. На Поместном Соборе было выдвинуто несколько кандидатур, среди которых самые большие шансы имел бы митрополит Сурожский Антоний (Блум) в Лондоне, пользующийся в Русской Церкви большим авторитетом, если бы он имел советское гражданство (Устав 1988 г., глава IV, пункт 17е: "Кандидат в Патриархи должен... являться гражданином СССР").

Уже после первого тура голосования митрополит Филарет, за которого было подано всего 66 голосов, выпал из предвыборной борьбы. Тайное голосование при участии нескольких кандидатов лишило митрополита Филарета всех шансов – в 1944, 1946 и 1971 годах участники выборов могли в открытом "голосовании" сказать только свое "да" (или, что невероятно, "нет") одному единственному кандидату.

В результате второго тура 166 голосами Патриархом Московским и всея Руси был избран митрополит Алексий (Ридигер, род. 1929) Ленинградский и Новгородский; митрополит Владимир (Сабодан, род. 1935) Ростовский и Новочеркасский стал вторым (143 голоса). Митрополиты Алексий и Владимир принадлежат к тем иерархам РПЦ, которые в прошлом стремились в отношениях с советской властью обходиться минимумом сотрудничества, чего нель­зя сказать о митрополите Филарете. Причиной его поражения стали тесные контакты с коммунистическими правителями, усердная их поддержка и всем известная позорная "тайна" - немонашеский образ жизни.

Опыт Патриарха Алексия II, приобретенный им ранее, имеет большое значение для управления Церковью: епископ с 1961 года, постоянный член Священного Синода с 1964 года, занимал различные должности в разных комиссиях РПЦ, а также в Конференции Европейских Церквей. Все-таки явилось неожиданностью, что Помест­ный Собор выбрал именного его: были люди, которые считали, что он слишком долго принадлежал к "номенк­латуре"; для других - он не подлинный русский. В своем слове в день интронизации в Богоявленском патриаршем соборе в Москве 10 июня 1990 года Патриарх Алексий перечислил насущные задачи Церкви: возрождение долж­ного духовного состояния христианского общества, возрож­дение монашества, катехизаторская деятельность (широкая сеть воскресных школ, обеспечение паствы духовной литературой), развитие свободного духовного просвещения, увеличение числа духовных школ, милосердие и благотво­рительность. Все эти темы были на первом плане Поместного Собора. Кроме того, обсуждались проблемы, связанные с униатами, украинскими православными авто-кефалистами и приходами РПЦ за границей.

Новоизбранный Патриарх после вступления в долж­ность, вместе с членами Священного Синода, 12 июня 1990 года нанес визит М. Горбачеву - дело ставшее почти привычным и впоследствии уже не представлявшее ничего особенного. Кстати, бывало и так: тогдашний премьер правительства РСФСР И. Силаев нанес визит Патриарху.

Период между избранием Патриарха Алексия II и распадом СССР можно назвать триумфальным для Церкви после десятилетий гонений и репрессий. Буквально с каждым днем растет число приходов и монастырей - к концу 1991 года Московский Патриархат насчитывал более 100 монастырей, в том числе такие известные, имеющие в прошлом богатую традицию, как Донской монастырь в Москве, Соловецкий монастырь на Белом море, комплекс Валаамского монастыря на Ладожском озере, Иосифо-Волоколамский монастырь и другие. Однако монастырские здания, как правило, разрушены или находятся в обвет­шалом состоянии (впрочем, не всегда Церкви возвращались одни развалины - это показывает пример Донского монастыря), так что финансирование реставрационных работ представляет большую проблему. Участие верующих в ремонте и реставрации храмов и монастырей, разоренных государством, вызывает глубокое уважение и восхищение.

Деятельность Патриарха Алексия II началась в период, когда старый советский строй пришел в такой упадок, что уже не могло быть упорного сопротивления государства настояниям Церкви наполнить конкретным содержанием тезис о "свободе совести и вероисповедания". Воля и решимость, проявленные Церковью с целью достичь прочного положения в обществе, дали желаемый результат. Не только энергичный Патриарх, но и целый ряд епископов - можно даже сказать большинство - действуют в этом направлении. Правда, следует оговориться - некоторые самые активные сегодня служители Церкви в прошлом имели тесные связи с "органами". Антицерковные тенден­ции провинциальной бюрократии являются до сих пор значительным препятствием для восстановления нормаль­ной церковной жизни.

Патриарх потребовал - и имел в этом успех - отмены регистрации духовенства в известном государственном учреждении. Правда, на практике большинство молодых священников с 1988 года и так уже не придерживалось этого предписания. Патриарх добился объявления Рожде­ства и Страстной Пятницы нерабочими днями. Мощи многих российских святых - и среди них мощи св. Серафима Саровского - были возвращены государством, что дало повод для великой духовной радости. Были канонизированы те подвижники, которые, с учетом пол­итической ситуации, до 1988 года не могли быть причислены к лику святых - Ксения Петербургская и Иоанн Кронштадтский.

Возникли православные братства (в начале еще не так политизированные, как несколько лет спустя) и общества милосердия. Снова открылось Российское Библейское об­щество, служившее примером самоотверженной работы в 1812-1826 годах, - его первым президентом стал византинист, православный мирянин и богослов, поэт, член-корреспондент Академии наук С. С. Аверинцев. Городам Ленинграду, Горькому, Свердловску, Загорску были возвращены их традиционные исторические имена: Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Екатеринбург, Сер­гиев Посад и так далее. Серьезно обсуждается строитель­ство храма-памятника на месте убийства царской семьи и восстановление храма Христа Спасителя в Москве, взор­ванного в 1934 году.

В 1991 году Священный Синод определил место пребывания на покаянии бывшего епископа Гавриила (Стеблюченко) на Коневецком острове Ладожского озера. Последний, сначала как наместник Псково-Печерского монастыря, годами мучил монахов и паломников, а с 1988 года, уже будучи епископом, издевался над верующими Хабаровской и Благовещенской епархии. Позже, в 1992 году, ректоры духовных академий и семинарий в Москве (Сергиев Посад) и в Санкт-Петербурге были отстранены  от занимаемой должности.

В то же время Священным Синодом принимались решения, очень напоминавшие старые времена: например определение от 16/20.6.1990 года о продолжении работы Христианской Мирной Конференции в Праге. О том, что ХМК являлась филиалом КГБ для манипулирования представителями западных Церквей, чтобы их руками ослабить готовность Запада к обороне, известно с тех пор, как Комиссия по свободе совести, возглавляемая священ­ником В. Полосиным, нашла соответствующие свидетель­ства в делах архива КГБ.

Новый Закон СССР о свободе совести, принятый в октябре 1990 года, просуществовал немногим более года до распада СССР, а проводился в жизнь и того меньше - всего несколько месяцев. Однако текст Закона, который на практике показывает решительный отход от прежней государственной политики, включен в этот сборник как образец полного крушения советской идеологии. Закон о свободе вероисповедания РСФСР (РФ) (принят 25.10.1990) духом свободомыслия значительно превосходит союзный закон. Гражданский Устав РПЦ (одобрен Священным Синодом 30.1.1991), разработанный с учетом нового законодатель­ства, вызывает некоторое недоумение, так как он сохраняет в Церкви абсолютистские структуры, навязанные в сталинское время (всесилие Священного Синода, то есть неконтролируемой и неуправляемой церковной элиты). Этот Устав не принял в расчет определений Священного Собора от 7-8 декабря 1917 года, по которым ведению Священного Синода подлежат дела только "иерархическо-пастырского характера", относящиеся, в основном, к внутренней жизни Церкви; кроме того, рядом со Священным Синодом в то время был еще поставлен Высший Церковный Совет для решения дел внешней церковной жизни.

Распад Советского Союза опосредованно связан с возрождением националистических настроений в многона­циональном государстве. Сталин извратил ленинский прин­цип равноправного участия народов Советского Союза в построении социализма в сторону односторонней политики русификации. Народы и народности СССР старались освободиться от состояния эксплуатируемых колониальных народов и частично реализовали это стремление. Без советской репрессивной политики по отношению к нерус­ским народам не появились бы антирусские эмоции, вызвавшие в итоге окончательный распад империи. Рус­скому национализму всегда был свойствен религиозный компонент, ныне освобожденный новой религиозной пол­итикой. Иногда от некоторых иерархов и священников РПЦ можно услышать резкие националистические, отчасти и антисемитские высказывания. Радикальные национали­стические группировки всегда находят священников кото­рые их поддерживают.

С этим связаны мрачные события: убийство трех московских священников в конце 1990 года. Первой жертвой стал протоиерей Александр Мень, известный своей катехизаторской деятельностью и глубокими богословскими трудами в России, а также на Западе. О. Александр был по происхождению евреем, и есть церковные круги, которые упрекают его в том, что он будто бы старался ввести догматы иудаизма в православное богословие. До конца 1993 года эти убийства не были раскрыты. Нарастающему антисемитизму в церковных кругах, кото­рый - в связи с убийством о. Александра Меня - все больше и больше беспокоит еврейство всего мира, Патриарх Алексий старался противостоять весьма глубокомысленным докладом перед американским раввинатом в Нью-Йорке в ноябре 1991 года. К сожалению, доклад имел обратный результат в России: он даже обострил антисемитские позиции в некоторых церковных кругах.

Еще пример. Коммунистические военные без приказа из Москвы (так, во всяком случае, заявил М. Горбачев), в стремлении удержать балтийские республики в составе СССР, прибегли к силе оружия. В Вильнюсе и Риге прозвучали выстрелы, погибло 20 человек. Патриарх Алексий высказался недвусмысленно: "Со всей определен­ностью должен сказать: использование военной силы в Литве является большой политической ошибкой. На церковном языке – грехом". В голосе Церкви прозвучал новый тон: критика произвола государственных органов - в данном случае военных.

С конца 1987 года можно было ясно видеть старания М. Горбачева использовать Церковь в своих, политических, целях. Когда звезда Горбачева закатилась, Церковь обратилась к Борису Ельцину, а Ельцин - к Церкви. Несмотря на то, что Патриарх высказывается против политических "браков", подчеркивая необходимость соблю­дения принципа отделения Церкви от государства, его обращение на церемонии присяги Президента России Ельцина 10.7.1991 и отрицательное отношение РПЦ к стараниям римо-католиков духовно окормлять католические приходы в европейской и сибир­ской частях России, говорят о том, что РПЦ снова понимает себя как привилегированную государственную Церковь. Во всяком случае, многие священники и епископы (некоторые из них примыкают к радикальным русским националистическим кругам) выступают в этом духе.

Различные проблемы в известной мере усложняли в общем позитивное развитие церковной жизни с 1988 года: тяжелая ситуация на Украине - конфликт с Украинской Греко-Католической (униатской) Церковью, образование отдельных православных Церквей, дело бывшего митропо­лита Киевского Филарета, а также появление на терри­тории Московского Патриархата приходов Зарубежной Русской Православной Церкви.

В августе 1991 года Патриарх оказался в трудном положении - ему пришлось определить свою позицию в отношении путча. С этого же времени положительное церковное развитие было омрачено проблемой "Церковь и КГБ" и зачастую неквалифицированной общественной дискуссией на эту тему.

 

Схизмы на Украине.

После встречи М. С. Горбачева с Папой Иоанном Павлом II (1.12.1989) вышла из подполья Греко-Католи­ческая (униатская) Церковь на Украине, со времен псевдособора 1946 года существовав­шая в катакомбах. Дело осложняется тем обстоятельством, что позиции Церквей на востоке и западе Украины, как и вообще менталитет и национальные особенности восточ­ных и западных украинцев, резко отличаются. Галиция, Волынь, Закарпатье, которые вошли в состав СССР лишь в 1939 году и затем после конца немецкой оккупации в 1944 году, тяготеют к западному католическому миру. Однако в центральных областях и на востоке Украины, в землях, отвоеванных у Польши (начиная с 1772 г.), наблюдается скорее антизападная ориентация.

С 1990 года началась борьба униатов за возвращение им храмов, отошедших в 1946 году к Московской Патриархии, национализированных или просто закрытых. Дело часто доходило до насильственных действий, до стычек между православными и униатами. Много патри­арших храмов, бывших до 1946 года униатскими, было отнято у православных, а православные священники изгнаны. В результате таких действий был крайне затруднен диалог между Римско-Католической Церковью и Московским Патриархатом, так как четырехсторонние переговоры (русские православные, украинские православ­ные, представители Ватикана, униаты) о мирном разре­шении конфликта не увенчались успехом. Возмущение православных росло по мере того, как в Галиции, то есть в Львовской, Ивано-Франковской и Тернопольской епар­хиях, а также в Закарпатье униаты захватывали все больше храмов, а в распоряжении православных их почти не оставалось. Яркий тому пример - Львов, где резиденция епископа и собор св. Георгия (до 1946 года резиденция и кафедральный собор главы Греко-Католиче­ской Церкви) снова стали административным и духовным центром Греко-Католической Церкви.

Новая церковная политика государства способствовала также возрождению другой Церкви - Украинской Авто­кефальной Православной, запрещенной, как и униатская Церковь, после прихода Красной Армии на Украину в 1944 году из-за ее будто бы сотрудничества с немцами. Автокефалисты обосновались в эмиграции в Америке, где находилась и резиденция главы этой Церкви, умершего в 1992 году митрополита Мстислава (Скрипника). Уже в октябре 1989 года епископ Иоанн (Бондарчук, род. 1929 г.) Житомирский и Овручский объявил о своем выходе из епископата Московской Патриархии и о восстановлении Украинской Автокефальной Православной Церкви. Свобода вероисповедания дала возможность тем православным украинцам, которые были недовольны русо­фильским и лояльным по отношению к советской власти курсом Украинского Экзархата РПЦ, объединиться в независимую Украинскую Православную Церковь. Как Греко-Католическая, так и Автокефальная Православная Церкви имеют свою базу на западе Украины, но сторонников Автокефальной Церкви можно встретить в большом числе и на востоке Украины.

Когда стало ясно, что количество патриарших приходов в Западной Украине сокращается, тревожными темпами и повсюду создаются новые униатские или автокефальные православные приходы, РПЦ решила предоставить Укра­инскому Экзархату РПЦ статус независимой - "автоном­ной" - Церкви в рамках Московского Патриархата. Архиерейский Собор РПЦ принял соответствующее реше­ние 25–27 октября 1990 года. Это означало, что автономная Украинская Православная Церковь (УПЦ) остается частью РПЦ, но имеет административную неза­висимость: рукоположение епископов, перевод их на новую кафедру и многое другое решается Украинской Церковью самостоятельно - при одновременном подчинении Москов­ской Патриархии. Разрешение Матери-Церкви требуется лишь при утверждении Митрополита Киевского и всея Украины. Кроме того, Московская Патриархия наделяет автономную Украинскую Церковь святым миром. Первый предстоятель этой Церкви был назначен из Москвы без одобрения украинских епископов: бывший Экзарх, митро­полит Филарет (Денисенко), давший, как тогда казалось, твердую гарантию того, что УПЦ останется в кильватере Москвы.

После распада СССР и провозглашения независимости Украины глава УПЦ митрополит Киевский и всея Украины Филарет призвал украинский Архиерейский Собор (1–3 ноября 1991 г.) выступить за полную автокефалию УПЦ, что было единогласно принято украинскими епископами. Изменение курса митрополита Филарета от ориентации на Москву к полному отделению Украинской Церкви от Русской впоследствии объяснялось непомерным честолюби­ем этого человека: он, видимо, рассчитывал стать преем­ником Патриарха Пимена - однако выборы Патриарха 1990 года, проведенные согласно церковным канонам, показали, насколько непопулярен митрополит Филарет. Не став Патриархом Московским и всея Руси, он, вероятно, пожелал стать Патриархом Киевским и всея Украины - но это могло сбыться только при условии получения автокефалии УПЦ.

Филарет высказал просьбу украинского Архиерейского Собора об автокефалии УПЦ на Архиерейском Соборе РПЦ в Москве в мае 1992 года. Сотни верующих, организовавших демонстрацию против митрополита Фила­рета в Даниловом монастыре, отклики в печати и протесты некоторых украинских епископов против его грубейших ошибок в управлении Украинской Цековью, против его сотрудничества с КГБ, против расточительства церковных денег и немонашеского образа жизни послужили для Архиерейского Собора поводом связать вопрос об украин­ской автокефалии с личностью митрополита. Под влиянием такого рода разоблачений большинство украинских епи­скопов вместе со всеми епископами Собора проголосовало против выделения УПЦ в автокефалию по каноническим причинам. Сверх того, члены собора призвали митрополита Филарета дать публичное обещание оставить должность главы УПЦ на украинском Архиерейском Соборе, что он и сделал. Собор решил, что вопрос об украинской автокефалии будет рассмотрен Поместным Собором в Москве в 1995 году.

Вернувшись в Киев, митрополит Филарет заявил, однако, что свое обещание Московскому Архиерейскому Собору он дал под давлением и что он и не думает об уходе. Тогда Архиерейский Собор УПЦ (27.5.1992), собравшийся без митрополита Филарета, сместил его с должности и объявил, с согласия Патриарха Московского, о назначении главой УПЦ митрополита Ростовского и Новочеркасского Владимира (Сабодана). Священный Синод РПЦ лишил Филарета всех степеней священства. После этого монах Филарет (Денисенко) вошел в контакт с Украинской Автокефальной Церковью, которую он называл раньше фашистской и схизматической организацией. Так называемый Всеукраинский Православный Собор (25,6.1992) заявил об объединении сторонников бывшего митрополита Филарета и Автокефальной Церкви и о создании Украинской Православной Церкви - Киевского Патриархата.

Заместителем Патриарха Автокефальной Церкви (УАПЦ) Мстислава (Скрыпника, 1896–1992), жившего в Америке, избран был бывший митрополит Филарет (Де­нисенко). Архиерейский Собор новой Церкви "УПЦ - Киевский Патриархат", состоявший сначала из четырех епископов Автокефальной Церкви (УАПЦ) совместно с двумя епископами УПЦ Московского Патриархата, последовавшими за бывшим митрополитом Филаретом, лишил Патриарха Мстислава (Скрыпника) права управлять Цер­ковью, оставив его только формально патриархом.

После этих событий некоторые епископы, которые не хотели оставаться епископами под руководством лишенного сана Филарета (Денисенко), покинули "УПЦ - Киевский Патриархат" и создали вновь "Украинскую Автокефальную Православную Церковь" (УАПЦ). Обе эти новые Церкви схизматические и не имеют канонической основы. "УПЦ - Киевский Патриархат" и "Украинская Автокефальная Православная Церковь" осенью 1993 года избрали патри­архов - этим, однако, не меняется неканонический характер этих Церквей.

На Украине в целом у УПЦ Московского Патриархата осталось самое большое число приходов: 5600 общин в центре, на юге и на востоке Украины; у УПЦ Киевского Патриархата в центре и на западе Украины 1800 общин; приходы УАПЦ, в количестве 800, концентрируются на западе Украины. 2500 общин Греко-Католической (униат­ской) "Украинской Католической Церкви" создано, прежде всего, в Галиции и в Закарпатье.

Православные христиане на Украине, в сущности, не желают ни неканонических Церквей, ни схизматических патриархов. Возможно, что неканонические Церкви вер­нутся в каноническую УПЦ, находящуюся в юрисдикции Русской Православной Церкви, если Московский Патриар­хат даст бывшему Украинскому Экзархату полную свободу - автокефальность - и вместе с ней право канонически избирать украинского Патриарха.

Возможно, все эти события не имели бы большого значения, если бы за бывшим митрополитом Филаретом не стоял президент Украины Леонид Кравчук, который предоставил ему охрану, состоящую из чернорубашечни­ков, и всевозможные официальные полномочия - без них Филарет уже давно не имел бы никакого влияния. Президент Кравчук назвал его церковным представителем украинского движения за независимость, мучеником и украинским патриотом, в то время как епископы, жела­ющие канонического и мирного выделения УПЦ из РПЦ, представляются Кравчуком и Филаретом как предатели и противники украинского суверенитета и сторонники нового порабощения Украины Россией.

 

Русская Православная Зарубежная Церковь – Свободная Русская Православная Церковь.

Неожиданная и быстрая реализация свободы вероиспо­ведания привела к расколам не только на Украине, но и в других частях бывшего СССР, где представлен Москов­ский Патриархат. В свободной стране случаются церковные расколы. Они появляются тогда, когда все возможности для диалога и дискуссий исчерпаны и отсутствует общая платформа. Однако в стране, где Церковь в течение более семи десятилетий была задавлена до предела, где все ее протесты и инициативы подавлялись силой, неожиданная свобода заведомо должна была вызвать хотя и понятные, но во многом сомнительные результаты из-за отсутствия привычки обсуждать спорные точки зрения (так как в советских условиях не могла развиться культура спора).

Поэтому иногда раздоры в православных приходах, разногласия между настоятелем и группами прихожан, личные ссоры ведут к приходским расколам. Тем более, что с 1990 года существует альтернатива - подчинение Русской Православной Зарубежной Церкви.

Это не значит, что расколы никогда не имели серьезного основания. Для некоторых прихожан причиной создания нового прихода и перехода под юрисдикцию Русской Зарубежной Церкви могли быть личность и образ жизни епископа или священника Московского Патриархата. В других случаях это могли быть политические взгляды епископа или священника или предположение об их сотрудничестве с КГБ. Известны случаи ухода из Патри­архии, вызванные ссорой священника со своим епископом. В общем, личные причины часто имели решающее значение для возникновения раскола. Если, например, в большинстве приходов бывшей Омской и Тюменской епархии произошли расколы, то это, видимо, в меньшей степени связано с развитым политическим сознанием верующих, но в большей степени - с личностью управлявшего ею иерарха, архиепископа Феодосия (Протасюка).

У Зарубежной Русской Православной Церкви в бывшем Советском Союзе была хорошая репутация - ведь она по праву считалась хранительницей старых русских церковных традиций и десятилетиями без дипломатических ухищрений и компромиссов осуждала преступления, совершавшиеся в СССР по отношению к Церкви. Русская Православная Зарубежная Церковь осмеливалась делать это в то время, когда почти все западные Церкви старались иметь хорошие отношения с СССР и поэтому молчали о нарушениях прав человека и репрессиях против Церкви и даже проявляли учтивость к самым одиозным епископам РПЦ, связи которых с государственной властью были хорошо известны. РПЗЦ говорила правду, несмотря на то, что за это она была изолирована Московской Патриархией с помощью Всемирного Совета Церквей.

Первый уход из Московской Патриархии, привлекший к себе внимание мировой общественности, осуществил архимандрит Валентин (Русанцов), считавший, что его архиерей Валентин (Мищук) несправедлив по отношению к нему. Он с частью прихода перешел под омофор Зарубежной Церкви и был рукоположен во епископы 10.2.1991 года в Брюсселе. Иногда мотивом перехода в другую юрисдикцию являлось предположение конкретного духовного лица, что в Московской Патриархии ему невозможно сделать соответствующую его представлениям карьеру, боязнь остаться в низкой должности, в то время как переход в Зарубежную Церковь сулит повышение.

Положение катакомбных Церквей еще неясно. Как известно, существует много групп, что было неизбежно при подпольной жизни. Одни признают одного епископа, другие - другого, у третьих вообще нет епископов, четвертые установили тесные связи с Зарубежной Цер­ковью, которая рукополагала им епископов. Существование в катакомбах всегда связано с отсутствием порядка, групповщиной и расколами. Поэтому об отношении Зару­бежной Церкви к подпольным группировкам в начале 90-х годов нельзя сказать ничего определенного.

Катакомбным иерархом явился епископ Лазарь (Журбенко), в 1981 году тайно рукоположенный только одним епископом Варнавой (Прокофьевым) Каннским Русской Зарубежной Церкви. Вокруг него группируются предста­вители разных катакомбных объединений. По некоторым сведениям, он обслуживает более 50 приходов на Кубани, Северном Кавказе, в Белоруссии и на Украине, большинство из которых, однако, не находится под омофором Зарубежной Церкви. Епископ Валентин (Русанцов), руко­положенный в начале 1991 года в Брюсселе, служил поначалу викарным епископом при Лазаре (Журбенко), возведенном в 1990 году Зарубежной Церковью в сан архиепископа с титулом Тамбовского и Обоянского.

К концу 1992 года произошло некоторое разъединение, в том смысле, что бывшие катакомбные приходы с обоими иерархами, Лазарем и Валентином, покинули Зарубежную Церковь и образовали так называемую Свободную Русскую Православную Церковь. Священный Синод в Нью-Йорке, однако, отверг в 1994 году попытки обоих иерархов представить Свободную РПЦ как автономную часть Зарубежной Церкви и таким образом снова войти под ее омофор.

Однако новосозданные приходы и приходы, образован­ные отделением от патриарших, остались частью Зарубеж­ной Церкви. Их обслуживает епископ Варнава (Прокофьев) Каннский, который время от времени посещает приходы в России.

Не все иерархи, не все священники и миряне Зарубежной Церкви на Западе следуют линии Священного Синода в Нью-Йорке, который еще в начале 90-х годов решительно отказался от сближения с Патриархом - будто бы в Московском Патриархате ничего не изменилось с 1988 года. Во всяком случае, руководство Русской Зарубежной Церкви ждет, иногда настойчиво требуя рассмотрения прошлого некоторых иерархов Пат­риархата, пока Священный Синод в Москве не продемон­стрирует воли к очищению, которая, например, могла бы выразиться во временном отстранении лиц, обвиняемых в тесных связях с КГБ.

 

Дискуссия о Церкви и КГБ.

Тот факт: что РПЦ в СССР находилась под сильным давлением государственной власти, сегодня уже никто, в том числе и Московская Патриархия, не отрицает. Совет по делам религий и его уполномоченные служили госу­дарству инструментом зажима Церкви. Упорное замалчи­вание или отрицание иерархами Московской Патриархии во время визитов на Запад фактов угнетения или даже преследований ("В Советском Союзе никто не преследуется из-за своей веры – лишь тот, кто нарушает советское законодательство, преследуется законом") заставило мно­гих людей на Западе и, не в последнюю очередь, Зарубежную Церковь видеть в каждом приезжающем на Запад епископе Московской Патриархии агента КГБ. Это мнение подкрепляли определенные документы – например отчет Фурова, которые официально подтверж­дали предположение, что каждое новое назначение епи­скопа либо прямо решалось в Совете по делам религий при Совете Министров СССР, либо принималось по предложению Церкви, но как минимум со строгой проверкой кандидатуры и последующим ее одобрением со стороны Совета.

Вместе с тем можно предположить, что большинство иерархов и священников подчинилось государственному давлению и делало то (скорее меньше, чем больше), что от них требовалось, стараясь не навредить кому-либо (отчеты в КГБ); были к тому же и некоторые духовные лица, которые оказали активное сопротивление и подверглись за это ссылке в отдаленные места, как епископ Феодосии (Дикун, род. 1926 г., епископ с 1967 г.) после критического письма Брежневу в 1977 году (переведен в Астрахань), или ушли "добровольно" в заштат. Заштатные епископы до конца жизни находились под надзором в монастырях, как, например, архиепископ Ермоген (Голу­бев, род. 1896, епископ с 1953, в 1961 и, окончательно, в 1965 сослан в монастырь, умер в 1978); возможно, архиепископ Сергий (Голубцов, род. 1906, действующий епископ в 1955–1968, умер в 1982), а также митрополит Николай (Еремин, род. 1892, действующий епископ в 1953–1963, умер в 1984). С другой стороны, были и такие епископы, а иногда и священники в больших городах, которые числились агентами КГБ и, в отличие от информаторов, активно влияли на церковные события, решения Священного Синода и работу экуменических организаций в Женеве. В связи с влиянием КГБ на Церковь через Совет по делам религий (его председатель с 1984 по 1988 год Харчев сам указал на "кагэбэизированность" его органа) всегда подчеркивалось, что именно Отдел внешних церковных сношений фактически напрямую подчинялся КГБ, что, с точки зрения властей, казалось абсолютно необходимым делом. Церковь, однако, до сих пор возражает и объявляет, что этого в действительности никогда не было, что, напротив, власти только имели впечатление, что весь ОВЦС был под их контролем.

В 1991 году Патриарх Алексий II, вспоминая о своей деятельности в Таллинской епархии, сказал, что ему удалось предотвратить там некоторые попытки секуляри­зации, и далее продолжил: "Это не означает, конечно, что я был свободен в своем управлении епархией, в своей работе в Патриархии. Отстаивая одно, приходилось усту­пать в чем-то другом... У людей же, которым эти уступки, молчание, вынужденная пассивность или выражения ло­яльности, допускавшиеся церковным возглавлением в те годы, причиняли боль, у этих людей, не только перед Богом, но и перед ними, я прошу прощения, понимания и молитв" (ЖМП. 1991. № 10).

В дискуссии об отношениях между духовенством и КГБ речь не идет о том, чтобы освещать все тонкости этого вопроса. Пока, на самом первом этапе, речь может идти лишь о временном отстранении от должности тех, кого обвиняют в активном сотрудничестве с КГБ. Но создается впечатление, что до сих пор церковное руководство не захотело сделать ничего подобного.

Патриарх Алексий упрекнул священников Глеба Яку­нина и Георгия Эдельштейна в том, что они своими публикациями о связях Церкви с КГБ "не призывали людей к вере и к радости жизни в Господе", что они ни в одной из своих статей "не несли людям мир в их души", что их статьи "полны духа недобросовестной хулы на Церковь" (ЖМП. 1991. № 10). В этом Патриарх, безусловно, прав, но это еще не причина для негативного отношения к ревизии прошлого, включая взаимоотношения государства и Церкви и особенно проблему КГБ. Дейст­вительно, некоторые статьи священников Глеба Якунина и Георгия Эдельштейна иногда довольно резки, но, пользуясь такой формой обращения, они познакомили общественность со своими требованиями, так как им, пострадавшим от прежнего режима, не удалось найти другого способа сказать о своем, может быть, слишком радикальном желании очистить Церковь от темных пятен прошлого: им казалось, что Церковь слишком мало сделала, чтобы стереть эти пятна.

Депутат Верховного Совета РФ о. Вячеслав Полосин - бывший председатель Комитета по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности Вер­ховного Совета - ознакомился с некоторыми делами, проливающими свет на отношения между Церковью и КГБ; Лев Пономарев - председатель Комиссии Верховного Совета РФ по расследованию причин и обстоятельств государственного переворота - получил доступ к досье Четвертого отдела Пятого управления КГБ на работников Церкви. О. Глеб Якунин был членом Комитета Полосина и Комиссии Пономарева. В конце концов, в их публика­циях основополагающим было стремление побудить Цер­ковь к самоочищению. Однако этими разоблачениями часто пользовалась атеистическая и желтая пресса, чтобы хулить Церковь, насмехаться над ней - одним словом, нанести ей новый вред.

Значительный интерес представляли статьи Александра Нежного, непопулярного в некоторых кругах из-за прово­димых им энергичных расследований, получившего изве­стность с 1987 года как православный журналист. Он настойчиво ставил вопрос об исторической правде, особенно о причастности Церкви к махинациям КГБ. За короткое время люди узнали о существовании агентов КГБ из духовенства под кличками: Адамант, Арзамас, Дроздов, Кузнецов, Москвич, Павел, Святослав и так далее. Некоторых из них удалось идентифицировать благодаря внимательному чтению ЖМП и сопоставлению фактов - так, например, Антонов - это бывший митрополит Киевский Филарет (Денисенко). Выдержки из отдельных дел были вырваны из контекста или же поставлены, может быть, в не всегда корректный контекст. Во всяком случае, впечатление об активности КГБ внутри Церкви, сложив­шееся у общественности, было шокирующим. Церковь отвергла эти обвинения и заявила, что компрометирующие Церковь и ее иерархов документы были переданы Комитету по свободе совести самим КГБ, то есть коммунистами-ате­истами, причем это были именно такие документы, которые показывали в негативном свете Церковь и ее возглавление. Таким образом, сотрудникам бывшего КГБ удалось с некоторым успехом навредить Церкви. "Есть силы, которые обеспокоены ростом авторитета, влияния, престижа РПЦ. Подстраиваясь под эти публикации, они развернули настоящую широкомасштабную кампанию против Церкви", - сказал игумен Иоанн (Экономцев), председатель Отдела религиозного образования и катехизации Московской Пат­риархии.

Главной причиной молчания Церкви игумен Иоанн считает следующую: "Я глубоко убежден, что выдвигать обвинения против конкретных людей до тех пор, пока не представлены конкретные материалы и не вынесено судебное решение, не совсем правильно. Кроме того, не может быть стандартного, единого подхода ко всем людям, которые являлись агентурой Комитета госбезопасности. Были люди, которые формально сотрудничали. По-види­мому, даже были и случаи, когда псевдонимы давались людям, которые об этом ничего не знали. Но, видимо, были и случаи, когда священнослужители сотрудничали с органами не за страх, а за совесть. И если они своими действиями нанесли серьезный урон Церкви, если из-за них пострадали другие, верующие, неверующие, священ­нослужители, несвященнослужители, если по их вине закрывались храмы и приходы, то таким людям не место в Церкви". Однако, это именно те формально юридические причины, с помощью которых руководство Церквей во всех бывших социалистических странах уклоняются от необхо­димости привлечь скомпрометированных иерархов к ответ­ственности.

Компрометирующие данные из дел КГБ должны быть проверены. Но, по инициативе Церкви, комиссия Верхов­ного Совета в начале 1992 года должна была приостановить свою деятельность - Церковь аргументировала это тем, что деятельность комиссии является вмешательством в ее дела. Лев Пономарев по этому поводу выразился лапидар­но: "Мне... кажется, что именно обнародование некоторых имен стало причиной того, что комиссию прикрыли. Нам известно, что с Председателем  ВС  Р. Хасбулатовым встречались и Патриарх Алексий II и руководитель нашей разведки Е. Примаков. Думается, что оба они настаивали на прекращении деятельности комиссии". Затем была создана комиссия Архиерейского Собора, которая должна обработать переданные ей парламентской комис­сией дела и провести по ним внутрицерковное расследо­вание. Председателем комиссии назначен епископ Кост­ромской и Галичский Александр (Могилев, род. 1957, епископ с 1989 г.). Церковным управлением подчеркива­ется, что все члены комиссии, включая епископа Алек­сандра, были рукоположены, когда Совет по делам религий уже не имел влияния, следовательно им можно доверять. Это, по всей вероятности, так и есть, но сам владыка Александр выразил сомнение в том, что ему и молодым, недавно окончившим Академию, епископам удастся создать серьезные трудности возможным агентам КГБ в епископате или другим клирикам, бывшим на службе у госбезопасности и, как правило, занявшим за короткое время самые высокие посты в церковной иерархии.

В отношении бывшего митрополита Филарета (Дени­сенко) и некоторых других иерархов публицист Александр Нежный выразился весьма резко (РМ, 3.7.1992): "Вчераш­ний митрополит, сегодняшний чернец, не представляет собой какого-то исключения. Он вполне мог бы сказать судившим его собратьям-архиереям: я - Антонов? А ты - Адамант... Островский... Аббат... Павел... Скала... Дроздов... Михайлов... У меня Евгения Петровна? Да у вас всех бабы есть (он, кстати, почти так и сказал в Москве, в мае, на Архиерейском соборе, припомнив, должно быть, царствовавшую в Русской Православной Церкви во времена предыдущего патриарха Надежду всея Руси)! У меня машины и дачи? А у кого их нет? Митрополит Мефодий (Немцев), тот самый, которому прямо в лицо было брошено обвинение, что он офицер КГБ,- и любящий муж, и заботливый отец, и владелец разнообразной движимости и недвижимости..." Католиче­ские и протестанские Церкви Запада, а также Русская Зарубежная Церковь требуют от РПЦ критического осмысления прошлого, так как у них создается впечатле­ние, что после распада СССР РПЦ свою вину в сотрудничестве с КГБ искупает лишь усиленной активно­стью в делах милосердия и открытием новых храмов и монастырей.

В некоторых замечательных и впечатляющих посланиях (в октябре 1991 года и перед Великим Постом 1992 года) Патриарх Алексий пошел на обсуждение спорных вопросов. К сожалению, Патриарх остался одиноким; почти никто из епископов не последовал (до конца 1991 года) доброму примеру Предстоятеля Церкви.

 

Взгляд в будущее.

Церкви на территории старой Российской империи, в особенности РПЦ, после революции 1917 года испытали десятилетия репрессий и гонений. Ни одна Церковь в мире за столь короткое время не породила такое большое число мучеников, как РПЦ за период 1917-1943 годов. За эти годы Церковь - иерархия, священники, приходы, мона­стыри, духовные учебные заведения, храмы - была почти полностью уничтожена. Та малая часть, которая осталась от церковных учреждений к 1939 году, служила Сталину предъявлявшимся им всему миру доказательством того, что Церковь якобы не преследуется. В таких условиях Церкви и ее представителям было особенно трудно свидетельство­вать о Христе.

Какими бы ни были причины появления Декларации митрополита Сергия 1927 году, она определила последу­ющий путь Церкви. С момента ее опубликования Русская Церковь всегда защищала советскую систему от всякой, даже исходящей от христиан, критики. Во время самых страшных гонений и арестов представители Церкви отри­цали их наличие и восхваляли Советский Союз как свободную страну, в которой Церковь переживает расцвет, несравнимый с царским временем. Теперь, когда в России стало возможно иметь мнение и свободно выступать перед общественностью, естественно возникает вопрос: кто, на­ходясь под угрозой репрессий, отделывался идеологически предписанными обязательными мероприятиями, а кто словом и делом серьезно вредил Церкви?

Сегодня нет никакого сомнения, что РПЦ (как и другие религиозные объединения в СССР) от самых высших до низших сфер была в прямом смысле узником КГБ. Большинство священников, вероятно, ограничивало сотрудничество с "органами" до чисто формального, до минимума.

Оценить деятельность епископов сложнее, так как уже само их назначение должно было отвечать государственным интересам, которые недвусмысленно и в обязательном порядке навязывались ответственным лицам в Церкви. Перед Церковью стоит первоочередная задача выяснить, кто из епископов и священников был изначально инфиль­трирован в Церковь, кто был вынужден поставить себя на службу антирелигиозной политике из-за своих личных заблуждений во время пребывания в духовной должности и кто из епископов и священников своей угодливостью старался добиться благосклонности государственных органов из карьеристских соображений.

Патриарх Алексий неоднократно четко и ясно говорил, в том числе и перед мировой общественностью, что РПЦ в прошлом делала ошибки и что их нужно исправлять: "Однако при этом мы готовы смиренно признать: да, не все в нашей деятельности было безупречным  и мы готовы нести и уже приносим покаяние в своих прегрешениях...". Патриарх не ограничился словами, но устранил с ключевых позиций нескольких лиц, в прошлом нанесших вред Церкви - и продолжает это дипломатично делать, оставляя таким людям менее значительные посты.

Русская Церковь стоит перед большими задачами - катехизаторского, социального и нравственного характера. На нее возлагаются большие надежды. Собственно говоря, эти надежды слишком большие - Церковь не может исцелить в короткое время болезнь, вызванную разруше­ниями, причиненными коммунистами за 75 лет: это мышление и нравственность людей, которые систематиче­ски воспитывались в безбожии, в безответственности, в слепом повиновении и постоянной лжи. Более того, Русская Церковь стоит перед такими проблемами, перед которыми она не падает духом лишь потому, что уповает на Господа нашего Иисуса Христа, - украинские проблемы, расколы в некоторых патриарших приходах, враждующие направ­ления внутри Церкви, угроза крайнего национализма и даже антисемитизма, материальные сложности в связи с экономическим коллапсом. Наконец, отношение к государ­ству вновь стало сложным: почти 75 лет государственные органы не только изолировали Церковь от общества, но и совершенно конкретно определяли внутрицерковную жизнь. Сегодня существует опасность, что, невзирая на предупреждение Патриарха ("никаких политических бра­ков"), часть Русской Церкви мечтает о бывших привиле­гиях. На самом деле конкретные задачи: создание прихо­дов, духовных школ и монастырей, катехизация и тому подобное - в свою очередь создают огромные трудности. Из-за экономического кризиса во всех странах СНГ Церковь может финансировать все это лишь с большим напряжением. Принимая во внимание все нужды, пробле­мы, открывающиеся перед РПЦ перспективы дальнейшего развития, следует сказать: Церкви - Патриарху, еписко­пам и священникам - необходима мудрость от Бога, Его руководство в избрании правильного пути в следующем тысячелетии; им также нужна поддержка верующих, которую они охотно окажут, если поверят своим иерархам.

 

Скачано с www.znanio.ru