Литературная гостиная

Учитель русского языка и литературы ФМЛ № 366 Шарко Д.Б. «Его называли Колумбом Замоскворечья» Литературный вечер о жизни и творчестве А.Н. Островского Цели: • Значение   А.   Н.   Островского   в   развитии   русской   драматургии   и   театра;   воспитание   эстетических • Развитие понятия о драматическом произведении, формирование устойчивого интереса к театру через идеалов у подростков. творческую деятельность учащихся. Оформление:   Левая   часть   сцены   оформлена   как   картинная   галерея.   Здесь   портреты   писателей   и художников   второй   половины   XIX   века.   В   центре   —   портрет   А.   Н.   Островского   работы   В.   Перова. Центральная часть сцены имитирует обстановку среднего достатка купеческого дома: стол, накрытый белой скатертью с вышивкой, книга пьес Островского; деревянные стулья, в углу — фикус, цветастые занавески, комод,   этажерка   с   безделушками.   На   стене   —   фотографии.   Рядом   —   ширма,   из­за   которой   виднеется кушетка с подушечками, на полу — небольшой коврик или половик. Правая часть сцены ­ русский лес: елочки, березки, цветы, небольшой пенек под деревом. Костюмы (или детали одежды): на девушках — длинные юбки со сборками, кофты с рюшами, шали. На юношах — рубахи, подпоясанные широкими поясами или ремнями, брюки заправлены в сапоги. На ведущих и посетителях музея — повседневная современная одежда. В сцене из «Снегурочки» Весна и Цветы в легких летящих платьях или пестрых сарафанах, на головах — венки из цветов, в руках тоже цветы. (Звучит музыка: С. В. Рахманинов. Концерт №2, ч. 1. На сцену выходят экскурсовод и посетители музея. Они останавливаются перед картинами,рассматривают их. На экране — портрет А. Н. Островского.) Экскурсовод: А теперь я попрошу вас, молодые люди, обратить особенное внимание на картину работы известного русского художника Валентина Перова. Перед нами портрет А. Н. Островского, написанный в 1871 году. Тогда за плечами драматурга уже были и слава, и известность, и сотни постановок его пьес на сценах столичных и провинциальных театров. Что увидел в нем Перов? Кто перед нами? Вглядитесь — и вы удивитесь явной непарадности этого портрета. Юный художник: Действительно, мало светлых тонов, обыденная поза, уставшее лицо, серьезный умный взгляд. Экскурсовод: Перед нами — работник, труженик, и даже руки, тяжело лежащие на коленях, как бы свидетельствуют об этом. Островского можно по праву назвать тружеником. Он писал непрерывно. Пожалуй, нет среди русских драматургов тех, кто мог бы соперничать с Островским в числе прижизненных постановок пьес. 44 пьесы писателя игрались постоянно, их названия не сходили с афиш. Девушка: На этом портрете драматург уже немолодой. Экскурсовод: Да, перед нами тот, кого запечатлела, кисть мастера в зрелые годы. Он уже занял особое место в русской культуре. Точнее, не занял, а основал. Так как именно А. Н. Островский открыл читателю и зрителю удивительный, дотоле неизвестный мир купеческого Замоскворечья. Ученик: Писателя считали летописцем этой жизни и по праву назвали «Колумбом Замоскворечья». Девушка:   Именно   он   показал   миру   нового   героя:   купца­старообрядца   и   купца­капиталиста,   купца, ездящего за границу и занимающегося своим бизнесом. Экскурсовод:   Островский   распахнул   настежь   дверь   в   мир   жестоких   нравов   и   «горячих   сердец», именуемый «купечество», который до этого был скрыт от любопытных глаз. Ученик: Он настолько откровенно рассказал обо всем читателю, что иногда просто поражаешься: как мог драматург настолько тонко изучить все детали купеческой жизни! Экскурсовод: Ничего удивительного здесь нет. Островский прошел три важнейшие школы в своей жизни (ребята в недоумении глядят друг на друга): первая — университет, давший знания в юриспруденции и истории. Вторая — театр, учивший ценить меткое слово и яркое сценическое действие. Третья, и, как для любого человека, главная, — сама жизнь. Девушка: Точно: юридическая практика отца писателя, знакомство с купцами, улицы Замоскворечья. Ученик: Служба в Московском совестном, а затем — в коммерческом суде. Практика — великая вещь! Экскурсовод: Обязанности у Островского были достаточно ответственные: он должен был принимать устные жалобы посетителей. А какие истории они ему рассказывали — произносили монологи и вступали в диалог! Юный художник: Практически готовые сюжеты для будущих «пьес жизни», не правда ли? . Девушка: Именно так. Я думаю, не случайно в литературе его царством стала драматургия —­ мир живого звучащего слова! Экскурсовод: Молодцы, ребята! Вы хорошо знаете русскую литературу и жизнь замечательных ее людей. А вот известно ли вам, что молодой драматург начинал с подражания Н. В. Гоголю? Девушка: В чем именно? Экскурсовод:   С   легкой   иронии,   беззаботного   смеха   над   героями,   над   их   миром.   Приземленность   и простота персонажей Островского были забавны и трогательны. Вот, например, в «Записках замоскворецкого жителя» он писал  (На сцене появляется чтец. Он садится к столу, берет книгу, читает. Его чтение должно быть предельно выразительным, отражающим неповторимый стиль и авторскую иронию.) Чтец: Некоторые дамы имеют обыкновение изменять модным костюмам, прибавляя что­нибудь своего изобретения... чтобы понаряднее. А понаряднее значит у нас поразноцветнее. Нелишним считаю сказать, что некоторые дамы имеют к иным цветам особую привязанность. Одна любит три цвета, другая четыре; и что бы они ни надели, все любимые цвета непременно присутствуют на их костюме. Девушка: Ну точно как дамы города N из «Мертвых душ» Н. В. Гоголя! Чтец: Но тем не менее цензура усмотрела в пьесах драматурга крамольные вещи! Так, в 1850 году разразился   настоящий   скандал.   Островский   опубликовал   пьесу   «Банкрот»   («Свои   люди   —   сочтемся!») Произведение было даже запрещено к постановке на сцене. Ученик: Интересно, что же такого запретного, вредного увидели критики в пьесе? Сюжет ее прост: жадность и самодурство губят главного героя Самсона Большова. По совету ловкого и хитрого приказчика Подхалюзина он переводит на его имя все свое имущество и объявляет себя банкротом. Девушка:   А   заканчивается   все   печально:   от   Большова   отказываются   все:   родная   дочъ,   ее   жених, знакомые. Все как в настоящей жизни! Ученик: Вот и я говорю: в чем же здесь криминал? Почему Николай I сразу же запретил пьесу, наложив резолюцию: «Напрасно печатано, играть же запретить во всяком случае». И 10 лет произведение находилось под арестом! Чтец:   Я   думаю,   надо   встретиться   с   героями   пьесы,   увидеть,   какую   грань   жизни   купечества реалистически   раскрыл   Островский.   (Все   уходят.   Чтец   —   в   стороне   от   места   основного   действия. Комментирует происходящее.) Сцена 1. « Свои люди — сочтемся!» (Сцена из действия 3, явление 4.) (Звучит русская песня «Черный ворон, друг ты мой залетный». На сцене Самсон Силыч Большов и Аграфена Кондратьевна, его жена, Подхалюзин, Липочка.) Подхалюзин: Тятенька, здравствуйте, наше почтение! Аграфена Кондратьевна  (причитает): Голубчик ты мой, Самсон Силыч, золотой ты мой! Оставил ты меня сиротой на старости лет! Большов: Полно, жена, перестань! Олимпиада   Самсоновна:   Что   это   вы,   маменька,   точно   по   покойнике   плачете!   Не   бог   знает   что случилось. Большов: Оно точно, дочка, не бог знает что, а все­таки отец твой в яме сидит. Олимпиада Самсоновна: Что ж, тятенька, сидят и лучше нас с вами. Большов: Сидят­то сидят, да каково сидеть­то! Каково по улице­то идти с солдатом! Ох, дочка! Ведь меня   сорок   лет   в  городе­то   все   знают,  сорок   лет   все   в   пояс   кланялись,  а   теперь   мальчишки   пальцами показывают. Аграфена Кондратьевна: И лица­то нет на тебе, голубчик ты мой! Словно ты с того света выходец!  Подхалюзин: Э, тятенька, бог милостив! Все перемелется — мука будет. Что же, тятенька, кредиторы­ то говорят? Большов: Да что: на сделку согласны. Что, говорят, тянуть­то, еще возьмешь ли, нет ли, а ты что­нибудь чистыми дай, да и бог с тобой. Подхалюзин: Отчего же не дать­с! Надать дать­сГ Амного ли, тятенька, просят? Большов: Просят­то двадцать пять копеек. Подхалюзин: Это, тятенька, много­с! Большов: И сам, брат, знаю, что много, да что ж делать­то? Меньше не берут. Подхалюзин: Как бы десять копеек, так бы ладно­с. Семь с половиною на удовлетворение, а две с половиною на конкурсные расходы. Большов: Я так­то говорил, да и слышать не хотят. Подхалюзин: Зазнались больно! А не хотят они восемь копеек в пять лет? Большов: Что ж, Лазарь, придется и двадцать пять дать, ведь мы сами прежде так предлагали. Подхалюзин: Да как же, тятенька­с! Ведь вы тогда сами изволили говорить­с, больше десяти копеек не давать­с. Вы сами рассудите: по двадцати пяти копеек денег много. Большов: Да что ты мне толкуешь­то: я и сам знаю, что много, да как же быть­то? Потомят года полтора в яме­то,  да каждую неделю будут  с солдатом  по улицам  водить,  а еще,  того гляди,  в острог переместят: так рад будешь и полтину дать. От одного страма­то не знаешь, куда спрятаться. Аграфена Кондратьевна: Эдакое божеское попущение! Ах ты, господи боже мой! Ах ты, голубчик ты мой! Подхалюзин: Э, маменька, бог милостив, как­нибудь отделаемся! Не вдруг­с! Аграфена Кондратьевна: Дай­то господи! А то уж и я­то, на него глядя, вся измаялась.  Большов: Ну, как же, Лазарь? Подхалюзин: Десять копеечек, извольте, дам­с, как говорили. Большов: А пятнадцать­то где же я возьму? Не из рогожи ж мне их таять. Подхалюзин: Я, тятенька, не могу­с. Видит бог, не могу­с! Большов: Что ты, Лазарь, что ты! Да куда ж ты деньги­то дел? Подхалюзин: Да вы извольте рассудить: я вот торговлей завожусь, домишко отделал. Большов: Выручайте, детушки, выручайте! Подхалюзин:   Вот   вы,   тятенька,   изволите   говорить,   куда  я   деньги   дел?   Как   же­с?   Рассудите   сами: торговать начинаем, известное дело, без капитала нельзя­с, ваяться нечем; вот домик купил, заведеньице всякое домашнее завели, лошадок, то, другое. Сами извольте рассудить! Об детях подумать надо. Олимпиада Самсоновна: Что ж, тятенька, нельзя же нам самим ни при чем остаться. Ведь мы не мещане какие­нибудь. Подхалюзин: Вы, тятенька, извольте рассудить: нынче без капитала нельзя­с, без капитала­то немного наторгуешь. Олимпиада  Самсоновна:  Я   у вас,  тятенька,   до  двадцати лет  жила  —  свету   не  видала.   Что   ж,  мне прикажете отдать вам деньги да самой опять в ситцевых платьях ходить? Большов: Что вы! Что вы! Опомнитесь! Ведь я у вас не милостыню прошу, а свое же добро. Люди ли вы?.. Олимпиада Самсоновна: Известное дело, тятенька, люди, а не звери же. Большов: Лазарь! Да ты вспомни те, ведь я тебе все отдал, все дочиста; вот что себе оставил, видишь! Ведь я тебя мальчишкой в дом взял, подлец ты бесчувственный! Поил, кормил вместо отца родного, в люди вывел. А видел ли я от тебя благодарность какую? Видел ли? Вспомни то, Лазарь, сколько раз я замечал, что ты на руку не чист! Что ж? Я ведь не прогнал тебя, как скота какого, не ославил на весь город. Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все свое состояние отдал, да тебе же, Лазарь, я отдал и дочь­то своими руками. А не случись со мною этого попущения, ты бы на нее и глядеть­то не смел. Подхалюзин: Помилуйте, тятенька, я все это очень хорошо чувствую­с! Большов: Чувствуешь ты! Ты бы должен все отдать, как я, в одной рубашке остаться, только бы своего благодетеля выручить. Да не прошу я этого, не надо мне; ты заплати за меня только, что теперь следует.. . Подхалюзин: Отчего бы не заплатить­с, да просят цену, которую совсем несообразную. Большов: Да разве я прошу! Я из­за каждой вашей копейки просил, просил, в ноги кланялся, да что же мне делать, когда не хотят уступить ничего? Олимпиада Самсоновна: Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем, — и толковать об этом нечего. Большов: Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть. А за большим погонишься, и последнее отнимут, обберут тебя дочиста. И придется тебе бежать на Каменный мост да бросаться в Москву­реку. Да и оттедова тебя за язык вытянут да в острог посадят. (Все молчат.) А вы подумайте, каково мне теперь в яму­ то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка­то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только,   каково   по   Ильинке­то   идти.   Это   все   равно,   что   грешную   душу   дьяволы,   прости   господи,   по мытарствам тащат. А там мимо Иверской, как мне взглянуть­то на нее, на матушку?.. Знаешь, Лазарь, Иуда — ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем... А что ему за это было? А там Присутственные места, Уголовная палата... Ведь я злостный — умышленный... ведь меня в Сибирь сошлют. Господи!.. Коли так не дадите денег, дайте Христа ради! (Плачет.) Подхалюзин: Что вы, что вы, тятенька? Полноте! Бог милостив! Что это вы? Поправим как­нибудь. Все в наших руках! Большов: Денег надо, Лазарь, денег. Больше нечем поправить. Либо денег, либо в Сибирь. Подхалюзин: И денег дадим­с, только бы отвязались! Я, так и быть, еще пять копеечек прибавлю. Большов: Эки года! Есть ли в вас христианство? Двадцать пять копеек надо, Лазарь! Подхалюзин: Нет, это, тятенька, много­с, ей­богу много! Большов: Змеи вы подколодные! (Опускается головой на стол.) Аграфена  Кондратьевна:   Варвар   ты,   варвар!   Разбойник   ты   эдакой!   Нет   тебе   моего   благословения! Иссохнешь ведь и с деньгами­то, иссохнешь, не доживя веку. Разбойник ты, эдакой разбойник! Подхалюзин: Полноте, маменька, бога­то гневить! Что это вы клянете нас, не разобрамши дела­то! Олимпиада Самсоновна: Уж вы, маменька, молчали бы лучше! А то вы рады проклять в треисподнюю. Знаю я: вас на это станет. За то вам, должно быть, и других детей­то бог не дал. Аграфена Кондратьевна: Сама ты молчи, беспутная! И одну­то тебя бог в наказание послал. Олимпиада Самсоновна: У вас все беспутные — вы одни хороши. На себя­то посмотрели бы, только что понедельничаете, а то дня не пройдет, чтоб не облаять кого­нибудь. Аграфена Кондратьевна: Ишь ты! Ишь ты! Ах, ах, ах!.. Да я прокляну тебя на всех соборах! Олимпиада Самсоновна: Проклинайте, пожалуй! Аграфена Кондратьевна: Да! Вот как! Умрешь, не сгниешь! Да! Олимпиада Самсоновна: Очень нужно! Большов (встает). Ну, прощайте, дети. Подхалюзин: Что вы, тятенька, посидите! Надобно же как­нибудь дело­то кончить! Большов: Да что кончать­то? Уж я вижу, что дело­то кончено. Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет! Ты уж не плати за меня ничего: пусть что хотят со мной, то и делают. Прощайте, пора мне! Подхалюзин: Прощайте, тятенька! Бог милостив — как­нибудь обойдется! Большов: Прощай, жена! Аграфена Кондратьевна: Прощай, батюшко Самсон Силыч! Когда к вам в яму­то пущают? Большов: Не знаю! Аграфена Кондратьевна: Ну, так я наведаюсь: а то умрешь тут, не видамши­то тебя. Большов:   Прощай,   дочка!   Прощайте,   Алимпияда   Самсоновна!   Ну,   вот   вы   теперь   будете   богаты, заживете   по­барски.   По   гуляньям   это,   по   балам   —   дьявола   тешить!   А   не   забудьте   вы,   Алимпияда Самсоновна,  что есть  клетки с железными  решетками,  сидят  там  бедные­заключенные.  Не забудьте нас, бедных­заключенных. (Уходит с Аграфеной Кондратъевной, затем уходят и Липочка  с Подхалюзиным. Звучит песня «Жалобно стонет ветер осенний». Муз. Д. Михайлова, сл. М. Пугачева.) Чтец: Вот такая история. Большов жил нечестно и сам спровоцировал на предательское жульничество Подхалюзина. Жизненные принципы, согласно которым действовал Большов в отношении других, обернулись против него самого. Девушка: И что же теперь будет с героем Островского? Самое страшное: позор, предательство дочери, равнодушие окружающих, злорадствующих некогда богатому и властному купцу... Что может быть ужаснее. Ученик: Недаром говорят: в жизни за все надо платить. Вот й приходится теперь Большов платить за не­ справедливость, грубость, равнодушие по отношению к другим людям, с которыми он так же был когда­то бесчестен и суров. Чтец: Эту горькую правду жизни раскрыл и сумел показать Островский. Автор не осуждает героев: он предлагает читателям и зрителям размышлять над происходящим, самим решать, кто прав, а кто виноват, делать собственные выводы. Девушка: Вот, например, как в драме «Гроза». Сколько мнений и выводов было сделано! А перечитывая произведение в наше время, мы многое понимаем по­своему. Кто­то осуждает Катерину Кабанову, кто­то ее жалеет. Но ведь все равно прав был Островский, увидевший в трагедии героини ту же причину, что и в пьесе «Свои люди — сочтемся!»:  самодурство, равнодушие,  несправедливость и жестокость, скрывающиеся  за показным гостеприимством и радушием, приводят к горьким последствиям, в данном случае — к гибели девушки. (На экране слайды или фрагменты фильма о Поволжье. Могучая красавица Волга, крутые берега, зелень лесов, высокое небо над водой... Звучит запись русской песни «Среди долины ровныя...») Сцена 2. «Гроза» (Действие 1, явление 7 ) (Выходят Катерина и Варвара. Катерина подходит к краю сцены, смотрит вдаль. Варвара садится неподалеку. Музыка становится тише.) Катерина: Отчего люди не летают? Варвара: Я не понимаю, что ты говоришь. Катерина: Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда   стоишь   на   горе,   так   тебя   и   тянет   лететь.   Вот   так   бы   разбежалась,   подняла   руки   и   полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.) Варвара: Что ты выдумываешь­то? Катерина (вздыхая): Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Варвара: Ты думаешь, я не вижу? Катерина: Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много­много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, — у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую­нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было! Варвара: Да ведь и у нас то же самое. Катерина: Да здесь все как будто из­под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где­нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась  тогда,  чего просила, не знаю;  ничего  мне не надобно,  всего у меня  было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие­то необык­ новенные,   и   все   поют   невидимые   голоса,   и   кипарисом   пахнет,   и   горы   и   деревья   будто   не   такие,   как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то. (Варвара подходит к ней, обнимает. Героини уходят.) Девушка: Да, несладко героиням Островского. Все как­то грустно выходит! Чтец:  В пьесах Островского, несмотря на драматизм событий, много смешного. Но и иронией автор выявляет и подчеркивает недостатки или пороки своих персонажей, а через них — общества в целом. Вот, к примеру,   в   той   же   «Грозе»   второстепенный   персонаж   —   Феклуша­странница   —   олицетворяет   пустоту, никчемность «темного царства» необразованного купечества. Ученик (смеется): Ну не смешно ли: свекровь Катерины верит в то, что в Москве время быстрее бежит, чем в Калинове! Девушка: А рассказ Феклуши о том, что есть царство, где живут люди с песьими головами! И верят же ей, от « большого ума »! Чтец: Но тематика творчества А. Н. Островского выходит за рамки социально­бытовой драмы. В 1873 году   им   была   написана   пьеса,   занимающая   особое   положение:   это   драматическая   сказка   в   стихах «Снегурочка». Это не просто сказка. Это произведение, в котором автор символически формулирует свою философию жизни, человека, философию любви. Девушка: Кто бы мог подумать! Ведь всем известна одноименная грустная народная сказка. Чтец: Вот именно. Это старинная легенда о девушке, которая не знала любви. А потом полюбила всем сердцем и погибла! Ученик:  А знаменитый русский композитор Римский­Корсаков написал оперу, сам составил либретто, которое Островский одобрил. Чтец:  Сюжет   «Снегурочки»   давал   композитору   возможность   воспеть   жизнь   народа,   простую, бесхитростную, в согласии с природой. Девушка:  Островский интересно построил конфликт пьесы: противопоставление природных стихий — Мороза и Солнца проходит через все произведение. А дальше автор переносит его на мир людей. Ученик: Снегурочка не может выбрать золотую середину: для нее жить, не зная любви, невозможно. Девушка: Узнав чудо настоящего чувства, она погибает. Сцена 3. «Снегурочка» (Звучит   запись   фрагмента   из   оперы   Римского   Корсакова   «Снегурочка».   На   сцену   выходят Снегурочка и Весна в окружении девушек­цветов. Они танцуют.) Весна: Снегурочка, дитя мое, о чем Мольбы твои? Великими дарами Могу тебя утешить на прощанье. Последний час Весна с тобой проводит, С рассветом дня вступает бог Ярило В свои права и начинает лето. (Подходит к Снегурочке, ласково ее обнимает.) Чего тебе недостает? Снегурочка: Любви! Кругом меня все любят, все счастливы  И радостны, а я одна тоскую;  Завидно мне чужое счастье, мама.  Хочу любить — но слов любви не знаю,  И чувства нет в груди; начну ласкаться —  Услышу брань, насмешки и укоры  За детскую застенчивость, за сердце  Холодное. Мучительную ревность  Узнала я, любви еще не зная.  Отец­Мороз, и ты, Весна­Красна,  Дурное мне, завистливое чувство  Взамен любви в наследство уделили;  В приданое для дочки положили  Бессонные томительные ночи И встречу дня без радости. Сегодня,  На ключике холодном умываясь,  Взглянула я в зеркальные струи  И вижу в них лицо свое в слезах,  Измятое тоской бессонной ночи.  И страшно мне: краса моя увянет  Без радости. О мама, дай любви!  Любви прошу, любви девичьей!  Весна: Дочка, Забыла ты отцовы опасенья.  Любовь тебе погибель будет.  Снегурочка:  Мама, Пусть гибну я, любви одно мгновенье  Дороже мне годов тоски и слез.  Весна: Изволь, дитя, — любовью поделиться Готова я; родник неистощимый Любовных сил в венке моем цветочном. Сними его! Присядь ко мне поближе! Весна садится на траву. Снегурочка подле нее. (Цветы окружают их). Смотри, дитя, какое сочетанье Цветов и трав, какие переливы Цветной игры и запахов приятных! Один цветок, который ни возьми, Души твоей дремоту пробуждая, Зажжет в тебе одно из новых чувств, Незнаемых тобой, — одно желанье, Отрадное для молодого сердца, А вместе все, в один венок душистый Сплетясь пестро, сливая ароматы В одну струю, — зажгут все чувства разом, И вспыхнет кровь, и очи загорятся, Окрасится лицо живым румянцем Играющим, — и заколышет грудь Желанная тобой любовь девичья. (Надевает венок на голову Снегурочки.) Снегурочка (оглядывается по сторонам): Ах, мама, что со мной? Какой красою Зеленый лес оделся! Берегами И озером нельзя налюбоваться. Вода манит, кусты зовут меня Под сень свою; а небо, мама, небо! Разлив зари зыбучими волнами Колышется. Весна: Снегурочка, прощай,  Дитя мое! Любовным ароматом  Наполнилась душа твоя. Кипучий  Восторг страстей тебя охватит скоро;  Красой лугов и озером зеркальным  Дотоле ты любуешься, пока  На юношу не устремятся взоры.  Тогда лишь ты вполне узнаешь силу  И власть любви над сердцем...  Предчувствие тревожит сердце мне.  Прощай, дитя, до нового свиданья,  И матери советов не забудь.  (Уходит вместе с цветами.)  Снегурочка: Какое я сокровище храню  В груди моей. Ребенком прибежала  Снегурочка в зеленый лес — выходит  Девицею с душой счастливой, полной  Отрадных чувств и золотых надежд.  Снесу мой клад тропинкой неизвестной;  Одна лишь я по ней бродила, лешим  Протоптана она между болотом  И озером. Никто по ней не ходит.  (Уходит.) (Звучит музыка: С. В. Рахманинов. Концерт №2, ч. 1. На сцену выходят все участники постановки.) Чтец: Когда­то в «Застольном слове о Пушкине» Островский сказал: «Первая заслуга великого поэта в том, что через него умнеет все, что может поумнеть. Всякий великий писатель оставляет за собой школу, оставляет   последователей,   и   Пушкин   оставил   школу   и   последователей.   Он   завещал   им   искренность, самобытность, он завещал каждому оставаться самим собой, он дал всякой оригинальности смелость, дал смелость русскому писателю быть русским». Девушка:  Эти  слова  Островского   дают   нам   ключ  к   пониманию   самобытности   его  творчества  и тех традиций, что живут в нашем театре по сей день! (Музыка звучит громче: С. В. Рахманинов. Концерт №2, ч. 1. Все участники кланяются зрителям. Уходят.)