Визуальные элементы в лирике Марины Цветаевой

Визуальные элементы в лирике Марины Цветаевой – Зримые ритмы... Вихрь – Их Стих! (А. Белый «Марине Цветаевой», 1922) В последние годы к творчеству Марины Цветаевой проявляется повышенный интерес. Уже сформирована  основательная база исследовательских работ, вернувших имя Цветаевой в число первейших русских поэтов.  Однако, как сказал один из исследователей, творчество настоящего большого поэта – страна с неповторимым  ландшафтом, а потому невозможно до конца исчерпать это живое, глубокое и непостижимое, что является  душой поэзии. Представленный материал может быть использован как на уроках литературы, посвященных изучению  творчества Марины Цветаевой в старших классах общеобразовательных школ, так и на уроках в классах с  углубленным изучением словесности. В данной работе представлен как литературоведческих аспект, так и  лингвистический, что расширяет возможность использовать предложенный материал на уроках русского языка  и литературы, при подготовке школьников к олимпиадам, углубленном изучении русской словесности. Кроме  того, хочется верить, что этот небольшой фрагмент исследования (Кирьянова Е.Н. «Визуальные элементы в  лирике Марины Цветаевой»: дип. – М., МГПУ, 2006.) будет не только полезен, но и интересен читателю. В то время, когда наследие "шестидесятников", равно как и многие поэты, работающие в настоящее время,  создало крупный пласт визуальной поэзии, вопрос визуализации текста и ее средств становится одним из самых актуальных. Вопрос этот не нов, ведь русская литература имеет и более ранние примеры визуальной поэзии,  чем те, что предложил XX век. Однако в отношении творчества многих поэтов понятие "визуальность"  неприменимо по причине устоявшегося понимания их творчества, неизменяемого целыми поколениями  исследователей. Одним из таких поэтов стала Цветаева, о поэтической дерзости которой сказано так много. Особая пунктуация в ее текстах и уникальное словотворчество были отмечены сразу же, но мало кто из исследователей  интересовался вопросом визуального облика ее стихов. В своем Очерке "Истории русского стиха" (4, с. 247) М.Л. Гаспаров выделяет "стихи для слуха" и "стихи для  глаза". Последние, по его мнению, предназначены исключительно для зрительного восприятия, и при  восприятии со слуха специфика их пропадает. Нужно отметить, что к собственно фигурному стиху Цветаева не обращалась, разве что иногда можно усмотреть некоторое подобие его, как, например, в стихотворении 1934 года, по форме напоминающем древесный ствол: Рябину Рубили Зорькою. Рябина – Судьбина Горькая. Рябина – Седыми Спусками. Рябина! Судьбина Русская. (1, Т. 2, с. 324) В стихотворении 12 строк и 12 слов, визуально оно организовано как столбик, в котором слова, по замечанию  М.Л. Гаспарова (3, с. 142), сближаются не только по смыслу, но и по звуку, т.е. стихотворение – единая  неразрывная материя, в которой все переплетено столь тесно, что невозможно извлекать смысл, анализируятолько звуковую или только образную сторону текста. Этот прием, в котором визуальный компонент является  организующей составляющей, более свойственен поздней поэзии Цветаевой. Выдающийся специалист по стиховой культуре XX века М.Л.Гаспаров отмечал: "Марина Цветаева была в стихе  такой же максималисткой, как в жизни: она схватывала едва наметившуюся тенденцию развития метра, ритма,  строфы, сразу доводила ее до предела и оставляла в виде четкого логаэда строгой (часто рефренной) строфы"  (4, с. 94­95): Беженская мостовая! Гикнуло – и понеслось Опрометями колес. Время! Я не поспеваю. …………….... Стрелками часов, морщин Рытвинами – и Америк Новшествами… – Пуст кувшин! – Время, ты меня обмеришь! (1, Т. 2, с. 197) В несимметричности этих строк – спешка в попытке совершить невозможное – обогнать время. Поэт словно бы  набрасывает мазки на полотно, и перед читателем возникает динамичное движение, хотя практически не  используется глаголов. Динамика через "безглагольность" – характерная черта стиля Цветаевой, но ощущения  стремительного движения, спешки поэт достигает путем использования "оборванных" строк, произнесенных как  бы на бегу, когда затруднено дыхание. Подобная "асимметрия", вольность в построении строфы, нередко использовалась Цветаевой. Стремительность движения, речи, сила нахлынувших вдруг эмоций – все в стихе. Мне, за тем гулявшей за морем, Тесно в одиночной камере Рук твоих, Губ твоих, Человек – и труб твоих, Город! – Город! (1, Т. 2, с. 182) Особенно заметно это становится при прочтении стихотворения вслух, как и предполагала древняя поэтическая  традиция. В русской литературе к логаэду наиболее часто обращались М. Цветаева и Вяч. Иванов, но своими корнями  логаэдизация восходит к античной метрике. Как известно, по древней традиции, сложившейся во времена античности, стихи должны были декламироваться  вслух, и Цветаева, выстраивая стихотворную строфу особым образом, во многом следует этой традиции. При  одном взгляде на стихотворный текст читатель понимает, как именно он должен быть прочтен: как соблюден  ритм, как поставлены паузы и т.д. Логаэд – тип метрической композиции, суть которого состоит в том, что внутри стихотворной строки ударения и  безударные слоги могут располагаться произвольно, но в дальнейшем эта произвольность сохраняется на  протяжении всех строк. Такое определение логаэду дает В.П.Руднев в "Словаре культуры XX века", замечая,  что "количество ритмических слогов в строфах ограничено, что создает эффект метрической семантизации –  каждое слово, стремящееся занять определенное место в решетке логаэда, семантизируется. Часто  стихотворный текст бывает словно бы разделен на две части, что создает визуальный эффект оппозиции,  каждая из которых несет свою функцию. По холмам – круглым и смуглым, Под лучом – сильным и пыльным, Сапожком – робким и кротким, За плащом – рдяным и рваным. (1, Т. 2, с. 17) Ритмические слова первой, левой части стихотворения выражают идею движения, а во второй – идею  затрудненности этого движения.В лоб целовать – заботу стереть. В лоб целую. В глаза целовать – бессонницу снять. В глаза целую. В губы целовать – водой напоить, В губы целую. В лоб целовать – память стереть. В лоб целую. (1, Т. 1, с. 352) Здесь первая часть текста обозначает процесс, действие, вторая же, после тире, – его результат, чётные  строки несут на себе значение совершенности. При помощи экспериментов в организации текста Цветаева стремится решить один из важнейших вопросов  поэзии: если членение на строки является главным отличием стиха от прозы, нельзя ли при помощи этого  членения или графических знаков строить смысловые оппозиции, расставлять смысловые акценты, передавать  особенности интонации стиха? До и после Марины Цветаевой попытки найти такие средства совершались не раз, и сама Цветаева, вслед за  А.Белым, параллельно с В.Маяковским использовала в этом качестве в своей поэзии "лесенку". При рассмотрении этого новшества на первый план выходит смысловой акцент: увеличение семантической  самостоятельности каждого слова, даже полузнаменательного или служебного, особенно в случае выделения  его в отдельную строку. В одном из стихотворений Цветаевой находим пример: День идет. Гасит огни. Где­то взревел за рекой гудок фабричный. Первый Колокол бьет. Ох! Бог, прости меня за него, за нее, за всех! (1, Т. 1, с. 331) Выделяя междометие "ох" в самостоятельную строку, поэт придает стихотворению дополнительную экспрессию: "ох" – глубокий покаянный вздох, и далее, в последней строке – отделяет обобщающее местоимение с предлогом "за всех", стремясь избежать ненужного перечисления, создавая соборный образ всех, нуждающихся в  прощении. Словообразование, внутренняя форма слова (его первоначальный смысл), звучание речи – все эти значимые  нюансы доносит она, используя визуальные средства воплощения стиха. Обилие пауз, требуемых не  синтаксисом, а напором чувств, – "антисинтаксический" метрический строй, когда границы предложений или  более или менее законченных частей предложений не совпадают с границами стихов, – вот что ставится  Цветаевой в центр внимания (6, с. 94­95) . Пела рана в груди у князя. Пела в ране его – стрела Пела? – к милому не поспеть мол, Пела, милого не отпеть – Пела. Та, что летела степью Сизою. – Или просто степь Пела, белое омывая Тело... "Лебедь мой дикий гусь", Пела... Та, что с синя­Дуная К Дону тянется... Или Русь Пела? (1, Т. 2, с. 252)Наиболее ярким примером "антисинтаксического" деления у Цветаевой является анжамбман – перенос, когда в  начале или в конце строки появляется слово, синтаксически не связанное с ней, а гораздо более тесно  связанное с предыдущей или последующей строкой. (Был дуб. Под его листвой Король восседал...) – Святой Людовик – чего глядишь? Погиб – твой город Париж! (1, Т. 2, с. 337) В то время как прозаические тексты членятся на отрезки только синтаксисом, в стихе существует несколько  способов членения. В лирике М. Цветаевой нередко, помимо синтаксического, используется названное М.Л.  Гаспаровым (4, с. 125­130) "антисинтаксическое" членение, выступающее как яркий визуальный элемент.  Наиболее частым примером синтаксического деления является параллелизм: когда смежные строки строятся по  одинаковой схеме и перекликаются друг с другом каждым или почти каждым словом. Древняя тщета течет по жилам, Древняя мечта: уехать с милым! (1, Т. 2, с. 232) Предполагается, что именно параллелизм был древнейшей формой стиха (4, с. 125­130). За этот ад, За этот бред, Пошли мне сад На старость лет. Сад: ни шажка! Сад: ни глазка! Сад: ни смешка! Сад: ни свистка! ... ( 1, Т. 2, с. 320) Параллелизм помогает углубить значение повторяющейся формулы, в данном случае "сада", показать его как  заслуженную награду, как место упокоения, добытое трудом, где нет ни души, где одиноко, тихо и пусто. Визуальный образ стихотворения – первая ступень восприятия текста, а потому требует особого внимания и  поэта, и читателя. Первую информацию о тексте мы получаем посредством визуального знакомства с ним всем  целиком. Хотя визуальный образ стихотворения складывается из множества разнообразных деталей и  создается при помощи целого ряда средств, первым и важнейшим является именно то, как композиционно  организованы эти средства и в какую форму облечены. Литература: 1. Цветаева М.И. Собр. соч.: в 7 т./ сост. А. Саакянц и Л. Мухин. – М., Эллис Лак, 1994. 2. Баевский В.С. История русской поэзии: 1730­1980 г.г. Компендиум. – Смоленск, 1994. 3. Гаспаров М.Л. Русский стих начала XX века в комментариях. – М., 2001. 4. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха. – М., 2000. 5. Лосев В.В. Визуальные приемы в лирике Цветаевой // Марина Цветаева: эпоха, культура, судьба. – М,  2003. 6. Орлицкий Ю. Визуальный компонент в современной русской поэзии // Новое литературное обозрение,  1995, №16.